Когда Юлия вскоре после этого вышла за главные ворота пансиона, она теснее запахнула накидку. Было раннее утро двадцатого декабря – очень холодное утро. Перед домом царило оживление. Мать Софии с распростертыми объятиями подошла к Юлии:

– Джульетта, как чудесно видеть тебя снова! Как твои дела?

– Спасибо, хорошо, мефрау[3] де Веек, – любезно сказала Юлия, хотя ее слова не вполне соответствовали действительности.

Теперь, когда девушка осмотрелась на площади перед школой, она увидела карету своего дяди. На дверце сияли переплетенные золотые буквы «WV», что означало «Вильгельм Ванденберг». Кучер скорчил недовольную мину – в конце концов, ему пришлось довольно долго ждать. Однако Юлия больше сочувствовала лошадям, которые были вынуждены стоять на холоде. Она отбросила угрызения совести, еще раз с тоской помахала рукой подруге и снова взяла себя в руки, чтобы в очередной раз нанести дяде обязательный визит.

Вильгельм Ванденберг стоял у окна своего кабинета и, погруженный в раздумья, смотрел на торговый квартал Амстердама, который раскинулся прямо перед его домом.

Маргрет, его жена, когда-то отказывалась селиться здесь, однако для Вильгельма было важно жить вблизи конторы. Большой земельный участок и строительный план дома, который вполне соответствовал их общественному положению, в конце концов убедили Маргрет. Позже многие купцы поселились по соседству с ними, и теперь здесь было одно из лучших мест в городе. Что, между прочим, Маргрет постоянно комментировала следующим образом: «Я всегда была за то, чтобы здесь поселиться».

Вильгельм вздохнул. Маргрет… Когда-то она была довольно привлекательной, но сейчас… Его супруга была маленькой и жилистой. Ее седые волосы были гладко причесаны, и в простых старомодных платьях с накрахмаленными воротничками она выглядела старше своих пятидесяти шести лет. Ей самой, казалось, нравилась роль стареющей матроны. Маргрет твердой рукой управляла домашним хозяйством и слугами, не упуская возможности покомандовать мужем и детьми. Причем с двумя почти взрослыми дочерьми – Мартой и Доротеей – она обходилась гораздо ласковей, чем с сыном Вимом.

Честно говоря, Вильгельм Ванденберг побаивался своей жены, а точнее, ее вспыльчивой натуры и импульсивных враждебных выходок при попытках возражать ей, и, что еще хуже, ее обмороков во время споров. Кроме того, Маргрет время от времени безо всякого стеснения и даже в присутствии детей заявляла мужу, что ей не нравится его образ жизни. Иногда Вильгельм хотел набраться мужества, чтобы сказать ей в лицо, что именно из‑за ее командного тона ему так часто приходится убегать из дому. Благодаря вкусной еде и достаточному количеству вина ему удавалось забывать о своей раздражительной супруге.

Вильгельм провел рукой по седым, уже значительно поредевшим волосам и поместил свое массивное тело за письменный стол. Он задумчиво погладил темную крышку стола, изготовленного из благородного дерева. Дела Вильгельма шли уже не так успешно, как раньше, конкуренция, особенно за последние два года, резко возросла. У Вильгельма Ванденберга уже давно была монополия на некоторые импортные товары, в частности на сахар из колоний, и он мог бы еще долго ее удерживать, однако несколько лет назад на рынок стали прорываться изобретательные и более ловкие купцы, предлагавшие сахар по более низким ценам, что сильно осложняло его жизнь. Сахар, изготовляемый из сахарной свеклы, заставил цены резко упасть. Прибыль была мизерной, и экономическое положение Вильгельма уже не соответствовало высоким запросам его семьи. Маргрет даже помыслить не могла о том, чтобы изменить свой жизненный уклад. А в ближайшие годы им еще предстояло выдать замуж дочерей, что также должно было проделать громадную брешь в его кассе. Если для них вообще найдутся подходящие мужья. Вильгельм прикинул, что в этом вопросе ему придется выкручиваться за счет своего капитала. Однако его все же не оставляла надежда, что для его дочерей отыщутся мужья, соответствующие их общественному положению и способные самостоятельно обеспечивать семью после свадьбы. По крайней мере, до тех пор придется держать свои торговые дела на плаву. И не в последнюю очередь ради единственного сына, который в конце концов должен будет унаследовать его дело, пусть даже мальчик в настоящее время строил совсем иные планы, что немало сердило Вильгельма. Но Вим когда-нибудь должен был поумнеть.

И к тому же в запасе у Вильгельма был еще один козырь: Джульетта. Скрепя сердце он когда-то согласился стать опекуном своей племянницы, хотя его покойный брат даже не упомянул в завещании его имени. Управлять и обеспечивать? Да, на это он имел право. Однако распоряжаться? Нет!

– Благородный брат! – Вильгельм почувствовал, как его охватывает злость – злость, которая поднималась в его груди снова и снова, несмотря на то что его брат уже восемь лет был мертв.

Поначалу они вместе вели торговлю. Они могли бы вдвоем создать небольшую империю, если бы Ян Ванденберг не был таким трусом и не предпочитал бы действовать только по закону. Просто деловой мир был таким суровым, что иногда приходилось немного шельмовать – это Вильгельм, в отличие от Яна, уяснил очень рано. И в конце концов братья рассорились из‑за этого. Младший Ян пошел своим путем и, к большому огорчению Вильгельма, добился немалых успехов. Фирма Ванденберга в Роттердаме процветала, в то время как дела Вильгельма в Амстердаме уже приходили в упадок.

В любом случае, Джульетта была небольшим залогом. Ее отец завещал ей весь свой капитал. И пусть даже она имела право получить его только тогда, когда ей исполнится двадцать один год, Вильгельм все же не оставлял надежды когда-нибудь воспользоваться этой возможностью. Может быть, ему удастся устроить подходящий брак, а лучше всего выдать ее за человека, который, не колеблясь, вложит капитал Джульетты в «надежное дело» ее дяди. Если девушка вступит в брак до совершеннолетия, ее имущество перейдет к ее супругу. Вильгельм снова и снова обдумывал этот план и не видел никаких причин, чтобы не претворить его в жизнь. Единственной проблемой была сама Джульетта, которая, конечно, будет сопротивляться. В этой связи некоторое беспокойство вызывала также характеристика Джульетты, выданная новым руководством пансиона. В ней не только подчеркивались школьные успехи его племянницы – девушка показала хорошие знания нидерландского, немецкого, французского и английского языков, математики и истории, – но также ее выдающиеся способности. «Выдержка и примерное поведение позволяют рекомендовать ее для дальнейшего получения образования учителя», – так было написано в характеристике. При одной мысли об этом Вильгельм сердито ударил кулаком по столу. Дай бог, чтобы девчонке еще не успели внушить эту мысль! Ох уж эти современные нравы: женщины могут работать! Вильгельм хотел видеть Джульетту добродетельной замужней дамой, а не женщиной, которая ради призвания отказалась от брака. В таком случае от нее не будет никакого толку. Старая директриса в этом отношении была ему более симпатична, пусть даже в остальном производила отталкивающее впечатление, и в этом Вильгельм вынужден был себе признаться. «Она почти как Маргрет», – невольно подумал он.

Маргрет и Джульетта… Тетя и племянница по какой-то причине никогда не находили общего языка. Восемь лет назад Маргрет категорически высказалась против того, чтобы забрать сироту в свой дом. Сочувствие сочувствием, но в конце концов у нее самой трое детей, а этого более чем достаточно. Вильгельм не ожидал ничего иного. Они поспешно начали искать возможность пристроить племянницу к кому-нибудь из знакомых. Сыновья и дочери многих из них посещали пансионы, и кто-то рассказал Ванденбергам о пансионе для девочек в Эльбурге. Якобы это хорошее заведение с грамотным руководством – по крайней мере, так о нем говорили. И это, как они тогда отметили, можно было профинансировать за незначительную плату – в отличие от привилегированных пансионов в Роттердаме или Амстердаме. Таким образом, решение было принято в пользу школы, расположенной в маленьком городке возле озера Велювемеер. Это идеальное место для ребенка! И, очевидно, удачный выбор! Оттуда никогда не поступало жалоб. Тетя и дядя ежегодно получали положительный отчет о поведении и об успеваемости Джульетты.