В обед мы немного повздорили, сидя в столовой над несъедобными котлетами. Затем жена сдалась. Покончив с десертом, мы вышли на свежий воздух, после парилки внутри, он казался пронизывающим, словно вода из проруби.
***
Есть какие-то определяющие моменты в судьбе. Я всегда это знал, просто не мог объяснить словами, что чувствую на уровне подсознания. Представлял некое течение реки, олицетворяющее жизнь и изобилующее всевозможными крутыми поворотами и перекатами, а порой вообще разделяющееся на множество рукавов, когда не разберешь, ни где фарватер, ни сольются ли притоки с главным руслом хоть где-нибудь ниже по течению.
Мы расположились на скамейке у белокаменной, наверняка, еще сталинской поры балюстрады, метрах в тридцати от воды, только гораздо выше. Отсюда, сверху, открывался великолепный вид на набережную и береговую линию, впрочем, похоже, мы не рисковали задержаться здесь надолго, погода начала стремительно портиться. В Алуште после обеда она вообще регулярно капризничала, кажется, я уже говорил. Из-за гор налетели лохматые тучи, зацепились грязными мокрыми брюхами за выщербленные хребты, устроили толчею и давку. Ветер стал тревожным, порывистым. Море поддалось общей лихорадке, загудело, от невозмутимой утренней глади в миг не осталось и следа. Сколько хватало глаз, появились барашки, их бесчисленные полчища наступали на берег, где вовсю зарокотал прибой, заухали волны, проверяя на прочность простертые в море волноломы. Пляж, и до того немноголюдный, окончательно опустел, шипучая пена, рассыпаясь миллионами капель, летела в редких зевак на высокой каменной набережной. Появился старый дедушка смотритель пляжа с охапкой пластиковых табличек «КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО», принялся крепить их у лестниц, спускающихся к берегу. Я подумал, он слегка опоздал. На площадку у балюстрады упали первые капли, Светлана сразу засобиралась.
— Пойдем в номер, Сережа. Еще не хватало, чтобы ребенка продуло.
Я встал, нисколько не сомневаясь в ее правоте, все шло к тому, что вот-вот польет как из ведра. Кинул последний взгляд на море, тут и заметил мальчишку среди волн. Одним из первых, еще до того, как с берега закричали: ЧЕЛОВЕК В ВОДЕ! В тот момент я, конечно, не знал, ребенок в волнах или взрослый, а вот насчет беды никаких сомнений не оставалось. Голова человека то появлялась, то исчезала среди пенных гребней, я каждый раз с содроганием ждал, что она больше не покажется. Так бы, вероятно, уже произошло, если бы не синий надувной матрац, за который отчаянно цеплялся несчастный. Правда, из-за того же матраца его сносило в открытое море, за линией прибоя это обычное дело, да и ветер, как назло, дул от берега, заставляя набегавшие волны щериться и яростно шипеть. Люди на набережной заволновались, фраза ЧЕЛОВЕК ТОНЕТ, пошла эхом гулять над головами, толку от нее по понятным причинам, было немного. Я не сразу разглядел молодую женщину, шатаясь и заламывая руки, она металась у самой кромки прибоя. Тогда и догадался, в беде ребенок.
Есть некие определяющие моменты в судьбе, об этом я уже говорил. Не знаю, плод ли они случайных конфигураций множества самых разных событий, складывающихся то так, то эдак, в большом калейдоскопе под названием Жизнь, или Провидение, о котором говорят и пишут, существует на самом деле. Понятия не имею также, Что и Кто движет человеком в подобных ситуациях. Не помню, как бежал по ступенькам, не было никаких внятных мыслей, в том числе — и о последствиях, которые могли наступить для Юльки со Светланой. Жена выкрикивала сверху мое имя, все резче и отчаяннее, по мере того, как я отдалялся, и ей становилось очевидным, что я — не остановлюсь.
На набережную сбежались отдыхающие, их лица показались мне размытыми смазанными пятнами. Я врезался плечом в одного из зевак, опрокинул, перепрыгнул, не оглядываясь. Столкнулся с дедушкой-смотрителем, он что-то твердил о лодке. Я не сомневался, в такой шторм ее на воду не спустить. Разминулся со стариком, поспешил вниз. Минута, и под подошвами хрустела мелкая галька, узкая полоса вдоль массивных блоков в фундаменте набережной, вот и все, что прибой оставил от пляжа. Волны негодующе зарычали навстречу, разъяренные, будто злобные псы на цепи, стерегущие запретную территорию. Я не сбрасывал ни футболки, ни шорт, оставил только шлепанцы, море немедленно слизало их. Улучил момент, прыгнул, когда вода отступала, шипя, успел сделать пять или шесть сильных гребков, нырнул под готовую обвалиться стену воды. Перешел на брас, выскочил на поверхность с противоположной стороны гребня, вернулся к кролю, неистово заработал руками и ногами, ожидая, что прокатившая волна не даст мне уйти. Втянет обратно, в свою утробу, закрутит, швырнет о камни, оглушит, обрушившись сверху исполинской дубиной. Позволил себе перевести дух, чуть-чуть расслабиться, лишь когда понял, прибой колотится за спиной, течение переменило направление, влечет меня в открытое море. Впрочем, много легче от этого не стало, волны, раз за разом закручивались и здесь, на глубине, вынуждая меня постоянно нырять. Ветер срывал пену с гребней и швырял в лицо, дышать было тяжело. Матрас то мелькал, то исчезал, когда исполинские качели то подбрасывали меня на самый пик, то роняли в ревущую пучину. Расстояние между нами сокращалось, но гораздо медленнее, чем я рассчитывал, всего чуть быстрее, чем расходовались силы, наверное, старался ветер, налегал на матрац, по части парусности я ему безнадежно проигрывал. Налег, решив, успею передохнуть, когда нагоню пацана, думая только об одном: не сбить дыхания, да не сбиться с курса. Успеть до того, как ополоумевшая стихия заберет мальчишку. Меня снова подкинуло, как на батуте, и я вскрикнул, увидев, как матрац, кувыркаясь, полетел над водой, выписывая невероятные кульбиты по прихоти ветра. Стало очевидно, мальчишка разжал руки. Или соскользнул. Все расспросы на берегу, мелькнуло у меня, я утроил, нет, удесятерил усилия. Никогда раньше так не плыл, а ведь, были времена, завоевывал кое-какие кубки. Правда, то было давно, да и плавать доводилось в бассейнах.
Море билось неистово, клокотало, не желая уступать добычу, кажется, я завопил в ответ, гребя на пределе возможного, а то, и за ним. Увидел белобрысую макушку за мгновение до того, как над ней сомкнулась кипящая вода, выбросил руку, поймал, не церемонясь, прямо за волосы. Успел, буквально в последнюю секунду. Перевернулся на спину, перехватил пацана за подмышки, держа так, чтобы паренек смог дышать. Кажется, мальчишка нахлебался, но был жив, это главное. Крикнул ему что-то ободряющее, мол, прорвемся, держись, худшее позади, надеясь, что так и есть, и одновременно, опасаясь: за здорово живешь, стихия не отступит. Мы еще не на зубах, но, как минимум во рту, в каком-нибудь сантиметре от глотки, а ждать помощи не приходится. Любую лодку неминуемо опрокинет и утопит, что же до вертолета, я сомневался, будто нам стоит на него рассчитывать.
Пока мышцы отдыхали перед решительным рывком, а легкие возвращали в кровь кислород, сумел мельком взглянуть на берег. Народу там явно прибавилось, кажется, пару раз моргнули вспышки фотоаппаратов. Видеокамеры, вероятно, тоже включились не в одних руках. «Шоу должно продолжаться», пел в свое время Фредди Меркьюри. В отношении нас — как в воду глядел, сорок пять миллионов — шоуменов.
— Давай-ка, брат, к берегу пробираться! — крикнул я, не зная, услышит ли меня мальчишка, ветер срывал слова с губ еще до того, как их удавалось выговорить, стихия вконец разбушевалась. Тихо порадовался, что не избавился от шорт, державшихся на добротном кожаном поясе. Теперь он здорово пригодился. Подставил мальчишке спину, крикнул, чтоб держался за шею, но, по возможности, не душил, пристегнул еще и ремнем, решив, будет не лишним.
Сто, от силы сто пятьдесят метров, которые нам предстояло преодолеть, стали марафонским заплывом. Дистанцией от Земли до Луны. «Зеленой милей» из романа Стивена Кинга, четырьмя шагами, о которых в войну пел Бернес, хоть я, уж поверьте, прикладывал все силы, чтобы мы сделали гораздо больше шагов — по вожделенной суше. До нее было не очень-то далеко, только не все расстояния измеряются в метрах.
