Из его жеста я заключил, что увесистая.

— Полезное издание, — продолжал Пугик. — Хоть и раритет. Ее бы в качестве главного экспоната в Музей Советской Оккупации поместить, слыхал, наверное, недавно открыли в Киеве какие-то мудаки под патронатом этого недоумка — Пьющего. Наглядно бы демонстрировала, как чертовые оккупанты измывались над бедным населением, заставляя вкалывать у станков от звонка до звонка, вместо того чтобы предоставить право жрать «БІЛЕНЬКУ» и втыкать в телик, где эту самую водяру с утра до ночи без устали рекламируют: «БІЛЕНЬКА, така РІДНЕНЬКА, як НЕНЬКА». Скоты. Превратили народ в непросыхающее быдло…

— А тебе этот справочник на кой? — вяло поинтересовался я. Что за последний десяток лет большинство крупных промышленных объектов, былых столпов советской экономики, из города как ветром сдуло, знал, конечно, и без Пугика с его раритетной книжкой, полезным пособием для будущих археологов. Мы со Светланой, например, привыкли закупать продукты впрок, на неделю вперед, в гигантском торговом комплексе «МЕГАФАК», занявшем мрачные корпуса бывшего оборонного завода, штамповавшего комплексы для ПВО страны. Ныне в его слегка подмарафеченных стенах продавалась всяческая всячина, от бананов из Эквадора до египетской картошки, норвежской форели и живых обитателей Японского моря. Это была не худшая замена, как я думал тогда, хоть морепродуктами, безусловно, не стрельбанешь по вражескому самолету. Куда подевались сотни всевозможных станков, и тысячи работяг, что за ними трудились, таких вопросов мне, признаться, и в голову не приходило…

— Справочник для меня, все равно, что глиняные таблички для шумеролога, — с мрачной ухмылкой пояснил Пугик. — Я с его помощью издохшие советские заводы нахожу, под новым культурным слоем. Там, брат, полным-полно всякого железа осталось. Я ему новую жизнь даю…

— Восстанавливаешь оборудование?! — удивился я, не очень-то в это поверив. И правильно сделал.

— Я не сказал — вдыхаю старую, Серега, этого и папа римский не сделает, по нынешним временам, даже если захочет. Даю принципиально новую, усек? Выкупаю мертвое барахлишко на корню, режу автогеном и в переплавку. На что на что, а на железо наши старики не скупились, и качество — куда там мусору, что теперь варят, за что им низкий поклон, на булку с маслом хватает. У меня пять бригад — демонтажников, мля, раскромсали б и монумент Родины-Матери над Днепром, если б кто только выписал наряд. — Он, вероятно, хотел пошутить, но шутка не удалась, последняя фраза прозвучала символично.

— М-да, — протянул я. Мы с Пугиком оканчивали теплоэнергетический факультет политехнического института, который позже, исключительно понта ради, произвели в национальный университет. Редко кому из наших сокурсников повезло впоследствии устроиться по специальности. Распад Союза нивелировал дипломы о высшем техническом образовании, превратив в совершенно бесполезные картонки, которыми даже не подотрешься, чересчур жесткие. Каждый выкручивался, как мог. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих, не так ли? Кто бы знал, сколько горькой истины вберет в себя эта старая невинная шутка. Меня, например, после долгих мытарств занесло на фирму, занятую поставкой и подключением персональных компьютеров. Поскольку у шефа с прежних времен сохранились кое-какие связи (раньше Юрий Максимович работал чуть ли не в КГБ, где дослужился до генеральских лампас и соответствующих звезд величиной с те, которыми ниндзя швыряются с экранов телевизоров), мы были буквально завалены заказами налоговых администраций, фондов всевозможного страхования и прочих аналогичных контор, занятых главным образом самопропитанием. Не без успеха, надо сказать.

За разговором я не сразу хватился, что Игорь повернул не туда, откуда мы приехали неделю назад. Вместо Штормового взял курс на Севастополь.

— А ты перся через Штормовое?! — Пугик в недоумении вскинул брови. — Ну, ты даешь, Журавлев! Сусанин, мля! Рванем через горы, напрямик.

— Через Ай-Петри? — удивился я, покосившись на как раз проплывавшие мимо посеребренные Луной зазубренные пики.

— Через Байдарские ворота, — пояснил Пугик.

— А ты уверен, что это — ближе?

— Чтоб ты даже не сомневался, Серега.

Вскоре мы оставили справа внизу галактику огней, расположившуюся в чаше над морем. В Ялте никто и не думал спать, ночная жизнь была в самом разгаре. Еще спустя полчаса Игорь, приподняв ногу с педали акселератора, принялся то и дело поглядывать на правую обочину. Вероятно, опасался проскочить поворот. Недаром, узенькая дорожка, куда он свернул в скором времени, напоминала партизанскую тропу. Едва мы очутились на ней, капот «Вектры» задрался, как у набирающего высоту истребителя.

— Тебе никто никогда не говорил, что именно кружной путь зачастую оказывается самым коротким? — язвительно осведомился я. Пугик вскинул бровь:

— Ого, Журавлев?! На досуге почитываешь «Стратегию непрямых действий» Лиддела Гарта?!

— Что-то типа того, — буркнул я. Никогда бы не подумал, что он знаком с подобной литературой.

— Зря переводишь время, — Игорь хотел отмахнуться, но дорога была не из тех, что позволяют водителю выпустить руль.

— Это почему?

— Так она для англосаксов евреем написана. На нас, славян, не распространяется. Что русскому хорошо, то немцу смерть, слыхал?

Поскольку тошнотворный серпантин, по которому теперь пришлось карабкаться «Вектре», никоим образом не сказался на манере вождения Пугика, нас с Ольгой бросало из стороны в сторону, как пассажиров теплохода в хорошую качку. Я взмок, ожидая, когда мы кубарем покатимся в пропасть, мне казалось, этим закончится неминуемо. Пугик, напротив, похоже, получал наслаждение, ловко управляясь с баранкой, педалями и рычагом переключения скоростей.

— Пугачев! — начал я, когда терпение лопнуло, — если ты хотел доказать, что Култхард, в сравнении с тобой — пацан, цель достигнута, убедил. Хотя бы машину пожалей…

— А что ей сделается? — удивился Игорь.

— Да, действительно! — фыркнул я.

— И правда, Игорь, хватит искушать судьбу, — подала голос Ольга. Кажется, это были ее первые слова с того момента, как мы оставили за кормой «Морской бриз». Покосился в зеркало заднего вида, и наши глаза встретились в нем. Я прочел в Ольгиных нечто… Нечто, чего не смог объяснить. Сожаление? Сомнение? Страх? Боль? Потом она отвернулась к окну, за которым периодически показывалось море, «Вектра» ложилась с галса на галс.

Вскоре впереди показалась Форосская церковь, в темноте, словно парившая над обрывом на головокружительной высоте. Нигде не горело ни окошка, лишь купола еле заметно мерцали, словно отдавали солнечный свет, впитанный на протяжении дня. Минута, и мы пронеслись мимо.

— Пока, море, — шепнула Ольга. Я тоже обернулся, чтобы сказать ему — до свидания, но оно уже скрылось за темной громадой Байдарских Ворот.

За перевалом дорога стала относительно прямой, Игорь не преминул этим воспользоваться. Мы пулей пролетели через какой-то поселок, с виду абсолютно безжизненный, наверное, для местных жителей настал отбой.

— Озеро, — заметила Ольга чуть погодя. Проследив за ее рукой, я разобрал гладкую иссиня черную поверхность. На ум пришла картина разливающейся из трубопровода нефти, нарисованная Жоржем Арно в его «Плате за страх». Луна как раз спряталась за одинокую тучу-бродягу, единственным источником света вокруг остались фары. Игорь врубил дальний, на дороге кроме нас, не было ни души, только ночные насекомые, то и дело мелькавшие перед капотом беззвучными трассерами. Если б не они, представить себя экипажем лунохода, бороздящего какое-нибудь Море Кризисов, нам не составило бы ни малейшего труда.

— Вот за что люблю партизанские тропы, — донеслось из-за руля. — Ни тебе встречных, ни попуток. Ни ты никому не мешаешь, ни тебе никто…

Я подумал, на трассе Симферополь — Алушта сейчас вряд ли — много оживленнее. Высказал предположение вслух.

— Э, не скажи, не скажи, — возразил Пугик. — Там ни днем, ни ночью — покоя нет, а сейчас, зуб матки даю, еще и патрули на каждом шагу…