Сербский пример был, пожалуй, особенно подходящим. Германская война на юго-востоке Европы началась немного раньше, чем война в Советском Союзе, и принесла несколько прикладных уроков. Германия вторглась в Югославию и Грецию весной 1941 года, незадолго до начала операции «Барбаросса», преимущественно чтобы спасти свою неуклюжую союзницу Италию от поражения в ее Балканских войнах. Хотя Германия быстро уничтожила югославскую армию и создала хорватское марионеточное государство, сопротивление в сербской оккупированной зоне, которую она делила с Италией, было значительным. Частично оно исходило от коммунистов. Германский командующий генерал в Сербии приказал убить только евреев и цыган в отместку за смерть немцев, погибших с бою с партизанами, в соотношении 100:1. Таким образом, почти все еврейское мужское население Сербии было расстреляно еще до того, как Гиммлер объявил об уничтожении евреев «как партизан». Логику происходившего в Сербии сделали универсальной. Евреев как таковых будут уничтожать в отместку за альянс США–Великобритания–СССР. Ни от евреев, ни от стран альянса не ожидалось понимания этого. Смысл здесь был только с точки зрения нацистского мировоззрения, которое Гитлер только что принял для будущего пользования[441].
Пятый и последний вариант «окончательного решения» состоял в массовом истреблении. На языке нацистов слово «переселение» превратилось из описательного в эвфемизм. Годами немецкое руководство представляло, как «решит» «проблему» европейских евреев путем переселения их в ту или иную местность. Евреи будут работать на износ, где бы ни оказались, и, возможно, будут стерилизованы, чтобы не размножались, но всех их не уничтожат. Таким образом, «переселение» было неполным, хотя и не таким уж неточным словом для описания политики по отношению к евреям в 1940-м и 1941 годах. После этого «переселение» или же «переселение на Восток» стало означать массовое истребление. Возможно, эвфемизм «переселение», намекавший на существенную в своей протяженности политику, помогал нацистам не замечать того факта, что немецкая политика не только изменилась, а и должна была измениться, поскольку война продвигалась не так, как ожидалось. Он мог таким образом позволить немцам отгородиться от реальности, состоящей в том, что военная катастрофа обуславливала их политику по отношению к евреям[442].
Немцы уже показали к декабрю 1941 года, что могли делать вещи гораздо худшие, чем депортация евреев в Польшу, на Мадагаскар или в Советский Союз. Они могли уничтожать евреев, находившихся под их контролем, и обвинять самих жертв в том, что с ними произошло. Понять реальность «переселения», от которой немцы теперь себя дистанцировали, можно при помощи простой цитаты с использованием этого слова в немецком языке: «Место переселения: на месте переселения расположены восемь рвов. Возле каждого рва должен работать один расчет, состоящий из десяти офицеров и солдат, которые должны сменяться каждые две часа»[443].
* * *
К тому времени, как в декабре 1941 года Гитлер озвучил свои предпочтения, гиммлеровские СС и силы полиции (которым помогали Вермахт и местная полиция) уже уничтожили около миллиона евреев в оккупированном Советском Союзе. Взгляд на прошлое вызывает чувство неизбежности, и новая германская политика уничтожения всех европейских евреев может показаться не более чем достижением цели, которая в некотором смысле уже была данностью. И хотя Гитлер действительно считал само собой разумеющимся, что евреям не будет места в его Европе будущего, и все увеличивающиеся масштабы убийств Гиммлера соответствовали желаниям Гитлера, но решение Гитлера объявить о массовом уничтожении всех евреев нужно рассматривать как то, чем оно и было на самом деле, – как решение. Как бы то ни было, на те же самые события были возможны и другие реакции[444].
Румыния, союзница Германии, продемонстрировала возможность таких реакций. Бухарест тоже добивался национальной чистоты. К декабрю 1941 года румынские евреи пострадали больше, чем немецкие. Румыния присоединилась к вторжению в Советский Союз, прибегнув, как и Германия, к пропаганде, отождествлявшей коммунизм с евреями. Напав вместе с Германией на Советский Союз, Румыния забрала назад Бессарабию и Буковину, которые Советский Союз аннексировал в 1940 году. Румыния получила еще и новый регион, Приднестровье, отобранный у Советской Украины. В этой зоне в 1941 году румынская политика по отношению к евреям была такой же жестокой, как и немецкая. После взятия Одессы румынские войска убили около двадцати тысяч местных евреев «в отместку» за взрыв в городе, в результате которого разнесло их штаб-квартиру. В Богдановском районе румыны расстреляли более сорока тысяч евреев за несколько дней в конце декабря 1941 года. Румыны также создали собственные гетто и концлагеря в Приднестровье, в которых погибли десятки сотен евреев из Бессарабии и Буковины. Всего же Румыния уничтожила около трехсот тысяч евреев[445].
Однако руководство Румынии реагировало на изменения хода войны иначе, нежели Гитлер. Ее политика по отношению к евреям оставалась брутальной, но постепенно была смягчена, а не ужесточена. К лету 1942 года Румыния больше не депортировала евреев в Приднестровье. Когда немцы строили новые фабрики смерти, Румыния отказалась посылать туда своих евреев. К концу 1942 года румынская политика существенно отошла от немецкой. Румыния позже попытается поменять союзника, и к тому времени выживание оставшихся евреев будет большим плюсом. Год 1942-й был поэтому решающим поворотным пунктом, когда немецкая и румынская политика развернулись в противоположные стороны. Германия уничтожала всех евреев, потому что война была проиграна, а Румыния, позже в том же году, по этой же причине спасала некоторых евреев. Румынский диктатор Ион Антонеску оставлял дверь для переговоров с американцами и британцами слегка приоткрытой; Гитлер же не оставил Германии никакой возможности избавиться от собственного чувства вины[446].
* * *
За 1942 год немцы уничтожили большинство из остававшихся под их оккупацией евреев. На запад от линии Молотова-Риббентропа массовые уничтожения проводились в газовых камерах. На востоке от линии Молотова-Риббентропа немцы продолжали практиковать массовые расстрелы, а также использовали газенвагены, испробованные на советских военнопленных. В оккупированной Советской Украине убийства опять начались, как только земля оттаяла и можно было копать ямы, а иногда, если в наличии были машины для рытья земли, то даже раньше. В восточной части Советской Украины, которая все еще была под оккупацией, расстрелы попросту продолжались беспрерывно с конца 1941-го и до начала 1942 года. В январе айнзацгруппы, при содействии Вермахта, уничтожали меньшие по размеру еврейские общины, которые пережили первые чистки, а также группы еврейских работников. Весной 1942 года акции переместились с востока на запад, из военной зоны к территории гражданских оккупационных властей – Рейхскомиссариату Украины. Здесь все операции проводились стационарными полицейскими силами, батальонами немецкой Полиции порядка с помощью местных полицаев. При наличии десятков тысяч местных коллаборантов у немцев было достаточно необходимых резервов[447].
Убийства как способ тотального уничтожения в последнюю очередь пришли на те земли, которые немцы захватили первыми. Хотя немцы захватили все земли Восточной Польши за первые десять дней войны, в июне 1941 года, многие из местных евреев польского юго-востока, которые теперь были Рейхскомиссариатом Украины, дожили до 1942 года. Немецкие войска уже покинули эти земли к тому времени, как Гиммлер приказал уничтожать всех евреев поголовно. К моменту изменения немецкой политики большинство немецких войск уже ушло. В 1942 году немцы предприняли второй раунд массовых расстрелов в западных областях Рейхскомиссариата Украины, на этот раз организованный гражданскими властями и выполняемый полицией при большой поддержке местных вспомогательных полицаев[448].
