Вермахт привык входить в страны, которые уже сдались, как, например, Австрия и Чехословакия. Теперь же немецкие солдаты столкнулись с огнем противника. Не все пошло по их плану. В Данциге, вольном городе на Балтийском побережье, который Гитлер хотел завоевать для Германии, поляки обороняли здание почты. Немцы разлили бензин в подвале и сожгли защитников живьем. Директор почты выбежал из здания, размахивая белым носовым платком, – в него сразу же выстрелили. Одиннадцать человек скончались от ожогов. Немцы отказали им в медицинской помощи. Тридцать восемь человек были приговорены к смерти и расстреляны за нелегальную защиту здания. Один из них, Францишек Краус, был дядей маленького Гюнтера Грасса, который позже станет известным романистом Западной Германии. Благодаря его роману «Жестяной барабан» это военное преступление получит широкую огласку. Оно было одним из многих[233].
Немецких солдат инструктировали, что Польша – не настоящая страна, а ее армия – не настоящая армия. Таким образом, мужчины, сопротивлявшиеся вторжению, не могли быть действительными солдатами. Немецкие офицеры инструктировали своих солдат, что смерть немцев на поле боя – «убийство». Поскольку сопротивление немецкой господствующей расе было, по выражению Гитлера, «дерзостью», у польских солдат не было права считаться военнопленными. В селе Урыч польских военнопленных собрали в сарае, где они, как им сказали, проведут ночь. Затем немцы сожгли сарай. Возле села Сладов немцы использовали военнопленных как живой щит, когда сражались с остатками кавалерийского полка. После того, как немцы уничтожили кавалеристов, которые не хотели стрелять по своим, они заставили военнопленных хоронить тела своих товарищей. Затем они выстроили военнопленных возле стены на берегу реки Вислы и расстреляли. По тем, кто пытался спастись и прыгал в реку, стреляли, как вспоминал единственный выживший, будто по уткам. Погибли около трехсот человек[234].
Гитлер 22 августа 1939 года приказал своим командующим «закрыть сердца для жалости». Немцы убивали пленных. В городе Цепелев, после решительного сражения, были взяты в плен триста польских солдат. Вопреки доказательствам, немецкий командир заявил, что плененные – это партизаны, т.е. представители нерегулярных войск, на которых не распространяются законы войны. Польские офицеры и солдаты, в полном военном обмундировании, были поражены. Немцы заставили их раздеться. Теперь они были больше похожи на партизан. Их всех расстреляли и сбросили в яму. За короткую польскую кампанию произошло по крайней мере шестьдесят три подобных операции. Было убито не менее трех тысяч польских военнопленных. Немцы также убивали польских раненых. Однажды немецкие танки атаковали барак, на котором был знак красного креста. Это был польский военный госпиталь. Если бы на нем не было красного креста, танковое командование скорее всего проигнорировало бы его. Танки открыли огонь по бараку, и он загорелся. Автоматчики стреляли по людям, пытавшимся выбежать из горящего здания. Затем танки сравняли с землей остатки сгоревшего барака и тела всех, кто еще мог быть жив[235].
Офицеры и солдаты Вермахта обвиняли польское гражданское население в тех ужасах, которые на них обрушились. Как говорил один генерал: «Немцы – хозяева, а поляки – рабы». Руководство армии знало, что цели Гитлера в этой кампании были далеко не традиционными. Как резюмировал начальник ставки, это было «намерение Лидера уничтожить и искоренить польский народ». Солдат настроили рассматривать польское гражданское население как непорядочное и как недочеловеков. Один из них настолько был убежден в польской враждебности, что интерпретировал искаженное смертью лицо поляка как выражение иррациональной ненависти к немцам. Солдаты быстро привыкли вымещать свою фрустрацию на любом, кого увидят. Как правило, немцы убивали мирное население после того, как захватывали новые территории. Они также убивали мирное население, когда теряли территории. Если они несли какие-либо потери, то отыгрывались за них на первом попавшемся: обычно на мужчинах, но также на женщинах и детях[236].
В городе Видзув немцы объявили сбор всех мужчин, и те пришли: они не боялись, поскольку ничего не совершили. У одной беременной женщины было плохое предчувствие, но ее оттащили от мужа. Всех мужчин города выстроили у забора и расстреляли. В Лонгиновке сорок поляков заперли в здании, которое затем подожгли. Солдаты стреляли по тем, кто выбирался из окон горящего здания. Некоторые из карательных операций были немыслимо небрежны. В одном таком случае сотню гражданских лиц собрали для расстрела, потому что кто-то стрелял из ружья. Оказалось, что из ружья стрелял немецкий солдат[237].
Польша не сдавалась, но военные действия прекратились 6 октября 1939 года. Даже после того, как той осенью немцы установили гражданскую оккупационную администрацию, Вермахт продолжал массово убивать польских граждан в ходе довольно произвольных карательных операций. В декабре, после того, как известными польскими преступниками были убиты два немецких солдата, немцы расстреляли из автоматов сто четырнадцать мужчин, не имевших никакого отношения к произошедшему. В январе немцы расстреляли двести пятьдесят пять евреев в Варшаве после того, как еврейская община не выдала человека, которого немцы считали евреем (судя по его фамилии). Мужчина, которого требовали выдать, не имел никакого отношения к еврейской общине[238].
Немецкие солдаты получили инструкции считать евреев восточными варварами, и в Польше они действительно столкнулись с таким, чего никогда не увидели бы в Германии, – с большими религиозными общинами иудеев. Хотя Гитлер неистовствовал по поводу деструктивной роли евреев в жизни немецкого общества, евреи составляли мизерный процент немецкого населения. Среди немецких граждан, которые по Нюрнбергским законам считались евреями, большинство были светскими людьми, а многие даже не идентифицировали себя с еврейской общиной. Евреи в Германии были очень ассимилированы и часто сочетались браком с неевреями. По историческим причинам еврейская жизнь в Польше была совсем другой. Евреев изгнали из Германии в позднем Средневековье, как и из большинства земель Центральной и Западной Европы. Польша в течение веков была раем для евреев, она стала и оставалась центром европейских еврейских поселений. В 1939 году евреи составляли около десяти процентов польского населения; большинство из них были религиозными, носили традиционное одеяние и соблюдали обычаи. Они в основном говорили на идише, который немцы считали искаженным вариантом собственного языка. В Варшаве и Лодзи – двух самых важных еврейских городах Польши – евреи составляли треть населения.
Судя по переписке немецких офицеров и солдат, они видели в польских евреях живые стереотипы, а не людей, особый сорт паразитов на и без того отсталой польской земле. Немцы в своих письмах к женам и подругам описывали жуткий беспорядок и грязь. В их представлении о Польше все красивое было создано предыдущими немецкими поселенцами, а все отвратительное было результатом еврейской коррупции и польской лени. Казалось, немцы ощущали непреодолимое желание привести внешний вид евреев в порядок. Снова и снова солдаты окружали еврейских мужчин и брили им пейсы, а другие в это время смеялись и фотографировали. Они также между делом насиловали еврейских женщин, как будто это не было преступлением, за которое они могут быть наказаны. Если их ловили на содеянном, то напоминали им о немецких законах, запрещавших расовое кровосмешение[239].
В городе Солец евреев взяли в плен и закрыли в подвале. После попытки к бегству солдаты закидали подвал гранатами и убили всех. В городе Рава Мазовецкая немецкий солдат попросил у еврейского мальчика воды. Когда мальчик бросился бежать, солдат прицелился и выстрелил, но попал в одного из своих товарищей. Тогда немцы согнали сотни людей на городскую площадь и расстреляли их. В городе Дынув в середине сентября ночью расстреляли из автоматов около двухсот евреев. В целом, евреи составили около семи тысяч из примерно сорока пяти тысяч польских мирных граждан, расстрелянных немцами к концу 1939 года, – это было несколько больше, чем процент евреев в польском населении[240].
