По живому конвейеру от штабелей к площадке забелели ящики снарядов.
Скоро над переправой стало тесно от звуков. Один за другим над водой взад и вперед шныряли неторопливые «У-2», перебрасывая на правый берег боеприпасы и возвращаясь назад с ранеными солдатами.
— Перебрасывать только противотанковые! — приказал Шелестов и прошел на мост.
Саперы выбивались из сил. Шуга напирала сплошной грязносерой массой. В пролом моста лавиной, вспучиваясь и шурша, валился неудержимый поток. Два катера, подцепив канатами вырванное звено моста, ревели моторами, отвоевывая каждый сантиметр. Наконец им удалось один конец подтащить к правой половине моста. Саперы бросились причаливать понтоны. Груды мокрого снега, громоздясь, вползали на настилы. Десятки багров кромсали студенистое месиво. Казалось, вот-вот еще одно усилие — и мост будет восстановлен. Но вдруг разом все закричали, и Шелестов увидел, как вырванное звено моста под напором шуги медленно поплыло назад, все дальше и дальше уходя от зияющего пролома. За ним канаты тянули назад и катера. Моряки отчаянно кричали друг другу, махали флажками. Один катер удачно увернулся и задом проскочил в пролом. Второй не успел сманеврировать и гулко удалился о правую половину моста. Что-то с грохотом треснуло, и, медленно разворачиваясь, отделилось и поплыло вниз еще одно вырванное звено. Все усилия моряков и саперов оказались бесплодны. Люди понуро смотрели на бурливую реку. Только невозмутимые «У-2», потрескивая моторами, наперекор всему курсировали над растерзанной переправой.
— Неужели ни одной баржи на реке нет? — спросил Шелестов полковника Баринова. — Дунай же судоходен.
— Всё немцы угнали. Даже лодки рыбачьи. Есть одна баржа в Чепеле, но она затоплена.
— Откачать воду можно?
— Можно, но очень трудно. Насосы у нас маломощные, неделю прокачаем.
— А на чепельских заводах неужели насосов нет?
— Не проверял, товарищ генерал.
— Немедленно отправляйтесь в Чепель. Взять свои насосы, поискать на заводах и баржу освободить от воды. Рабочих соберите, мадьяры помогут. К утру чтобы баржа была здесь и работала.
Баринов сел в машину и уехал.
«Еще одна ночь — и армия останется без боеприпасов», — с тревогой подумал Шелестов.
XIV
Голос маршала Толбухина звучал настолько отчетливо и близко, что Алтаеву казалось, будто маршал сидит рядом с ним.
— Главное — продержаться до подхода моих резервов. Ваша задача — не пустить противника к Бичке! Под Сталинградом у вас положение было куда сложнее и то вы нашли выход. Мы надеемся на вашу гвардейскую армию. Армия воевала в самых различных условиях, имеет большой опыт. Завтра с утра вас будет обеспечивать вся авиация двух фронтов: моего и Второго Украинского. Нелегкая у вас ночка будет, Георгий Федорович. Но вы пострашнее видывали. Правда?
Маршал тихо засмеялся. Услышав этот спокойный смех, невольно улыбнулся и Алтаев.
— Все будет сделано, товарищ маршал, — взволнованно ответил он, — гвардейцы-сталинградцы не подведут.
Маршал попрощался, и Алтаев услышал в телефоне другой голос. Это говорил член Военного совета фронта генерал-полковник Желтов. Он расспрашивал о настроениях людей, о потерях, о боеприпасах и горючем, о госпиталях и банях и, заканчивая разговор, сказал, что за боями гвардейской армии внимательно следит Центральный Комитет партии, что полчаса назад звонили оттуда, интересовались положением гвардейцев и просили передать, что партия надеется на гвардейцев и сделает все, чтобы помочь им с наименьшими потерями разгромить врага. Меньше суток продолжалось наступление противника, а в движение пришли резервы и свободные силы дивизий, корпусов, армии, фронта и даже Верховного Главнокомандования. С юга и с востока к лесистой полосе гор западнее Будапешта спешили танки, артиллерия, минометы, пехота, инженерные части. Сейчас где-то далеко от района боев в десятках авиационных штабов прокладываются на картах маршруты полетов, подсчитываются километры, тонны бомб, уточняются последние данные обстановки.
Противник будет остановлен. В этом Алтаев был твердо уверен. Но когда, где и какой ценой?
Он снова склонился над картой. Черные и красные стрелки тянулись по дорогам. Вот дивизия Василенко головным батальоном почти подошла к противнику, а главные силы еще пробираются сквозь горы и никак не могут вырваться на хорошую дорогу. Вот артиллерийские полки — одни ближе, другие дальше. Вот танкисты и самоходчики нацелились на север и на запад.
Алтаев знал, что все они торопятся, но как все это медленно движется! Если бы можно было сразу рвануть все и одновременно обрушить на врага.
Командарм вспомнил чьи-то слова: «Терпенье полководца — половина победы». Это верно, все это верно, но ведь части вступят в бой разновременно. А это самое страшное. Противник использует свое превосходство и бьет их поодиночке; так, сколько ни бросай сил и средств, все может погибнуть понапрасну. Как ускорить движение? Как хотя бы на основных направлениях уравнять силы с противником?
Противник бьет сосредоточенными силами. Все у него собрано в кулак и нацелено в одном направлении. Такую силу остановить сразу трудно, очень трудно. Она катится вперед, сметая все на своем пути.
Алтаев внимательно следил за каждым шагом противника и видел: чем дальше он продвигался, тем все более и более замедлялось его движение. Это замедление пока еще мало заметно. Достигла наступающая группировка противника одного рубежа и остановилась. На ее пути встали подошедшие резервы гвардейцев. Завязался огневой бой. Гитлеровцы несут потери и лезут напролом. Один рубеж преодолен, и впереди на очередном рубеже наступающего врага поджидают новые резервы и отошедшие части. Снова разгорается бой, и опять гитлеровцы несут потери. Их ударная группировка слабеет и наступает уже не так уверенно. А на помощь дерущимся гвардейцам подходят все новые и новые войска.
В ходе боев изменяется соотношение сил. Путь врага отмечен десятками разбитых танков и сотнями трупов.
Алтаев всем существом чувствовал, что скоро, совсем скоро должен наступить перелом, когда силы уравняются и враг будет остановлен. Но он отчетливо понимал, что этот перелом сам по себе, стихийно, не наступит. Его нужно подготовить, организовать. Перелом должны создать вводимые в бой резервы. А чтобы избежать излишних потерь и нанести наибольший урон врагу, резервы нужно ввести в бой организованно и там, где решается судьба сражения.
— Командующего артиллерией, — заговорил Алтаев по телефону. — Товарищ Цыбенко, отправляйтесь в Бичке, встречайте части и лично организуйте противотанковую оборону. Подготовить позиции, встретить фашистов организованным огнем. Берите с собой всех офицеров штаба.
Выезжайте немедленно… Что?.. Армейский инженер… Он у вас? Дайте ему трубку… Товарищ Маликов, как дела?.. Что?.. Мин нет?.. Да вы что, армейский инженер или войсковой сапер? Мне вас учить, где мины брать! В центральных и левофланговых корпусах мины есть?.. Так вот… Забрать у них, все свободные мины забрать и на главное направление перебросить. Судьба армии решается на правом фланге. На правом, поймите же в конце концов. А почему не используете трофейную взрывчатку? Сделали восемьдесят фугасов… Ох, как много! Да что вы крохоборничаете? У вас же тысячи тонн трофейной взрывчатки. Возьмите у начальника тыла автобат и немедленно, сейчас же поручите ответственному офицеру изготовление фугасов и доставку их на правый фланг. Все дороги к Бичке до утра заминировать. Через каждые пятнадцать метров — фугас. И чем мощнее, тем лучше. Где ставить, договоритесь с Цыбенко и Добруковым… Выполняйте.
Алтаев встал и вытер разгоряченное лицо. Правая бровь его нервно дергалась.
— Крохобор! Взводным масштабом думает, — бормотал он, негодуя на армейского инженера. — Привыкли наступать-то. Там все проще. А ты вот тут, тут сумей выпутаться, когда силища прет на тебя и не знаешь, где ударит.
В кабинет вошел генерал-майор Тяжев.
— Здравствуйте, — понемногу успокаиваясь, встретил его Алтаев. Вид плотного, широкоплечего генерала с простым умным лицом всегда как-то успокаивающе действовал на него. Ничем особенным не отличался в армии генерал Тяжев, но Алтаев уважал его за честность и прямоту. Что бы ни случилось у Тяжева, он всегда говорил напрямую, не боясь гнева начальства.
