— А где катера? — спросил Шелестов.

— Один всего, а что это для нас, — безнадежно махнул рукой Кореневский и, вдруг злобно сверкнув глазами, добавил: — Я докладывал начальнику тыла, и никаких результатов. А впрочем, — смягчаясь, со вздохом закончил он, — и начальник тыла бессилен. Дунай, Дунай разбушевался.

— Я пока ничего не могу обещать вам, — невольно волнуясь и чувствуя, что он боится смотреть в сторону раненых, заговорил Шелестов, — сейчас выясню обстановку на переправе, и примем все возможные меры. Ни одного раненого на этом берегу не оставим.

Шофер, поняв, что разговор окончен и член Военного совета волнуется, тихо тронул машину.

Из повозок и санитарных автомобилей на Шелестова смотрели десятки внимательных и настороженных глаз. Шелестов откинулся на спинку сиденья и до боли стиснул кулаки. Всю войну он тяжело переживал вид раненых, искалеченных людей. Он сам перенес тяжелое ранение и знал, как мучительно и тревожно чувствуют себя больные, обессилевшие люди, находясь в районе боевых действий и подвергаясь новым опасностям. В такие минуты даже сильные, смелые люди теряют самообладание.

Проехав село, машина свернула на откос, и справа открылось серое раздолье разбушевавшейся реки и старый, видимо торговый причал небольшого порта.

Колонна грузовиков застыла в ожидании работы. Старые причалы стонали от топота ног. Взад и вперед сновали разгоряченные саперы, кто-то смачно ругался, отчитывая кого-то за нерадивость, в стороне понурой толпой покуривали чумазые шоферы.

— Готов! — закричал простуженный голос, и на причалах все завихрилось, зашумело, хлынуло к воде. Шоферы, саперы, офицеры кричали вразнобой, размахивая руками, показывая в сторону реки.

«Кажется, мост восстановили», — подумал Шелестов и торопливо пошел по каменистому откосу вниз. Навстречу ему спешили невысокий, в заляпанном грязью брезентовом плаще начальник тыла армии генерал Викентьев и худощавый, в коротенькой шинели инженер-полковник Баринов.

— Переправа восстановлена, — радостно доложил Викентьев, — пускаем первые машины.

Шелестов облегченно вздохнул. Только сейчас он почувствовал, какая огромная тяжесть давила его.

— Ну что ж, давайте, Александр Васильевич, ни одной минуты задержки.

— Я проскочу на тот берег и начну пускать машину за машиной.

— Поедемте вместе.

— Разрешите и мне с вами? — попросил Баринов.

Автомобиль с двумя генералами и полковником затарахтел по бревенчатому настилу причала и лихо вкатил на мост. Светлосерая лента деревянных пластин тянулась через всю реку. Под ней плавно колыхались на волнах остроносые понтоны.

— На шестьдесят тонн, — возбужденно говорил Викентьев, — любые грузы пропустим. Теперь у нас все пойдет.

— Шуга напирает, спасения нет, — тревожно проговорил Баринов, указывая влево.

То, что называл он шугой, был мокрый снег, грязными комьями плывший по реке. Вся поверхность реки, насколько хватал глаз, была устлана нескончаемой шугой. Только изредка то там, то здесь выплескивались на мгновение свинцово-синие пятна воды и вновь все покрывалось этой бесформенной массой льдистого снега. У понтонов комья снега грудились, сдвигаясь и громоздясь в водянисто-черные увалы. Стоявшие по всей длине моста саперы баграми дробили снеговые наплывы, но сверху непрерывным потоком все наплывали новые бесконечные массы шуги. Саперы в одних гимнастерках, как кочегары в топках паровозов, яростно орудовали баграми.

«Выдержит или не выдержит?» — тревожно думал Шелестов, вглядываясь в поверхность реки.

— Не будь этой проклятой шуги, — заговорил Баринов, — ничего бы нам не страшно. Даже лед. Тот хоть рвать можно. А эта ж плывет и плывет, тысячи тонн скапливаются у моста. Ничем не удержишь.

Машина выехала на противоположный берег. На подступах к переправе длинной вереницей выстроились груженные боеприпасами грузовики. Прямо на берегу, в садах, между домов прибрежного поселка грудились штабели ящиков со снарядами, минами, патронами.

Здесь вдосталь было заготовлено питания для всех видов оружия. А в километре от реки на железнодорожные пути прибывали все новые и новые эшелоны. Река, только река застопорила доставку армейских грузов.

— Александр Васильевич, давайте команду, — торопил Шелестов, — пропустить колонну и обратным порожняком перевезти всех раненых, всех до одного.

Один за другим тронулись грузовики. Постукивая друг о друга, колыхались драгоценные ящики.

«Четыреста тонн, — мысленно подсчитал член Военного совета, оглядывая колонну, — часа через три будут на месте. Как раз успеют».

Он прошел на высокий бугор правее причала. Первый грузовик уже выползал на противоположный берег. За ним осторожно пробирались через мост остальные. Шеренга саперов отбивалась от наседавшей шуги. Гомон и крики метались над рекой. Временно «безработные» зенитчики высыпали на обрывистый берег. Шелестов сердито обернулся к ним и взглянул на небо. В воздухе опять завихрились снежинки.

На мост побежала новая смена саперов. Еще яростнее закипела борьба с коварной рекой. Противоположный берег скрылся в тумане. Один за другим растворились в нем грузовики. На середине моста происходило что-то тревожное. Со всех сторон бежали туда саперы. Бросив телефонную трубку, метнулся на мост и начальник переправы, Шелестов, почувствовав опасность, хотел было броситься к саперам, но в это время что-то треснуло, на середине моста нырнул грузовик и мгновенно скрылся под водой. Там, где только что пролегала спасительная лента моста, на мгновение сверкнула вода и сразу же заполнилась шугой. Мост прорвало. Одно звено его с двумя автомашинами, лениво разворачиваясь, уплывало вниз по Дунаю. На той и другой стороне оборванного моста суетились, кричали люди. На плоту вместе с грузовиками осталось человек пятнадцать саперов. Они совали багры в воду, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться, но все их попытки были бесплодны. В этом месте было очень глубоко.

Кусок моста уплывал все дальше и дальше вниз. Словно радуясь чужому горю, из-за туч показалось солнце. Река засеребрилась.

От берега, пофыркивая, рванулся маленький катерок Дунайской флотилии. Он, упорно расталкивая мокрый снег, пробивался вперед. На носу стоял моряк и что-то кричал, взмахивая бескозыркой. С обрывка моста махали катеру десятки рук.

Катерок пробился на середину реки, резко развернулся, ходко пошел по течению и вскоре подцепил понтоны и медленно потащил их вверх по реке.

Так удачно начавшаяся переправа была прервана. Успело проскочить не более двадцати грузовиков. А двадцать грузовиков для гвардейской армии — капля в море.

— Попросите ко мне Викентьева, — приказал Шелестов адъютанту.

Минуты через две подбежал бледный, с озлобленными глазами начальник тыла армии.

— Слушаю вас, — вздрагивая синими губами, доложил он.

— Сколько у нас всего катеров?

— Три.

— Сколько можно грузить боеприпасов на катер?

— Максимум полтонны, а вернее — килограммов двести.

— А еще что есть из пловучих средств?

— Больше ничего.

Шелестов вздохнул и снял с головы папаху.

Генерал Викентьев хмурил рыжеватые брови и сердито косился на реку.

— Только одно. Пока остается только одно, — заговорил Шелестов: — перебрасывать боеприпасы через реку самолетами. У нас есть своих двенадцать «У-2». Килограммов по триста могут таскать. Если площадки выбрать поближе к берегу, то каждая машина сможет раз по тридцать слетать через Дунай. Тридцать на двенадцать — это… триста шестьдесят, и в среднем по двести килограммов, — быстро подсчитал генерал. — Девяносто тонн. Мало, очень мало. Но ничего не сделаешь. Прикажите немедленно готовить посадочные площадки здесь и на том берегу. Через полчаса чтобы площадки были готовы. Я поехал в эскадрилью Афанасьева.

Минут через сорок над переправой застрекотал двукрылый «У-2». Он развернулся встречь ветру и плавно пошел на расчищенную площадку.

Из кабины выпрыгнул Шелестов.

— Грузить, — крикнул он Викентьеву, — обратными рейсами перевозить раненых!