Часть третья

В первые дни 1945 года лихорадочное оживление царило в ставке Гитлера. Генералы и штабные офицеры передавали друг другу последние новости, но, боясь друг друга, говорили только то, что хотел услышать Гитлер. Наступило самое страшное для фашистской Германии время. Немецко-фашистская армия, как зверь в предсмертной агонии, начала свой последний прыжок. По приказу Гитлера отборные танковые дивизии от предместий чехословацкого города Комарно рванулись на Будапешт. В первый день они продвинулись от шести до восьми километров и перевалили через горы Вертэшхедьшэг.

Гитлеру доложили об этом. Он приказал благодарить наступающие войска. Но в докладе была упущена одна «маленькая» подробность; говоря о продвижении, Гитлеру не сказали, что наступающая группировка потеряла в боях до тридцати процентов людей и более сорока процентов танков.

Во второй и третий день наступления дивизии продвинулись еще на восемь-десять километров. И опять Гитлеру «забыли» доложить, что потери наступающих войск достигли шестидесяти процентов в личном составе и более семидесяти — в танках.

А на четвертый день гитлеровские дивизии не продвинулись ни на шаг. Они несли все новые и новые потери, но их рубежи оставались там же, где были и вчера.

На помощь ударной группировке были брошены ближайшие резервы. Прошло еще двое суток ожесточенных боев, а фашистские дивизии стояли все там же, на восточных отрогах гор Вертэшхедьшэг.

Взбешенный Гитлер приказал снять все танковые дивизии с других участков фронта в Венгрии, сосредоточить их перед центром советской гвардейской армии и нанести новый удар.

Утром 7 января рванулась в наступление новая ударная группировка гитлеровских войск. Рванулась — и, оставив на полях под селом Замоль тысячи трупов и десятки сожженных танков, отхлынула назад. Пять суток, не умолкая ни днем, ни ночью, шли яростные бои на этом направлении. Захлебнувшись в собственной крови, гитлеровские войска не достигли успеха и перешли к обороне.

Неудачи под Будапештом взбесили Гитлера. Он метался, ища выхода. Выход, по его мнению, был только один: нанести тяжелые поражения англо-американским войскам и постараться заставить союзников пойти на сепаратный мир.

Гитлер прекрасно знал положение англо-американских войск. Фашистская агентура была везде даже в штабах Эйзенхауэра, Брэдли и Монтгомери.

Арденнский удар, помимо материальных потерь, нанес англо-американским войскам тяжелое моральное поражение. Англо-американские войска были деморализованы и боялись немецкого наступления. Выброшенные в тылах немецкие парашютисты-диверсанты терроризировали тыл. Англичане и американцы останавливали каждого встречного, подозревая в нем диверсанта. В одиночку никто не ходил и не ездил. Передвигались только группами, с вооруженной охраной.

Грызня между Монтгомери и Брэдли с каждым днем принимала все большие и большие размеры. Теперь это уже была не вражда двух генералов, а националистический антагонизм военных двух государств. Подхлестываемые правящими кругами, английские газеты и радио не жалели красок для поношения Брэдли и заносчивых американцев.

Американцы, в свою очередь, не оставались в долгу. Брэдли при своем штабе организовал собственный отдел печати. В первых же заявлениях корреспондентам Брэдли доказывал, что Монтгомери не мог выиграть Арденнскую битву, потому что он:

во-первых, «не принимал в ней никакого участия, пока не была установлена основная стратегия обороны»;

во-вторых, «даже когда он командовал северным сектором битвы, исход этой битвы решался не на севере, а на юге, в Бастони, где были войска Брэдли», и,

в-третьих (только не стенографировать!), Монтгомери вообще тупица, бездарь, карьерист, и только сумасбродные англичане могли такому тупице доверить командование войсками. Будь он американцем, ему бы взвода не дали, а в Англии он фельдмаршал!

Каждое слово Брэдли с быстротой молнии распространялось в войсках. Закипели националистические страсти. В пивных и ресторанах вспыхивали драки между американскими и английскими офицерами. Глухо роптали и солдаты. Все чувствовали, что хорошим это не кончится, но никто не мог остановить все разгоравшиеся междоусобицы.

А Гитлер только этого и добивался. Англичан с американцами он почти поссорил. Теперь осталось стравить их с русскими. Но русские — Гитлер это понимал — на склоку не пойдут. Они упорно будут добиваться своего.

И Гитлер решил прежде всего разделаться с американцами и англичанами. На Западном фронте началась сложная перегруппировка войск. Из наличных тут сил наиболее боеспособные дивизии сосредоточивались в районе Арденнского выступа.

К 6 января с правого фланга Западного фронта к Арденнам маршировали десять дивизий и одна бригада. Там, где были разгромлены войска 1-й американской армии, сосредоточивалась мощная немецкая ударная группировка. Она нацелилась на побережье Ла-Манша и угрожала разрезать англо-американские войска на части и сбросить их в море.

Англо-американское командование знало об опасности и в панике искало выхода. Но выхода не было. Английские и американские войска были деморализованы, значительных резервов не было, свежие силы находились на американском континенте. Для переброски их требовалось длительное время. Действовавшие на Западном фронте англо-американские войска с каждым часом все больше и больше охватывал страх перед новой катастрофой.

Крупные дельцы и генералы начали заблаговременно переправлять ценности в Англию. Как ветром сдуло праздных экскурсантов и туристов. Все меньше и меньше оставалось корреспондентов. Как крысы с тонущего корабля, бежали различные дельцы и маклеры. Обстановка с каждым днем накалялась и принимала размеры катастрофы.

5 января в штаб Эйзенхауэра прилетел Черчилль. На сверхсекретном совещании обсуждались различные меры по предотвращению катастрофы. Совещание продолжалось долго, но никакого решения принято не было. Черчилль улетел в Англию.

6 января 1945 года Черчилль обратился с посланием к Советскому верховному главнокомандующему.

«На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. Согласно полученному сообщению наш эмиссар главный маршал авиации Теддер вчера вечером находился в Каире, будучи связанным погодой. Его поездка сильно затянулась не по Вашей вине. Если он еще не прибыл к Вам, я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января, и любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причем лишь при условии сохранения ее в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным».

На это послание 7 января 1945 года был дан У. Черчиллю следующий ответ:

«Получили вечером 7 января Ваше послание от 6 января 1945 года.

К сожалению, главный маршал авиации г-н Теддер еще не прибыл в Москву.

Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем всё, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам».