Сквозь маскировочную сеть виднелась голова генерала Тяжева. Он что-то говорил своему начальнику штаба, сердито осматриваясь по сторонам.
По скатам высоты, с четырех сторон от наблюдательного пункта, нацелились в небо стволы зенитных пушек.
На подернутое дымкой солнце наползла белесая тучка. На земле все мгновенно побледнело, окрашиваясь в сурово-мрачные тона. Простым глазом теперь трудно было наблюдать за ходом боя.
Приземистые тридцатьчетверки, то и дело озаряясь пламенем выстрелов, ползли по изрытой земле. За ними в полный рост бежали пехотинцы, изредка падая на землю, торопливо поднимаясь и вновь устремляясь вперед. За стрелками виднелись сгорбленные фигуры пулеметчиков, старающихся не отстать от стрелковых цепей. Артиллеристы выкатывали пушки, с катушками за спиной бежали связисты. А еще дальше в тыл на галопе неслись артиллерийские упряжки, подскакивали на воронках автомобили, с боку на бок переваливались тягачи.
Командарм рассчитывал встретить с первых же минут наступления серьезное сопротивление противника и заранее готовил к этому подчиненных командиров и войска.
— Узнайте, штурмовики готовы к вылету? — приказал он Воронкову.
— Так точно, — ответил за Воронкова выскочивший из хода сообщения подполковник Орлов, офицер авиационного штаба. — Ваш сигнал — и самолеты будут над целью.
Алтаев улыбнулся. Весельчак-подполковник нравился ему.
— И еще, товарищ Орлов, — тихо сказал Алтаев, взглянув на затянутого в комбинезон авиатора, — предупредите истребителей: в воздухе пока ничего страшного нет, но вот-вот появятся крупные силы немецких бомбардировщиков.
— Так точно, — лихо отчеканил Орлов, — сейчас стало известно, что над аэродромами в Веспреме, Шопроне и Комарно собираются большие группы «юнкерсов». Наши истребители готовы к вылету.
Алтаев махнул рукой в знак того, что понял, и прильнул к окулярам стереотрубы. Бой сейчас шел уже на позициях полковых резервов противника. Наступление развивалось успешно, но генералу Алтаеву странным казалось, что так легко была взята самая сильная линия обороны противника.
В первый час атаки танки и пехота почти беспрепятственно продвигались вперед. Противник не вел даже артиллерийского и минометного огня. А его пехота вообще не подавала признаков жизни. Правда, это можно было объяснить исключительной силой артиллерийской подготовки и непрерывным огнем артиллерии, минометов, танков и стрелкового оружия по всей обороне противника.
Алтаев опасался, что немецкое командование могло узнать о подготовке наступления и вывести свои войска из-под удара гвардейской армии. Тогда случилось бы то, чего боится каждый полководец: удар огромной массы боевой техники пришелся бы по пустому месту, оказались бы бесцельно выброшенными в воздух тысячи тонн боеприпасов. Если бы это произошло, труд многих десятков тысяч людей и огромные материальные затраты пропали бы даром. Где-то в глубине своей обороны противник встретит наступающие войска свежими силами, безусловно остановит их, и все придется начинать сначала. Опять нужно будет накапливать боеприпасы, подвозя их из тыла за тысячи километров, опять придется не спать неделями, подготавливая новое наступление. Но самое страшное Алтаев видел не в этом. Погибнут понапрасну сотни людей, сотни людей получат увечья, и все это из-за того, что командование, что он, Алтаев, и его штаб не смогли разгадать хитрую уловку противника.
— Где начальник разведки? — резко обернулся Алтаев к Воронкову.
— Слушаю вас, товарищ командующий, — прервал телефонный разговор Фролов.
— Что противник?
Фролова, так же как и командующего, беспокоила мысль о возможном маневре противника. С началом артиллерийской подготовки он всех своих помощников разослал в войска, всем разведчикам корпусов, дивизии и полков приказал неотрывно следить за каждым движением противника. В ночь перед наступлением он сам и все его люди сидели на наблюдательных пунктах. Десятки групп ползали в «нейтральной зоне», стремясь захватить «языка». Четыре солдата на разных участках прорыва гвардейской армии были взяты в плен. Все они показывали, что гитлеровцы ничего о подготовке советского наступления не знают. Но со времени, когда был взят последний пленный, до начала артиллерийской подготовки прошло больше двух часов. А за два часа можно снять и увести все, что находилось в обороне. К тому же утренний туман ограничивал возможность наблюдения.
— Так что же противник? — не дождавшись ответа, резко повторил Алтаев.
— Точные потери еще не установлены, — понимая, чего хочет от него командующий, ответил Фролов, — по предварительным данным…
— По предварительным, по предварительным… — чувствуя, что не в силах сдержать волнения, перебил его Алтаев. — Наступаем больше часа, прорвали две позиции, какие же потери у противника?
Фролов хотел было сказать, что сейчас разведчикам не до подсчета убитых, но он знал, что такой ответ никак не может удовлетворить командующего. К тому же, как назло, задержались разведывательные донесения из корпусов. Фролов не сказал того, о чем думал, и тихо попросил:
— Разрешите доложить минут через десять?
Алтаев понимал, как трудно сейчас разведчикам собрать точные данные о противнике, но ему было известно и другое: в такие моменты нельзя ни на одну секунду терять из виду противника.
— Воздух! — пронзительно крикнул кто-то на наблюдательном пункте. Этот крик повторили десятки голосов и в зенитных батареях и в подразделениях, разбросанных вокруг.
Самолетов еще не было видно. Невдалеке, у подножья высоты, застыли на своих местах зенитчики. Движение по всему полю боя не уменьшилось. Так же поспешно мчались автомобили с пушками на прицепе, прямо по целине неслись артиллерийские упряжки. По невидимым линиям связи сновали суетливые связисты. Из лощины выползала колонна пехоты.
С северо-запада тройками летели немецкие самолеты. Прерывистые звуки их моторов вплетались в общий рокот боя. Еще далеко не доходя до линии фронта, она с ходу разворачивались в круг. Немцы, видимо, торопились нанести удар с воздуха и затормозить наступление. Головная машина уже пошла в пике. Гул наземного боя заметно стих.
Алтаев стиснул кулаки, хотел было повернуться и крикнуть Орлову, но в это время в вышине затрещали пулеметные очереди, головной самолет вспыхнул и врезался в землю. Остальные в разных направлениях взмыли вверх. На светлой голубизне неба отчетливо рисовались советские истребители.
— Бирков просит разрешения ввести в бой вторые эшелоны дивизий, — доложил Воронков.
— Рано, — ответил Алтаев, — пока рано. Ну что? — встретил он подходившего Фролова.
— Противник о начале нашего наступления ничего не знал. Об этом в один голос показывают пленные. По предварительным данным, захвачено более четырехсот солдат и офицеров. На позициях противника все сметено огнем нашей артиллерии. Уцелели только те, кто сидел в глубоких блиндажах.
Алтаев облегченно вздохнул. Его опасения не оправдались, теперь стало ясно, что операция развивается успешно.
— В поведении противника, товарищ командующий, — продолжал Фролов, — странным кажется пока одно: его оперативные резервы стоят на месте. Лишь из Будапешта против соседней армии противник бросил в бой одну танковую и одну пехотную дивизии.
Еще задолго до начала наступления Алтаев раздумывал, куда противник направит свои резервы. От этого зависело очень многое. Планируя операцию, маршал Толбухин предупреждал Алтаева, что соседняя армия скует часть резервов противника, но главные силы наверняка окажутся перед гвардейской армией. Встреча с ними должна произойти где-то южнее города Секешфехервар или в самом городе. Пока все шло так, как и предполагал маршал. Ближайшие резервы противник бросил против правого соседа. Это были дивизии, которые немецкое командование сосредоточивало в Будапеште для удара по Третьему Украинскому фронту. Но из состава этой группировки противник ввел пока в дело всего третью часть сил. Две трети стояли нетронутыми.
