Тем временем один из помощников раздавал присутствующим распечатанные листки. Гримс взглянул на них. Это были тексты гимнов.

— О братья! — крикнул Кэлхаун. — Споем же первый гимн.

Кэрен Шмидт слегка замешкалась с фисгармонией — жать на педали, к которым были приспособлены воздушные мехи, в условиях невесомости было не слишком удобно. Наконец, ей это удалось, и раздался резкий и громкий вступительный аккорд.

Все запели разом под хриплый аккомпанемент инструмента:

— Веди, священный свет, веди меня вперед, средь мрака пустоты, туда, где счастье ждет…

Когда гимн закончился, Кэлхаун стал молиться. Гримс, несмотря на свое неверие, был под сильным впечатлением от искренности молитвы. Он даже решил, что ему тоже неплохо было бы во что-нибудь верить.

Прозвучал второй гимн, и огни стали медленно гаснуть, пока не остались гореть одни только красные лампы. На столе жутковато проблескивали светящейся краской говорящая труба и тамбурин. Внезапно в кают-компании наступило странное спокойствие; далекий отзвук работающих приборов лишь усиливал впечатление от возникшей тишины. Было очень спокойно — и очень холодно.

— Холод физический или психологический? — спросил себя Гримс и не смог ответить.

Его глаза привыкли к сумраку. Он разглядел Кэлхауна и Мэйхью, неподвижно сидевших за столом, и Кэрен Шмидт, склонившуюся над фисгармонией. Он посмотрел на Соню. Она была такой бледной, что почти светилась в темноте. Он нащупал ее руку и пожал ее. Соня с благодарностью ответила на пожатие.

Мэйхью кашлянул и произнес:

— Похоже, что-то приходит ко мне…

— Да? — прошептал Кэлхаун. — Ну же?

Мэйхью хихикнул.

— Обычное послание, похоже. «Флора Макдональд»…

— Вы слышите ее? Она жила на земле в восемнадцатом веке, это якобинская героиня… — настаивал Кэлхаун.

Мэйхью снова хихикнул:

— Не та, другая Флора Макдональд. Это грузовой корабль, летящий из Новой Каледонии. Вот опять то же самое. Прекрасно слышу сигнал. Похоже, все здесь собравшиеся помогают мне принять его.

— Мистер Мэйхью, вы разрушаете необходимую атмосферу!

— Командир Кэлхаун, я согласился принять участие в этом эксперименте, зная, что это будет всего лишь эксперимент!

Что-то тихонько звякнуло.

Оба, забыв о споре, уставились на лежавший на столе тамбурин. Тот, отмагнитившись от стальной поверхности стола, медленно поднялся вверх и, легонько покачиваясь, поплыл в сторону втягивающего вентиляционного отверстия.

Оно находилось у пола, на другой стороне кают-компании, и тамбурин медленно плыл к нему, уносимый потоком воздуха.

Гримс был разочарован. Это было не лучшее время для подобных опытов. Телекинез был не слишком широко распространен среди космоплавателей, но все же встречался. Он знал, что на корабле лишь один человек обладает таким даром, и Гримс не будет долго откладывать после сеанса, чтобы вызвать его к себе на ковер.

Но ведь… ведь это же третий помощник, который сейчас на вахте, к тому же проведенные опыты доказывали, что он не такой уж мастер в этом деле. Значит, полет тамбурина лишь следствие циркуляции воздуха в салоне.

Фисгармония нестройно захрипела.

Кэлхаун в бешенстве вскочил:

— Нельзя ли быть посерьезнее в таком деле? Ведь это же религиозная служба! Мисс Шмидт, немедленно прекратите эти звуки! Сейчас же! Свет! Включите свет!

Ярко вспыхнули лампы. Тамбурин неподвижно висел в воздухе, как обычный предмет в состоянии невесомости.

Поток воздуха медленно, почти незаметно продвигал его в сторону вентиляционных труб. Но Кэрен Шмидт за фисгармонией судорожно подергивалась, ее ноги сильно надавливали на мехи, а пальцы беспорядочно били по клавиатуре. На лице ее застыло отсутствующее выражение, а из открытого рта с каждым резким выдохом вылетали мелкие капельки слюны.

Гримс привстал на своем месте:

— Доктор Тодхантер! Взгляните, что это с мисс Шмидт?

Внезапно Кэлхаун успокоился.

— Нет! — яростно зашептал он. — Нет! Сейчас же все сели на места!

— Она прямо как та женщина, — тихо сказала Соня.

— Разрешите пройти, — Тодхантер пытался пробраться к мисс Шмидт.

Вдруг Кэрен Шмидт заговорила. Но это был грубый мужской голос. Сначала казалось, что голос говорит на неизвестном, но ужасно знакомом языке. Потом удалось различить некоторые слова.

— Падаете… вы падаете. В ночи и пустоте вы ищите и падаете… Я смотрю на вас, и мне все равно, будете вы искать и найдете, будете искать и потеряете… Я — наблюдатель…

В разговор вступил Кэлхаун.

— Кто ты?

— Я — наблюдатель.

— У тебя есть послание?

— У меня нет послания, — раздался смех, который, казалось, звучит со всех сторон. — Почему у меня должно быть послание?

— Скажи же нам, достигнем ли мы успеха?

— Почему я должен говорить вам? Почему вы должны достигнуть успеха? Что такое успех, и что такое неуспех?

— Но должно же быть послание! — первоначальная почтительность в голосе Кэлхауна сменилась на раздражение. Гримсу пришли на ум древние племена, которые опрокидывали и били своих деревянных идолов в случае какой-либо неудачи.

Снова громовой смех.

— Бедный маленький человек, что ты хочешь знать? День и час своей смерти, чтобы провести остаток жизни в страхе, пытаясь избежать неизбежного? — руки медиума заиграли на инструменте, но это раздались не дикие хрипящие аккорды, а звуки великолепного органа. Это был «Марш Смерти».

— Ты это послание хотел получить?

Соня Веррил, выпрямившись, крикнула:

— И это все, что ты можешь сказать? Это граница твоих знаний — сказать нам то, что мы и так знаем — что мы все однажды умрем?

Смех раздался в последний раз, и голос спокойно произнес:

— Вот ваше послание.

Раздался сигнал общей тревоги — точка-тире, точка-тире — буква А кодом Морзе. Это был сигнал, что сработала система обнаружения Приграничных Призраков.

Он был виден из бокового иллюминатора. Это был самый обычный корабль, сохранявший ту же скорость и временное сжатие, что и «Искатель», и во всем этом не было ничего необычного, если не считать, что экраны радара и индикатора близости масс были абсолютно чисты. Антенна системы Карлотти, как огромное фантастическое ружье, уже была нацелена на соседний корабль, а сквозь звон сигнализации уже прорывался рев генераторов, превращавших «Искатель» в огромный соленоид.

— На экране ничего, сэр, — сказал третий помощник. — Приемник тоже молчит.

Суинтон разглядывал корабль в огромный бинокль на подставке.

— Похоже, я могу разобрать название… «Рэйнджер»…

— Интересно, — сказал Гримс. — Это тот корабль, который я собирался присоединить к нашему Флоту.

— Вызвать их световой сигнализацией, сэр?

— Нет. Если все будет хорошо, мы скоро поговорим с ними обычным путем. Готово, мистер Рэнфрю?

— Готово, сэр, — ответил лейтенант Патрульной Службы.

— Хорошо, — Гримс не мог найти подходящего слова, чтобы отдать команду. Он хотел сказать «Огонь!», но это был не тот случай.

— Контакт! — подсказала Соня.

Рэнфрю, сидя за экраном, следил, чтобы цель не ушла из перекрестия прицела. Один из его подчиненных отсчитывал показания прибора:

— Двадцать пять… пятьдесят, семьдесят пять, восемьдесят пять… девяносто, девяносто пять… шесть… семь… восемь… девять…

Наступила длинная пауза. Люди за прибором Карлотти тихо переговаривались. Суинтон, следивший за другим кораблем, объявил:

— Он подает световые сигналы. Похоже, Морзе…

— Готово! — закричал Рэнфрю. — Давайте!

Прибор Карлотти взвыл и затрещал, и человек, стоявший возле него, чихнул от ударившей в нос струи озона. Царило невыносимое напряжение, и Гримс вдруг заметил, что все вокруг него двоится. Каждый человек, каждая вещь двоилась в его глазах. Но было в этом раздвоении что-то отпугивающее. Гримс вздрогнул, увидев, что один из двух Суинтонов остался наблюдать в бинокль, в то время как другой повернулся к Рэнфрю и его команде. Один из двух Рэнфрю обеими руками оперся на приборную доску, а другой, чихнув, вытирал нос платком. Нарастала звуковая сумятица — прямо как в старинном ирландском парламенте, когда все говорят и никто не слушает, почему-то подумалось Гримсу. Он стал ощущать невыносимую боль, как будто его мозг растягивали на дыбе, растягивали — пока вдруг что-то не лопнуло.