Старый Билль помолчал.

— Дальше нечего рассказывать. Томми прикончил своими пулями плантатора, его молодую жену и девочку, негритянку-няньку, а я маленькую, лет пяти… Томми пристрелил и кучера негра… Когда я увидел убитую мною девочку, то я почувствовал весь ужас своего злодейства… А Томми говорит: «Пожива нам досталась хорошая!» И вынул из кармана мертвого кошелек и разбил шкатулку. Она была вся полна золотом… А я, джентльмены, глядел на все и ничего не понимал. Словно бы на меня вдруг столбняк напал… И потом, как снова пришел в себя, я во весь дух поскакал прочь от этого места…

Билль снова примолк.

Чайкин находился под впечатлением рассказа. Потрясенный, он весь как-то съежился, и лицо его подергивалось.

А Дунаев заметил:

— Вы ведь не нарочно, Билль, убили ребенка. Вы ведь нечаянно…

— А не будь я в ту пору мерзавцем, не будь я агентом, так и нечаянности этой не было бы, Дун… Какое уж это утешение. Надо правде в глаза смотреть. Правда, Чайк?

— Правда, — чуть слышно промолвил Чайкин.

И опять наступило молчание.

— Что ж дальше вы сделали, Билль? — спросил наконец Дунаев.

— Пролежал я около трех месяцев в одной уединенной ранче… Горячка была… На ранче говорили, что подняли меня без чувств на дороге… И когда я выздоравливал, то в это время я и думал о своей жизни и понял, какая она была позорная. И почувствовал к ней отвращение и дал себе слово стать другим человеком. Чтобы не было искушения в городах, я остался на ранче, отработал то, что был должен хозяину за мое содержание во время болезни, хоть он, добрый человек, этого и не требовал, и после уехал из южных штатов, чтобы больше никогда в них не возвращаться.

— Куда ж вы уехали, Билль? — спросил Дунаев.

— На Запад… Б Канзас… Тогда еще там жили индейцы.

— Что ж вы делали?

— Охотником был… Слонялся один с места на место…

— А индейцы вас не трогали?

— Не трогали. Я им зла не делал, и они мне не делали. Мы дружны были… Все меня звали и называли Белым Охотником. В таком одиночестве я пробыл, джентльмены, лет семь и, когда почувствовал, что нет для меня больше искушений, вернулся в город… Там открывалась компания дилижансов, и меня взяли кучером… С тех пор я и езжу по этой дороге, джентльмены, и надеюсь до смерти ездить и благополучно довозить пассажиров и почту, охраняя их от агентов.

— Не любите вы их, Билль! — заметил Дунаев.

— От этого и не люблю, что сам был агентом и знаю, как подло нападать исподтишка, и часто на безоружных людей. Есть здесь разбойники, которые и женщин не жалеют… Недавно была убита одна женщина вместе с мужем…

— А за что повесили Томми? За то дело?

— Нет! то дело так и осталось в тайне, — Томми ловко припрятал концы. Он уехал из страны на север и, как после я узнал, был повешен за убийство… Мне случайно попалась потом газета, в которой был напечатан судебный отчет и отчет о его казни. И на суде держал себя хорошо и умер без страха… Однако долго же не идет почта! — круто оборвал Билль разговор и сделался прежним серьезным и суровым и малоразговорчивым Биллем.

— Не случилось ли чего-нибудь! — заметил Чайкин.

— Здесь тихо. Не пошаливают. Да и кому охота нападать на письма.

Наступило молчание.

Между тем два фазана были ощипаны, выпотрошены и вымыты в свежей воде.

— Что с ними теперь делать, Билль? — спросил Дунаев.

— Я полагаю зажарить их, Дун.

— А успеем до прихода почты?

— Не успеем, так дожарим на станции, где будем обедать.

Чайкин собрал сучьев и развел огонь. Когда образовалась горячая зола, Дунаев обвернул фазанов в свежие листья и всунул в золу, наблюдая, чтобы жаркое пропеклось со всех сторон.

Сзади вдруг послышался лошадиный топот.

Билль обернулся и схватился за ружье.

Всадник скакал во всю мочь по дороге… Он подскакал к костру и спрыгнул с лошади.

— Дэк! — воскликнули изумленно Чайкин и Дунаев.

— Вам, Дэк, что нужно? — сурово спросил Билль.

— Я нарочно приехал сюда, чтобы предостеречь вас…

— От кого?

— От моего товарища. Мне нечем было прострелить ему голову, а то бы я прострелил. Я вам верно говорю, Билль.

— За что?

— А за то, что он не чувствует благодарности, и за то, что вы нас не повесили благодаря главным образом Чайку, он вам же собирается напакостить.

— Каким образом?

— Он уехал в Сакраменто, чтобы организовать на вас нападение… Он звал и меня, но я… я еще помню, кому обязан жизнью.

Билль несколько мгновений молчал, словно что-то обдумывал, и потом протянул руку Дэку и сказал:

— Спасибо вам, Дэк. Вы поступили как порядочный человек… Теперь вижу, что Чайк был прав…

— В чем?

— Он утверждает, что вы бросите вашу позорную жизнь и станете порядочным человеком. Ведь вы это говорили, Чайк?

— Говорил! — весело сказал Чайкин.

— Благодарю за хорошее мнение обо мне, Чайк. Быть может, вы и правы…

— Присаживайтесь-ка, Дэк, и не хотите ли закусить? — предложил Билль.

— Не откажусь. Я еще не успел позавтракать сегодня. Насилу достал лошадь в ранче у Косого Джима. Оставил залог…

— И стаканчик рома выпить не откажетесь, Дэк? — предложил Дунаев.

— В этом не может быть сомнения…

Скоро Дэк с аппетитом принялся уписывать за обе щеки принесенные Чайкиным мясо и ветчину, выпив предварительно стаканчик рома.

Билль что-то раздумывал и наконец проговорил:

— Недаром я хотел повесить вашего товарища, Дэк. Большой он мошенник!

— Оказывается, что большой, Билль. Я ему уж это сказал, когда он мне сообщил свое намерение.

— Что ж он?

— Он сказал, что это не мое дело… И так как он сильнее меня, то я должен был согласиться, что не мое дело, но объявил, что мы больше с ним не знакомы…

— И хорошо сделали, Дэк! — сказал Билль.

И когда тот позавтракал и после завтрака выпил еще стаканчик рома, Билль его спросил:

— Какую ему лошадь дал Косой Джим?

— Черную кобылу.

— Хорошая лошадь! Давно бы и Джима следовало повесить. Он укрывает агентов и помогает им… Что вы на это скажете, Дэк?

— Мне неудобно, Билль, быть судьей в этом деле… Разве со временем… Тогда я, — быть может, не откажусь высказать свое мнение.

— Правильно сказано. А в каком часу выехал ваш товарищ?

— В шесть вечера, как только мы добрались до Джима…

— Значит, он уж обогнал нас.

— Весьма вероятно. Для этого он и поехал.

Билль пристально взглянул в упор на Дэка. Тот глаз не отвел под испытующим взглядом Старого Билля.

— А вы, Дэк, что думаете делать теперь?

— Ехать в Сан-Франциско.

— Верхом?

— Верхом.

— Извините, Дэк… Еще один вопрос.

— Предлагайте сколько угодно, Билль…

— Вы… в самом деле… возмущены вашим товарищем?.. Нет ли какой ловушки?

Дэк вспыхнул.

— Какая же может быть ловушка? Я торопился единственно для того, чтобы отплатить хоть отчасти за жизнь, которой я обязан Чайку. Для Чайка больше и приехал… Ваше дело верить мне или не верить… И у меня револьвера нет! — прибавил в виде веского аргумента Дэк, выворачивая свои карманы.

— Довольно. Я верю вам, Дэк! — произнес Билль.

Дэк опять покраснел, на этот раз от удовлетворенного чувства.

— И сколько агентов, вы думаете, соберет этот мерзавец?

— Полагаю, человек шесть, по два на каждого из вас, и чтобы досталось по шести сот долларов на каждого.

— Как так? Почему по шестисот?

— Около этого… разделите-ка, Билль, на шесть три тысячи долларов Дуна да пятьсот долларов Чайка, которые зашиты у него и спрятаны на груди.

— А вы почем знаете, Дэк? — изумленно спросил Чайкин.

— Я слышал, как вы об этом говорили на пароходе…

— Но я вас не видал на пароходе…

— Не мудрено: я тогда был с бородой… Так разделите, говорю, три тысячи пятьсот долларов на шесть, и выйдет около шестисот на брата… Ради этакого куша молодцы выедут…

— А что, Дэк, если против шести будет не трое, а четверо?

— Откуда у вас четвертый?