Он был очень весел и, поздоровавшись с Чайкиным, произнес:

— Вам говорил вчера капитан Блэк о моем предложении?

— Говорил.

— А говорил он вам, что я заново перекрашу бриг и переменю оснастку… То-то будет красивое суденышко — бриг «Блэк». Уж я переменил название. Теперь бриг не «Динора», а «Капитан Блэк»…

— Почему переменили?

— Капитан подарил мне бриг с условием, чтобы я перекрасил его.

— Он разве подарил вам? — удивился Чайкин.

— А вы разве не знали? Подарил в награду за последнее плавание. По-джентльменски поступил. Как вы находите, Чайк? Так ведь редко награждают!

— Он и меня наградил, капитан Гаук. При расчете пятьсот долларов дал.

— Вы их стоили, Чайк. Ну, так как же, Чайк?.. Идите боцманом.

Чайкин наотрез отказался: и должность не по нем, и хочется ему на земле пожить, заняться землей…

— Очень жалею, Чайк! А я было думал, что вы будете на «Блэке» боцманом… Пятьдесят долларов в месяц и продовольствие… Желаю вам всего хорошего, Чайк! Не будь вы таким простофилей, вы скоро сделались бы настоящим янки и нажили бы деньги… Но на берегу вас непременно облапошат… Берегите свои карманы, Чайк, и не верьте всякому… В море куда лучше, Чайк, особенно если подобрать команду… А вы были бы с хорошими матросами отличный боцман… И после года я, куда ни шло, прибавил бы вам еще двадцать пять… Семьдесят пять в месяц и продовольствие, ведь это не дурно, а? — неожиданно вставил Гаук и, весело подмигнув глазом, похлопал Чайкина по плечу. — Не подходит? Видно, решились быть кротом, а не морским волком, Чайк?

— Да, капитан. С малолетства я был на земле. Люблю землю. А за приглашение благодарю и за то, что вы, мистер Гаук, были добры ко мне на «Диноре», благодарю! — задушевно промолвил Чайкин. — С вами я охотно стал бы служить, если бы не искал другой работы! — прибавил он.

Гаук поднялся и, крепко пожимая руку, сказал:

— Помните, Чайк, если захотите быть у меня боцманом, я к вашим услугам. Запомните, что через пять месяцев я буду в гавани Фриско. Там меня найдете на «Блэке». Кланяйтесь капитану. Я стучался сейчас к нему. Верно, спит… отсыпается после плавания.

С этими словами Гаук ушел, а Чайкина охватило беспокойство за Блэка. Вчерашний разговор припомнился молодому матросу, и он вышел из комнаты и, подойдя к дверям номера Блэка, прислушивался.

Все было тихо.

Наконец Чайкин решился постучать.

— Капитан Блэк давно ушел, — проговорил слуга-негр, появившийся в коридоре.

— А нет ли капитану телеграммы?

— Есть… Он только что ушел, как пришла телеграмма! — отвечал негр, ласково скаля зубы.

— Слава богу! — вырвалось из груди обрадованного Чайкина, и он перекрестился.

Негр во все глаза глядел на Чайкина и, любопытный, как все негры, спросил:

— Вы, масса, друг капитана?

— Я очень благодарен ему. Он был добр ко мне.

— А к нам он не добр, масса. Он привез оружие на своем бриге… Он, значит, не хочет, чтобы нас освободили от неволи, если помогает южанам… Но им все-таки плохо. Недавно их поколотили… Я слышал от верных людей! — тихо проговорил негр. — Ведь вы, наверное, за наших заступников… Не правда ли?.. Вы не хотите, чтобы негры были невольниками?..

Чайкин сам был из крепостных и понимал, что значит неволя. И он ответил негру:

— Дай вам бог быть вольным… Правда свое возьмет.

— Я так и знал, что вы за нас… Вы так ласково говорите со мной, масса… Вы не американец, должно быть?

— Я русский…

— Русский?.. О, я читал в газетах, что ваш царь освободил народ из неволи и потому желает, чтобы и нас освободили… И ваша эскадра недавно пришла в Нью-Йорк.

Эти слова негра были очень приятны Чайкину. Он ласково улыбнулся негру и сказал:

— У бога все равны, и наш царь это понимает: потому-то он и объявил волю.

— И Абрам Линкольн понимает. Он умница и добрый.

— А кто Линкольн?

— Линкольна не знаете?.. Президента?.. — удивился негр. — Вот он.

И негр, озираясь, достал из кармана своего фрака замасленную фотографию Линкольна и показал ее Чайкину.

— Каков? — с гордостью проговорил негр.

— Значит, хорош, коли подневольных людей жалеет!.. — отвечал Чайкин, возвращая карточку.

В коридоре показался какой-то господин, и негр, плутовато подмигнув глазом, приложил палец к губам: молчи, мол.

Чайкин понял это и громко спросил:

— Капитан Блэк не говорил, когда вернется?

— Нет, не говорил. Верно, к ленчу придет.

Чайкин не знал, что такое «ленч», но сообразил, что, верно, какая-нибудь еда, и спросил:

— А когда ленч?

— В час, ровно в час, масса. А обед в семь часов, и ваш прибор будет рядом с прибором вашего друга, капитана Блэка.

Негр пошел вниз, а Чайкин в свою комнату. Он было принялся за газету, но ему не читалось и не сиделось на месте. Ему хотелось поскорей увидать Блэка и сообщить радостную весть о получении телеграммы. Верно, это та самая, которую он ждет и из-за которой решил покончить с собой.

И Чайкин надел шляпу и вышел на улицу. Палило отчаянно, но Чайкин самоотверженно стоял под палящими лучами солнца на тротуаре, высматривая среди проходящих знакомую фигуру капитана.

Наконец Блэк подъехал в коляске, весь в белом, в шляпе, обернутой кисеей. Чайкин сперва было его не узнал в этом костюме, но через мгновение типичное лицо капитана Блэка, мрачное и бледное, заставило Чайкина броситься к нему.

— Капитан! Телеграмма получена! — радостно воскликнул Чайкин.

Блэк побледнел еще больше, и вслед за тем краска залила его щеки.

— И вы стояли на этом пекле, чтобы порадовать меня, Чайк? О, добрая душа! — проговорил Блэк, выскочив из коляски и входя в подъезд.

— Где телеграмма мне?..

Швейцар ее подал. Капитан быстро распечатал и стал читать тут же. Чайкин с радостью заметил, что лицо капитана словно бы преобразилось. Счастье и радость светились на нем.

Он взглянул на Чайкина, увидел его сияющее лицо и шепнул ему:

— Я буду жить, Чайк… Я буду жить! — повторил он.

На следующее утро Блэк и Чайкин плыли вверх по реке Миссисипи на большом двухэтажном белом пароходе. В небольшом городке Батонруже они Должны были расстаться. Блэк уезжал на север, в Ричмонд, где в одном из госпиталей находилась его невеста сестрой милосердия, а Чайкин должен был продолжать путь до Канзаса, а оттуда в мальпосте [10] до Сан-Франциско через прерии, еще мало населенные колонистами и где кочевали индейцы. Тогда тихоокеанская железная дорога еще не была проведена.

Билет на пароход купил Чайкину Блэк в первом классе, чтобы быть вместе некоторую часть пути.

Перед расставанием Блэк сказал Чайкину:

— Не забудьте, Чайк, что в Америке у вас есть преданный и многим обязанный друг, который обидится, если вы не обратитесь к нему, если вам не повезет на первых порах и вам нужна будет помощь… Вы отказываетесь теперь от билета в тысячу долларов — это ваше дело… Но, смотрите, не вздумайте бедовать и не известить меня об этом. И вообще давайте о себе знать. Адресуйте ваши письма во Фриско на имя одного моего приятеля (вот вам карточка) с передачей господину Джемсону… Капитана Блэка уж больше нет, Чайк… Помните это… Меня снова зовут Джемсон, Генри Джемсон, как звали покойного моего отца… Уведомьте, когда поступите на ферму. Советую поступить к одному из тех двух лиц, к которым я дал рекомендательные письма… Эти господа порядочные. Дорогой держите ухо востро. На Западе много охотников до чужих долларов, а у вас их немного… А дорога до Канзаса во Фриски долгая и не всегда безопасная… В глухих местах пошаливают западные молодчики. Револьвер у вас есть?

— Есть!

— Отлично! И старайтесь попасть на мальпост, где кучер дядя Билль… Не забудьте, Чайк!

Пароход подходил к маленькому городку. На пристани толпилось много солдат в своих белых блузах и широкополых шляпах.

— Ну, прощайте, Чайк… Надеюсь… до свидания… Я, верно, через несколько месяцев буду во Фриско… Война скоро кончится.