– Руку и сердце? – подсказал, смеясь, Николай.

– Вы угадали! Ужасно глупая у них манера ухаживать. Они воображают, что умные разговоры – самая лучшая увертюра к любви. Да они, впрочем, разве умеют любить? Так только, умные слова о любви говорят. Заранее знаешь, чем все это кончится, и только ждешь, скоро ли признание, или нет. Все это ужасно скучно.

Говоря, что все это «ужасно скучно», Нина Сергеевна опустила голову и в раздумье подвигалась вперед по аллее.

– Знаете ли, какой я вам дам совет, Николай Иванович, благо вы еще молоды, а я уж не молода.

– Вы… не молоды?

– Мне двадцать восемь лет, молодой человек! – произнесла она как-то степенно. – Никогда не резонерствуйте перед женщиной и не играйте комедии любви. Это может очень дорого стоить.

– Никогда не буду! – шутливо проговорил Николай.

– Не смейтесь. Теперь я серьезно говорю.

– Вас не разгадать: когда вы серьезно, когда нет.

– Выучитесь… Надеюсь, мы с вами останемся друзьями, и вы не удивите меня признанием. Правда ведь?..

– А если?.. – улыбнулся он.

– Тогда с вами будет скучно…

– И вы рассердитесь?

– Рассержусь.

«Так ли?» – подумал Николай, взглядывая на Нину.

– Так рассердитесь? – повторил он.

– И даже очень! – прошептала Нина.

Эти слова кольнули Вязникова.

– Странная вы, Нина Сергеевна!.. – произнес он.

– Странная? – переспросила она. – Вы мало еще женщин знаете! А может быть!.. Впрочем, про меня и не то говорят. Вас разве не предостерегали?

– Нет.

– Так ли? – спросила она, заглядывая Николаю в лицо.

– Положим, предостерегали.

– Я была уверена. К чему вы хотели скрыть это! Мне, право, все равно, что говорят про меня. Я к этому равнодушна.

В голосе ее звучала презрительная нота.

– Тем более что я знаю, как пишется история, особенно история хорошенькой женщины… Однако повернемте назад… Мы сегодня зашли с вами далее обыкновенного. Пожалуй, Алексей Алексеевич переменит мнение насчет ваших талантов…

Они пошли назад. Нина прибавила шагу.

– И страшные вещи рассказывали? – заговорила молодая женщина.

– Ведь вам все равно.

– Вы не верите? Мне, может быть, все равно, но все-таки женское любопытство…

– Ничего страшного. И может ли быть страшное?..

– Кто знает! – тихо проронила Нина.

– Вы хотите запугать меня?

– Ничего я не хочу! – с досадой проговорила Нина. – Так как же рисовали меня, говорите?!

– Никак, просто советовали беречься.

– Пожалуй, что вам нечего было советовать…

– Отчего мне именно?..

– Мне кажется… Оттого-то с вами и весело.

Они подходили к дому. Вся компания шла к ним навстречу.

– Так вы не боитесь остаться?.. Останетесь? – поддразнивала молодая женщина.

– Чего бояться, я не из трусливых.

– Вот это славно. И скоро приедете?

– Приеду.

– И признания не сделаете?..

– Не сделаю! – рассмеялся Николай.

– Вашу руку! Значит, мы останемся друзьями и приятно проведем лето, – весело сказала она, пожимая Николаю руку, – а потом…

– Что потом?

– Да ничего. После будут новые впечатления и у вас и у меня.

– Вы до них охотница…

– А вы? Разве нет? – шепнула она, посмеиваясь как-то странно.

– Куда это вы, mesdames, собрались? – крикнула она, подбегая к сестрам.

– На озеро. Хочешь ехать, Нина? Ты, кажется, сегодня в духе и не отравишь прогулки! – засмеялась Евгения.

– Вот как рекомендуют меня сестры, Николай Иванович!.. Нечего сказать, хорошая рекомендация. Так вы удостоиваете пригласить меня?

– Приглашаем!

– Принимаю приглашение и обещаю не отравить прогулки, но, с своей стороны, также предлагаю условие.

– Какое?

– Чтобы… Вы не сердитесь, добрейший Игнатий Захарович! Чтобы Игнатий Захарович обещал не вести умных разговоров. Обещаете, Игнатий Захарович?

Молодой ученый покраснел, прищурил свои красноватые глазки, однако сохранил все тот же серьезный вид и проговорил:

– Желание Нины Сергеевны будет свято исполнено!

«И этот мозгляк думал развивать Нину Сергеевну! – невольно пронеслось в голове у Николая. – С ней заниматься химией?! Вот-то дурак!»

Нюта Штейн, желая вознаградить молодого ученого, подняла свои большие, выпуклые глаза и взглянула на него сочувственным, долгим взглядом, словно бы говоря им: «Не сердись на нее. Она не в состоянии понять тебя!» Но, к крайнему изумлению добродушной барышни, молодой ученый строго взглянул на свою ученицу, так что она покорно опустила глаза и долго не подымала их, как бы чувствуя себя виноватой.

– Вы тоже, надеюсь, поедете, Николай Иванович?

– С удовольствием.

– А Алексей Алексеевич едет? – спросила Нина.

– И он едет!

– Да это будет превесело!

Целая компания, усевшись на долгушу [23], отправилась к озеру. Нина Сергеевна сдержала свое обещание не отравить прогулки. Она была в духе, весела, разговорчива и оживляла все общество. Она болтала без умолку, шутила с Присухиным, заставила его рассказать несколько анекдотов, – он отлично рассказал их, – добродушно останавливала молодого ученого, когда тот покушался было на серьезный разговор, и, когда приехали на озеро, спела по общей просьбе романс. Она пела превосходно, и у нее был густой, звучный контральто. Все притихли, когда она пела.

А Николай любовался молодой женщиной, с грустью думая, что он должен ехать домой. Нина не шутя увлекла нашего молодого человека. В ней было что-то раздражающее нервы, возбуждающее любопытство, подымающее горячую молодую страсть. Хотелось заглянуть в эти смеющиеся глаза, заглянуть глубоко и узнать, что такое на душе у этой красавицы. Кто она? Бездушная ли кокетка, ищущая новых впечатлений, или одна из тех натур, которых не удовлетворяет пошлость окружающей жизни и они от тоски забавляются чем попало? Или, наконец, просто чувственная женщина; красивое животное…

«Нет, нет… Этого не может быть!» – повторял про себя Николай, негодуя, что такая мысль могла даже прийти ему в голову.

Кто бы ни была она, не все ли равно? Он никогда не встречал таких женщин, вращаясь в дни студенчества совсем в другом обществе. Она такая изящная, выхоленная, ослепительная. Ему даже казалось, что он любит молодую женщину, любит сильно. Одна мысль, что и она могла бы полюбить его, приводила Николая в восторг. Он фантазировал на эту тему в ночной тиши, лежа на кровати с зажмуренными глазами. Страсть рвалась наружу. Любуясь ею днем, он еще сильней любовался ею в мечтах и даже мечтал, как бы они устроились. В эти минуты любовных грез он впадал в идиллически-сладострастное настроение, воображая себя счастливым мужем, а Нину счастливой женой. В образе жены она распаляла его воображение, и он долго не мог уснуть. Просыпаясь утром, он думал, как бы поскорей увидать Нину.

«Кокетничает от скуки!» – подумал и теперь Николай, испытывая ревнивую досаду, когда увидал, что Нина отошла в сторону с Присухиным и о чем-то с ним говорила, гуляя по берегу, должно быть о чем-нибудь интересном, так как Алексей Алексеевич внимательно слушал, склонив набок голову, и как-то весь сиял, сиял особенным блеском.

«И с ним она забавляется!.. С кем же она не шутит? Кто такой счастливец?» – спрашивал он себя, и боже мой, чего бы ни дал он в эти минуты, чтобы быть этим счастливцем!..

Начинало смеркаться; стали собираться домой. После весело проведенного вечера все как-то притихли.

Случайно или нет, но только Нина села около Вязникова. Было тесно, и он невольно слишком близко сидел от молодой женщины. Когда она поворачивала голову, его обдавало горячим дыханием.

– Что вы молчите? Говорите о чем-нибудь! – промолвила Нина.

Николай взглянул на нее в темноте. Она заметила, как сверкнули его глаза.

– Говорить… О чем говорить? Вы сами не любите, когда говорят, говорят, говорят…

Он проговорил эти слова как-то странно. Нина отвернулась и заговорила с сестрой. Когда приехали домой, чай уже был готов. Все вошли в столовую, где за пасьянсом ждала хозяйка. Незаметно Николай проскользнул на террасу и полной грудью дышал свежим воздухом, вглядываясь в мрак сада.