Старик слушал сына, тихо улыбаясь, умиленный и радостный. «В Коле положительно ораторские способности! – мелькнуло у него в голове. – Он так превосходно говорит!» Мать восторженно любовалась сыном, сияя своей кроткой улыбкой. Елена жадно слушала, поднимая по временам глаза на оживленное, открытое лицо молодого человека, и даже Вася как-то замер под обаянием горячих речей брата.

Обед тянулся долго. Когда наконец Дарья принесла бутылку шампанского, старик сам откупорил ее, разлил искристую влагу по бокалам, поднялся и несколько торжественно проговорил:

– Ну, господа, поздравим нашего дорогого гостя с окончанием курса! Пожелаем ему остаться навсегда верным идеалам добра и гуманности, горячим, честным бойцом за правду. Я надеюсь, что ему не придется краснеть перед собой никогда!

Взволнованный Николай подошел к отцу. Слезы навернулись у него на глазах. Он горячо поцеловал старика и проговорил:

– Если кто научил меня любить правду, так это ты, папа!

– Будь же счастлив, мой мальчик! Будь счастлив, дорогой мой! – повторил старик дрожащим от волнения и чувства голосом.

Все горячо поздравили Николая.

Марья Степановна прослезилась от умиления. Вася подошел к брату, поцеловался с ним и как-то восторженно, немного конфузясь, прошептал тихим, нежным голосом:

– Славный ты, Коля!..

А Леночка не сказала никакого приветствия. Она только крепко пожала руку молодому человеку, чокаясь бокалом, и после этого вся притихла.

Счастливый, радостный, умиленный, принимал Николай горячие приветствия своих близких. Лицо его горело смелой уверенностью молодости. Ему было в эти минуты так хорошо, что хотелось всех обнять и расцеловать. Все люди казались ему славными и добрыми, а сам он, переполненный надежд и веры в себя, чувствовал тот избыток молодой силы, который в молодости заставляет высоко поднимать голову и горячо верить, что для нее в жизни нет препятствий, которых бы нельзя преодолеть. Стоит только захотеть – и можно горы двинуть во имя правды и добра. В эту минуту никакой подвиг не казался ему страшным. Он готов был совершить его тотчас же.

– А что же няни нет? Надо, чтобы и она выпила! – заметил Николай.

Он налил бокал и пошел к няне.

Старуха сидела в своей крошечной комнатке за чулком, когда вошел молодой человек.

– Няня… выпей… поздравь меня…

– Родной, и меня вспомнил!

Она взяла дрожащей, иссохшей рукой бокал из рук Николая, осушила его залпом и проговорила:

– Будь здоров, Коля. Да хранит тебя царица небесная, моего голубчика!

Молодой человек расцеловал старушку. Заметив в коридоре повара Петра, тоже желавшего поздравить барина, он подошел к нему и, в ответ на приветствие Петра, к некоторому его изумлению, крепко пожал не совсем опрятную руку и возвратился в столовую.

Чай подали на террасу в сад. Все долго сидели за чаем, не замечая, как идет время…

Под вечер пошли гулять.

– Прежде осмотрим наши владения, Николай. Ведь ты два года здесь не был! – проговорил Иван Андреевич.

– Осмотрим наши владения, папа! Осматривать их, я думаю, недолго. Наши владения не велики!

– Не очень обширны! – засмеялся отец.

Николай весело заглянул в пустой амбар; побывал в людской, где старая стряпуха с слезящимися глазами и седой косицей, вылезавшей из-под платка, радушно приветствовала господ; потрепал на конюшне старого «Ваську», выпил стакан молока на скотном дворе и познакомился на мельнице с новым мельником. Он с удовольствием осматривал знакомые родные уголки, где протекла большая часть его жизни; все привлекало его, все как будто получало новую прелесть. Полной грудью, чувствуя себя необыкновенно счастливым, вдыхал он чудный воздух деревни и внимательно слушал, когда отец пустился было объяснять сыну, как идет хозяйство. Старик, впрочем, часто путался. Николай очень хорошо видел, что отец за эти два года не изменился и так же плох по хозяйству, как и прежде. Марья Степановна подоспела на выручку и толково объяснила, сколько у них под запашкой земли, сколько накашивается сена, сколько скота и т.п.

– Мама по-старому хозяйничает?

– Мама! Она у нас молодец на все руки. Если б не мать, то совсем бы скверно. Я, ты знаешь, плохой хозяин! – проговорил Иван Андреевич.

– Некогда тебе этими мелочами заниматься! – вставила Марья Степановна.

Старик весело подмигнул Николаю и засмеялся.

– Хороши «мелочи»!.. Она у нас с зари на ногах. Просто не способный я для хозяйства человек… Так только посматриваю себе, а мать, спасибо ей, всю эту обузу на себе несет!

Оказалось, что дела идут неважно, несмотря на энергию и старания Марьи Степановны. Имение не дает почти никакого дохода. Приходится трогать лес или проживать небольшой капитал, бывший у Вязниковых.

– Почти весь и прожили! – угрюмо проговорил Иван Андреевич.

– У всех, Коля, плохо дела идут! – как бы оправдывалась мать. – Все жалуются. Жизнь дорога.

– Только и хорошо, Коля, тем, кто совести не знает, – прибавил Иван Андреевич. – Оно, пожалуй, можно мужикам землю сдать по хорошей цене – мужики дадут! – усмехнулся отец. – Вот у Кривошейнова доходы большие!

Николай с каким-то восторгом взглядывал то на отца, то на мать.

«Какие они у меня хорошие!» – думалось ему.

– Ничего, проживем! – весело воскликнул Николай. – Теперь и я на ногах!

С мельницы повернули в деревню. Деревня была с виду неказиста. Тесным рядом ютились одна подле другой почерневшие избы по бокам широкой улицы. На улице возились в грязных рубашонках чумазые ребятишки. У завалин сидели старухи, греясь, как черепахи, на солнышке. Народ не возвращался еще с поля. Иван Андреевич с Николаем зашли в одну избу. Их так и обдало спертым, прокислым запахом. На скамье совсем ветхий старик плел лапоть. При входе гостей он пристально взглянул старыми слезящимися глазами и не сразу узнал господ.

– Здорово, Парфен Афанасьевич!.. – проговорил Иван Андреевич. – Вот сына старшего привел. Сегодня только приехал.

Николай подошел к старику и протянул ему руку.

– Не узнаешь разве, Парфен Афанасьевич?

– Как не узнать!.. Здравствуй, Николай Иванович, здравствуй! Бог тебе в помочь. Ничего… парень славный, чистый парень! – прошамкал он, присматриваясь к молодому человеку.

– Как здоровье? – спрашивал Иван Андреевич. – Ты, слышал я, хворал?

– Еще земля носит, Иван Андреевич, носит еще!.. Ноги вот одолели… не могу владать ногами, а то слава тебе господи. Спасибо барышне – мазью мажет. Быдто и легче. Не забывает больного.

С минуту они побыли в избе и вышли.

– Бедность, как посмотрю! – проговорил Николай.

– Неурожаи все были!..

– Плохо живут, по-старому?..

– Скверно.

– И все на бога надеются?..

Старик промолчал.

– Какая это барышня к старику ходит?

– Леночка… Она у нас тут за доктора. Неутомимая!

– Вот она какая! – протянул Николай.

Из деревни прошли в поле. По дороге встречались мужики и бабы, возвращавшиеся с работы. Все приветливо раскланивались с Вязниковыми. Все мужики и бабы казались Николаю сегодня особенно хорошими. Он был в самом идиллическом настроении. Все его восхищало, ко всему он относился тепло и сочувственно.

Уже смерклось, когда вся компания возвращалась домой.

– Елена Ивановна!.. – проговорил Вася, до того молча шедший рядом с Еленой. – Вы, верно, забыли? Мне сказывал Григорий Николаевич, что он сегодня зайдет к вам!

– Спасибо, Вася, что напомнили! – вспыхнула Елена. – Знаете ли, о чем я попрошу вас? Сходите к нам и скажите, что я останусь здесь!

– Остаетесь? – прошептал юноша упавшим голосом.

Елене показалось, что в голосе его дрожала скорбная нотка. Она вспыхнула.

– Да, остаюсь. Что же тут удивительного?

Она засмеялась, но смех ее был какой-то ненатуральный.

– Вы, Вася, скажите Григорию Николаевичу… Впрочем, нет… ничего не говорите. Просто скажите, что я сегодня не буду дома!

– Я скажу… Я ничего… Я так!.. – пролепетал Вася, смущаясь еще более и как-то неловко ступая своими длинными ногами. – Вы не сердитесь, Елена Ивановна, пожалуйста!