Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ещё пара дней ушла на обследование озера. Рыба ловилась плоховато, видимо, обильные дожди, выпавшие накануне нашего появления, сделали свое чёрное дело. Спасала сорога, прикормленная в первый день, она на том месте ловилась стабильно, делая небольшой перерыв в дневное время.

На третий день я решил сделать вылазку по речке Ковке, в которой, по рассказам людей бывалых, ловился хариус и ручьевая форель. С утра пораньше, с коробом за плечами, со складной бамбуковой удочкой я высадился у истока речонки и двинулся вдоль её берега по обнажённому в это время года краю русла. Небольшие омуты и плёсы чередовались с каменистыми шумными перекатами. Наживляю червя и облавливаю первый многообещающий омут. Чувствуется, хариус есть, но поклёвки вялые, поплавок иногда медленно притапливается от осторожной хватки, но подсечка, как правило, результата не даёт. Из десяти-пятнадцати поклёвок удаётся поймать одну рыбку. В течение часа смог поймать всего четыре хариуса, да на мелком перекате схватила небольшая форель с яркими розовыми пятнами по бокам.

Иду по течению, по галечному дну, по песчаным девственным пляжам, под нависающими с крутого берега кустами красной смородины, украшенными гроздьями крупных спелых ягод.

Любопытство и азарт толкают и толкают вперёд: а вдруг там, за поворотом, в непуганом омуте, в заповедном плёсе поджидает стая голодных рыбин — долгожданный улов.

Меняю насадки, способы лова, но результата нет, сытая рыба не хочет брать наживку. Отмахав несколько километров по реке, сажусь перекусить и отдохнуть. Неяркое осеннее солнце, плеск и журчание воды не могут сгладить неудовлетворённость и тревогу, постепенно подкрадывающихся и обволакивающих разум и душу. Настроение стремительно портится, и я поворачиваю назад, к лодке. За очередным поворотом вдруг вижу на ровной поверхности песчаного пляжа, рядом с моими следами от сапог, чётко обрисованные свежайшие следы громадных медвежьих лап. Медведь шёл за мной и сейчас где-то здесь, на берегу, в этих кустах. Неприятная дрожь пробежала по спине. Складываю удочку и быстро двигаюсь в сторону озера, насторожённо вглядываясь в прибрежные кусты.

Только сев в лодку и отчалив от берега, я успокаиваюсь: «Рыбы не половил, но такую красоту вдоль реки увидел, бог с ней, с рыбой, с мишкой мирно разошёлся, погода прекрасная», — успокаивал я себя, подгребая к острову.

На становище многолюдно, почти все уже вернулись к избе — завтра утром за нами прилетит самолёт.

В начинающихся сумерках, сидя за столом, любуемся ярким предночным небом, допиваем запасы вина, ужинаем, делимся впечатлениями. Слышу тревожные разговоры, что ещё не вернулся из леса вчерашний рассказчик с монгольскими глазами. Его спутники стреляют вверх из двустволки, давая звуковые сигналы заблудившемуся технику-монголу. Ужин вяло затихает, шутить и балагурить никому не хочется.

Утром прилетает новая смена отдыхающих, почти все авиаторы и работники аэродрома. Я рассказал им о следах медведя вдоль речки, и наша смена улетела в город.

Через неделю я узнал, что сильно изуродованное тело техника было найдено в километре от речки, в карстовой пещере возле логова медведя. Все специалисты и охотники, обсуждавшие этот дикий случай, до сих пор не могут понять, почему в сытом сентябрьском лесу медведь напал на человека и убил его. Событие редкое, а для этих мест — небывалое.

Лахденпохья

Это финское название невольно погружает меня в пионерское детство, в атмосферу светлого летнего праздника каникул с белыми ночами, со сладким, свежим запахом пресной озёрной воды, со вкусом и ароматом крупной лесной земляники; с азартным трепыханием поплавка самодельной удочки, с болезненными щипками упрямых раков, не желающих становиться красными от крутого кухонного кипятка; с таинственными, холодными лабиринтами военных казематов линии Маннергейма; с вёдрами, наполненными крепкими, упругими, прохладными подосиновиками, которые мы с гордостью сдавали на кухню лагеря; с бесконечными волейбольными и футбольными баталиями, с обманчивым ощущением бесконечности этого праздника детства, природы и нашей мальчишеской дружбы.

В этом пионерском лагере я отдыхал два года подряд, но с течением времени все события и эпизоды слились в единый разноцветный букет счастливых воспоминаний и сюжетов. Некоторые факты и происшествия сейчас не укладываются в логику взрослого человека. Я не могу, например, объяснить нашу вольную жизнь в рамках строгого расписания детских лагерей того времени. Так, моя память не сохранила обязательных процедур построений, регламентов, запретов. Мне до сих пор непонятно, почему мы пользовались такой свободой и возможностью самостоятельно бродить по лесу, забираться на сопки, купаться сколько влезет в озёрах, рыбачить, ловить раков, проводить время по своему усмотрению. Возможно, воспитатели и вожатые были так педагогически мудры и понимали настоящие ценности детства (что маловероятно), возможно, мы были так изощрённо хитры, что сумели построить себе параллельный мир счастья и свободы в обход существующей схемы порядка и скуки.

Вот я сижу на подножке мчащегося поезда, который везёт нас в лагерь около городка Лахденпохья на Карельском перешейке, вцепившись в ручку тамбура вагона, кусочки сажи из топки паровоза секут лицо, на крутых поворотах виден наш паровоз с чёрными зачёсами густого дыма над тендером; мимо нас мелькают карельские перелески, сопки, сверкающие озёра, цветущие разнотравьем луга, грустные домики стрелочников, которые тянут руку с флажком навстречу нашему полёту, сердце заходится от счастья, а сверхъестественный голос подсказывает в такт грохоту колёс: «Смотри, смотри, смотри, этого больше не повторится, этого больше не будет». От жёсткого встречного ветра и от осознания неповторимости мелькающих кадров горло сжимается, слёзы искристо замутняют картинку.

Поселили нас в военном городке, который французы построили для финской армии накануне войны СССР с Финляндией за Карельский перешеек. Четырёхэтажные здания-казармы непривычных пропорций и архитектуры, выкрашенные по законам камуфляжа цветными разводами и пятнами, оборудованные непривычным санфаянсом, сверкающим кафелем, удобной мебелью, стали нашим временным домом. Здания стояли прямо в лесу, довольно далеко друг от друга, с проложенными между деревьями асфальтовыми дорожками.

Центром притяжения для детей было, конечно, небольшое озеро, рядом с которым мы жили: неправильной изогнутой формы, с крошечным островком посередине. Центральная аллея военного городка полого спускалась к небольшому заливу озера с плотным песчаным дном, где было выбрано место для купания. Справа от разрешённого для нас пляжа, метрах в пятистах, была оборудована деревянная купальня для военных. Она представляла собой дощатый настил в виде прямоугольника на деревянных сваях, который обрамлял естественное зеркало озёрной воды. Любимым занятием было растянуться на тёплых, нагретых солнцем досках купальни, свесить голову с настила и следить за косяком крупных сонных окуней, которые лениво, едва шевеля плавниками, стояли в тени купальни и напрочь игнорировали наживку из червей, насаженных на крючок самодельной удочки.

Налево от центральной аллеи начинался каменистый берег, усыпанный разнокалиберными камнями: от громадных валунов до мелкой разноцветной гальки, и поросший настоящим, неухоженным лесом с обильными кустиками черники, от которой зубы и пальцы быстро и предательски темнели. На этом каменистом берегу, в калейдоскопе пёстрой гальки и базальтовых булыжников, в прозрачной воде жило многочисленное семейство раков — от совсем маленьких зелёно-голубых рачков до тёмно-серых воинственных взрослых раков с вытянутыми навстречу опасности внушительными клешнями. При первом знакомстве с раками мы инстинктивно побаивались их смелых наскоков с хватанием клешнями за пальцы, но постепенно поняли, что от этих щипков руки не очень-то и болят, а когда приспособили для ловли солдатские двупалые суконные рукавицы, то количество выловленных раков доходило до полусотни и более. Повара столовой всячески поощряли нас, когда мы притаскивали ведро живых раков на кухню. В виде награды мы получали компот из сухофруктов, пряники, печенье и фруктовую карамель. Варёных раков тоже пробовали, но особенного удовольствия от этого не получали, тем более что в те времена жестяные банки с дальневосточными крабовыми консервами «Снатка» лежали на полках магазинов наравне с килькой в томатном соусе и спросом не пользовались. В дорогу, в поход, детям выдавался сухой паёк, в состав которого в том числе входили и консервы из крабов. На одну банку сгущёнки можно было выменять несколько банок крабового мяса. Видимо, поэтому сладковатое мясо варёных раков, похожее на крабовое, у мальчишек успеха не имело.

9
{"b":"256583","o":1}