Прошло несколько лет, и мои друзья стали заядлыми любителями подлёдного лова. В своей одержимости зимней рыбалкой они переплюнули меня. Если я мог иногда пролениться, пропустить очередной субботний выезд, ссылаясь на погоду, здоровье, бог знает на что ещё, то они всё своё свободное время отдавали любимому занятию. Жёны поругивали меня, что вот, мол, втравил мужиков в эту рыбалку, теперь мы их дома и не видим круглый год.

Время пролетело быстро, и в начале девяностых многое поменялось в нашей жизни. Всё меньше и меньше выезжало на рыбалку больших машин-вездеходов, арендуемых шумными рыбацкими коллективами за счёт профсоюзов. Ездить стали больше на личном транспорте. Уходить в прошлое стали тяжёлые овчинные полушубки, валенки, фанерные ящики, самодельные удочки и другие рыбацкие причиндалы кустарного производства. Попасть на дальнюю рыбалку стало гораздо труднее. Свободных мест в рыбацких машинах, как правило, не было.

В этом году достаточно прочный лёд на реке встал только в декабре. Я слышал, что автотранспорт с рыбаками стал пробираться в дельту Двины и некоторые даже выходят на море. Очередная пятница была занята поисками попутного транспорта для поездки на рыбалку, но результата всё не было. Все соскучились по рыбалке на взморье, и свободных мест не находилось. Я знал, что Игорь к этому времени продвинулся по работе, стал большим начальником, очень хорошо зарабатывает. Отношения между нами тоже изменились — стали прохладнее, без былой простоты и искренности. Меня всё подмывало позвонить ему и напроситься в команду. Я имел в виду, что у Игоря на работе есть небольшой грузовичок-вездеход, специально оборудованный для зимней рыбалки, но что-то сдерживало меня. Подсознательно я ждал, что вот раздастся звонок и он сам, как бывало, пригласит на рыбалку. Вечером, после работы, я несколько раз брал в руки телефон, но каждый раз какое-то неведомое, тревожное чувство останавливало меня, и на связь с Игорем я так и не вышел.

На следующий день к вечеру по местному телевидению сообщили, что в дельте провалилась под лёд машина с рыбаками и несколько человек погибли. Ещё через день стало известно, что среди утонувших был и мой товарищ.

На похоронах, а потом и на поминках, я узнал, что в той злополучной машине был и Володя, но ему удалось спастись. Оказалось, что машина провалилась в протоке Алексиной, в том самом месте, где несколько лет назад стоял на якоре наш катер и где мы вытащили Игоря из бешеного весеннего потока. Возвращаясь с поминок, я с грустью размышлял о превратностях жизни, о магическом совпадении, о знаке судьбы, который мы не разгадали, о счастливой интуиции, которая и на этот раз выручила, не дала мне позвонить другу и опять отвела от беды. О своих соображениях я никому говорить не стал.

Ровно через год отмечали годовщину гибели Игоря. За поминальным столом я сидел рядом с Володей. Застолье близилось к концу, и тут, явно смущаясь, подвыпивший Володя напомнил мне о том случае весной, на Алексиной, и о своих размышлениях по поводу невероятного совпадения, и о знаке судьбы, которого он не понял, и в результате погиб друг.

Я как мог успокаивал его, но свои аналогичные мысли по этому поводу озвучивать не стал, словно опасаясь, что нас кто-то может подслушать.

Сосед, мой хороший приятель, чиновник областного управления охотничьего хозяйства, сказал мне, что доберётесь, мол, до деревни Кенды, а там спросите егеря Николая, его вся деревня знает, а он расскажет и покажет, где дорога, где изба, как добираться. Изба новая, озеро рядом, разберётесь, я ему позвоню. В аэропорту на острове Кего, на противоположном от Архангельска берегу, ждём самолёта на город Онегу. Хорошо виден город: деревья, набережная, железнодорожный мост, песчаный пляж вдоль набережной, бегут машины, по реке идут теплоходы. На краю лётного поля стоят наши набитые под завязку громадные зелёные рюкзаки. В рюкзаках в основном продукты питания: хлеб, консервы, колбаса, крупы, сахар, чай, водка, суп в пачках, картофель, печенье, сгущённое молоко, рыбацкие снасти. На лётном поле оживлённо — взлетают и садятся «кукурузники». Самолёты во все районы области летают стабильно по расписанию. В Онегу летят три борта в сутки, стоимость билета — пять рублей. Летай не хочу! Наконец объявили посадку. Забираемся в самолёт. Пассажиры сидят в два ряда лицом друг к другу, между ними на полу рюкзаки, сумки, чемоданы. Самолёт выруливает на взлёт, короткий разбег — и мы в воздухе.

Солнечно, погода отличная, внизу город, дельта реки, протоки, острова, протоки, острова. Пролетаем Северодвинск — и вот мы над лесом. Хорошо видны озёра, ручьи, речки. Лес исполосован гусеницами трелёвочников, лесные делянки и вырубки завалены брошенными перекорежёнными брёвнами, лесорубочными отходами. В воздухе мы меньше часа — и вот уже посадка.

На пыльном скрипящем автобусе добираемся до города Онеги. Городок в устье реки Онеги показательно провинциален и невелик. Через пару часов мы, уже в другом автобусе, едем вдоль Онежской губы Белого моря на север по грунтовой пустынной дороге. Редкие встречные машины густо пылят. В Кенде выходим из автобуса, осматриваемся. Обмелевшая, заваленная валунами река Кенда, по берегам большие, добротные бревенчатые избы, магазин, почта. Поразительное деревенское спокойствие и летняя безмятежность. По берегу, кое-где на отмели, лодки. До Онежской губы вниз по речке несколько километров.

Только стал я присматриваться, у кого бы расспросить, где найти нам егеря, как из-за здания магазина показался мужик средних лет в военной, цвета хаки, вылинявшей гимнастёрке и галифе, в резиновых сапогах. Он энергично махал нам рукой, гостеприимно улыбаясь, приглашая к знакомству. Поздоровавшись за руку, Николай повёл нас в дом, расположенный за магазином на берегу реки. Его жена, приветливая, спокойная женщина с пышными светлыми волосами, любезно пригласила за стол. Свежеиспечённые шаньги, уха из камбалок и наваги, варёные яйца, отварной картофель, солёные огурцы — радовали нас аппетитными запахами. Добавив на стол колбасы и бутылку водки из наших припасов, мы с удовольствием приступили к еде. Гостеприимные хозяева несколько насторожённо расспрашивали, что нас интересует, на какое время приехали, какая помощь нужна.

Когда они узнали, что нас интересуют только рыбалка и безмятежный отдых в лесу у озера, что мы не имеем никакого отношения к егерской госслужбе, супружеская пара заметно успокоилась, и лёгкая насторожённость в отношениях окончательно исчезла. После второй бутылки водки, выставленной хозяйкой, обед перешёл в ужин, дневные хлопоты, усталость дали о себе знать — стало клонить в сон.

Романтик Дима попросился спать на сеновале, меня уложили в летней пристройке на старинной железной кровати с блестящими шариками на спинке.

Утром, после завтрака, мы отправились по указанной нам дороге, которая незаметно перетекла в тропу, бегущую по росистому лугу, а когда мы вошли в лес, превратилась в скромную лесную тропинку, которая то выходила к берегу быстрой речки Кенды, то ныряла в густые лесные заросли в стороне от речного шума, а временами пропадала в густой траве и ягодниках.

Мы двигались на восток среди громадных разлапистых сосен и высоченных ёлок с толстыми замшелыми стволами. Тропинка перевита змеевидными корнями деревьев-гигантов. Мелколесья, подроста между ними почти нет. Местность холмистая, склоны холмов переходят в светлые прогалины и луговины, и поэтому идти нетрудно, и глазу свободно и радостно от волшебных картин заповедного леса. Вот тропа круто повернула вправо и выходит из леса на берег озера, и почти сразу видим светлые стены свежесрубленной избы, пахнущей сосновой смолой. Изба большая, с печью, нарами, столом, скамьями и полками для припасов. В ней спокойно переночуют шесть — восемь человек. Справа от входа к стене прислонились три длинных ошкуренных, высушенных и оснащённых берёзовых удилища. Рядом, в глубокой промоине с каменистыми берегами, быстрый шумный ручей, впадающий в озеро.