После этого ознакомительного похода Долгое озеро стало моим любимым местом для рыбалки, грибной охоты, сбора ягод. Постепенно я ещё ближе сошёлся с Борисом. Он оптимист, любит жизнь, ему всё вокруг нравится, он сам себе нравится и не боится показать это окружающим. Более того, ему нужен зритель, с кем он щедро делится своей любовью ко всему, что окружает его. Одежда, предметы быта, ружьё, топор, лопата, нож в ножнах — все любимое, аккуратное, подогнанное, содержится в порядке. Нож отточен, как бритва, топор не болтается на удобном берёзовом топорище, ружьё начищено, смазано, блестит от свежей лакировки. Особой его гордостью были изба на Долгом озере и весь участок вокруг, которые он содержал в идеальном порядке, и если замечал у кого-то из гостей пренебрежение этим порядком или даже если гость просто выбивался из сложившейся гармонии отношений, то больше этот человек сюда не приглашался.
Основным достоинством и одновременно недостатком этого места была его скрытность. С юга подход к избе был перекрыт озером, да и со стороны озера она не проглядывалась в зарослях кустарника и молодых ёлочек. С севера стоянка перекрывалась двухкилометровым массивом густого переспелого елового леса, прочерченного двумя глубокими оврагами, промытыми ручьями, впадающими в озеро. В первое время, даже зная местность и уже побывав на озере, я каждый раз с компасом в руках методом проб и ошибок с трудом находил избушку, которая на Севере так необходима для отдыха и ночёвки в лесу. Это обстоятельство, усиленное запретом лесника посещать деревенским жителям это место и ночевать в избе, делало его заповедным, желанным и удобным для спокойного, созерцательного отдыха, зачастую в одиночестве.
С детства, часто бывая в лесу, я не боялся ни дальних походов на рыбалку, ни азартного поиска грибов, ни нудного труда по сбору ягод. Такие вылазки в лес были для меня любимым отдыхом и необходимостью уйти от городской суеты и жизненной неразберихи. Однако опыт и прежние досадные ошибки выработали правило — в лесу ни шагу без компаса. Поэтому в этих лесных вылазках и походах у меня на шее на длинном шнуре всегда со мной незаменимый спасительный компас, который придаёт уверенности и не однажды спасал меня от утомительных блужданий и ненужных волнений.
Когда мне не было и тридцати лет, я случайно познакомился с художником Димой, и, хотя он лет на десять старше меня и был уже вполне сложившимся мужчиной в возрасте, все вокруг звали его просто Димой. Он был высоким, симпатичным, стройным сорокалетним мужчиной, который во время учёбы в художественном институте в Ленинграде приобрёл внешний столичный лоск, но в душе был очень деликатным, добрым, мягким вологодским парнем из глубинки. Мать его жила в посёлке Чагода недалеко от Вологды, в небольшом домике под громадными старыми берёзами посреди огорода в обрамлении из кустов малины и смородины, куда он ежегодно выезжал на весеннюю посадку и осеннюю копку картофеля. Меня привлекали природная скромность, мягкость, тактичность, душевная чуткость и поразительная доброта и открытость Димы. Кроме того, он был образован, начитан, любил свою работу, хотя участия в официальных презентациях и выставках избегал. Дружба наша была ровной и крепкой, выросшая по обоюдной необъяснимой симпатии. Мне, несмотря на молодость, была отведена роль, как мне казалось, более бывалого, уверенного, энергичного ведущего, знающего практические стороны жизни, а друг пребывал в роли знатока искусства, романтичного созерцателя и толкователя скрытых сторон жизни и неуловимых её нюансов. Такой симбиоз, видимо, устраивал нас обоих.
Вот уже в течение нескольких лет я регулярно бывал на Долгом озере, иногда один, иногда с друзьями, наслаждался природой, отсутствием людей, обустроенной тёплой и уютной избой, где в любое время года можно было найти приют и отдых после лесных скитаний и в любую непогоду. Я, как и многие люди, так устроен, что, узнавая что-то красивое, редкое и восхищаясь этим явлением, всегда хотел поделиться этой красотой с близким человеком, соприкоснуться с чудом и вместе пережить процесс познания гармонии редкого момента нашего бытия.
И вот в начале сентября мы с Димой выехали из города на моей бежевой шестёрке, загруженной коробами, корзинами, грабилками, плащами, сапогами и прочими вещами, без которых в осеннем северном лесу не обойтись. Быстро, без приключений, доехали до деревни, оставили машину около знакомого дома лесника, вручили деревенским друзьям гостинцы: пряники, сушки, конфеты и несколько пачек чая со слоном на этикетке. В дорогу вышли основательно загруженными. Запасы в лесном складе-схроне — стальной бочке — пора было пополнить. В заплечных коробах несли хлеб, сухари, крупы, супы в пакетах, мясные и рыбные консервы, картофель, лук, соль, сахар, водку, масло, свечи, спички и, отдельно, бутылку керосина.
Погода стояла спокойная, тихая, сквозь лёгкую пелену облаков проглядывало солнце. Яркими пятнами высвечивались красные осины, жёлтые берёзы, болотные кочки сверкали россыпями клюквы. На ходу пригоршнями рвали и ели сладкую, спелую голубику и чернику. Глубоко дыша запахами лесной прели и багульника, мы медленно шагали к озеру, предвкушая хорошее застолье у костра, рыбалку, обилие грибов и ягод, лесное уединение. Через пару часов мы были на месте. Дела по хозяйству, приготовление ужина, топка печи, ловля живца, установка жерлиц заняли весь конец дня. Вечером, уже при свете костра, под навесом, за накрытым столом мы наслаждались отсутствием комаров, выпитой водкой, обильным ужином, яркими звёздами над головой, звуками леса, всплесками щурёнка, попавшего на крючок жерлицы. Далеко на востоке по шоссе еле слышно гудели машины.
Утром, после завтрака, я взял грабилку, корзину и пошёл за озеро на вырубку собирать бруснику, которая в этом году хорошо уродилась. Дима захотел остаться на озере удить рыбу да менять живцов на выставленных с вечера жерлицах. Ближе к обеду с большой корзиной краснобоких ягод, довольный, я стал двигаться по кромке озера к причалу. Димы нигде не было видно. Осмотр показал, что под столом в ведре, накрытые чугунной сковородой, лежали щурята, приготовленные для варки ухи, исчез остро отточенный топор, который всегда стоял в избе за печью.
Тревожное предчувствие погнало меня на берег. Я достал из нагрудного кармана свисток, и милицейские трели нарушили хрупкую тишину леса и эхом разошлись вдоль поверхности озера. Тревога охватила меня, и, поразмыслив, я пошёл сначала на запад, обходя озеро, а потом круто повернул на юг, в сторону реки Обокши, которая протекала в восьми километрах южнее, параллельно озеру и, пересекая шоссе, впадала в Северную Двину. Опыт подсказывал, что на север, через мрачный, густой ельник, он вряд ли пошёл бы, а вот на юг, в светлые, прореженные лесорубами перелески, вполне мог. В этом случае Обокша не даст ему уйти далеко. Чтобы успокоиться, я сел на пень и через равные промежутки времени стал выдувать свистком громкие трели. В промежутках чутко прислушивался, ожидая ответных криков. Через час я окончательно убедился, что Дима ушёл в лес и заблудился. Неожиданно я вспомнил, что вчера, во время нашего перехода, он говорил, что хочет найти и вырубить хороший берёзовый кап и сделать из него шикарную подарочную вазу или блюдо.
Кап — нарост на берёзе, заготавливается для поделок и резьбы, имеет красивую волнообразную структуру волокон. «Вот для чего он взял с собой топор», — с облегчением подумал я. Поразмыслив, вернулся к избе, основательно перекусил, взял бутылку кипячёной воды, бутерброды, электрический фонарь и пошёл опять к озеру. На причале я сидел ещё минут сорок, прислушиваясь и анализируя ситуацию, время от времени дуя в свисток и вместе с тем сосредоточенно напрягая внутреннее чутьё и интуицию, искал направление поиска. Что-то упорно подсказывало — юг, только юг. Держа в руке компас и поглядывая на дрожащую стрелку, не выпуская изо рта свисток, я обогнул край озера и направился точно на юг. Двигаясь по лесу, я мысленно приказывал себе: «На юг, на юг, пока не упрусь в Обокшу». Что-то убеждало меня, что я на правильном пути. Когда через час я снова присел отдохнуть и включил фонарь, так как стало плохо видно из-за сгустившихся сумерек, мне вдруг показалось, что я слышу слабый, неуверенный звук, выделявшийся на звуковом фоне леса: «А…а…а…»
