Только я, с грустью подумал Джон. Только я, я, обманщик и лжец.

Подобные мысли не давали ему покоя, пока он одевался, тщательно выбирая рубашку и галстук, наслаждаясь ощущением чистого белья и новой одежды. Вынув один из костюмов, он примерил его: костюм сидел на нем превосходно. Из трехстворчатого зеркала на Джона смотрел красивый, чисто выбритый, хорошо одетый незнакомец. Когда Джон, наконец, узнал его, он понял, что это тот самый обманщик и лжец.

Ожил телефон: звонили, чтобы передать, что Гейл Гейли поднимается в его номер. Мысли о Берни испарились из головы Джона. Теперь он смотрел в зеркало лишь для того, чтобы проверить, в порядке ли у него волосы, не топорщится ли пиджак на плечах. Главной целью его было понравиться Гейл. Если он произведет на нее хорошее впечатление, тогда, быть может, ему не будет так тяжело, когда в свое время его ложь раскроется.

Через минуту, раскрыв перед Гейл дверь, Джон, как, впрочем, и Гейл, застыл от изумления. Перед Гейл предстал совсем другой человек. Сегодня она брала интервью у небритого грязного бродяги. А теперь перед ней стоял настоящий джентльмен в дорогой одежде, красивый и презентабельный. Волосы его были подстрижены, щеки чисто выбриты, и в первый раз Гейл увидела ямочку у него на подбородке. Только глаза у Джона были прежние — темные, задумчивые, грустные и таинственные глаза.

А Джон увидел перед собой сногсшибательную, совершенно обворожительную женщину, очень отличающуюся от того первоклассного репортера, который сегодня брал у него интервью. Перед камерой Гейл Гейли всегда стремилась подчеркнуть свою чувственность, надевая свободно сидящие на ней платья или деловые костюмы, и не уделяла особого внимания волосам. Главным для нее был сюжет. Сегодня же она была одета так, чтобы убить наповал. Ее прекрасные формы плотно облегало нарядное вечернее платье, оставляющее шею и ключицы обнаженными, а широкие прозрачные рукава подчеркивали идеальную форму ее рук. Волосы, уложенные в высокую прическу, обрамляли совершенные черты ее лица, оттененные умелой косметикой. Только глаза ее были прежними: темными, умными, полными сочувствия к Джону.

Они долго стояли, просто созерцая друг друга, потоки взаимной энергии пронизывали их. Потом Гейл, немного смутившись, нарушила молчание и, улыбнувшись, спросила:

— Вы голодны?

— Я всегда голоден, — улыбнулся он в ответ.

— И я тоже, — призналась Гейл с улыбкой. — Тогда поехали куда-нибудь перекусить. Внизу нас ждет лимузин. 

«Барселона» был известным рестораном для преуспевающих людей и городской элиты. Места в нем бронировались на много недель вперед, и заказать столик там за короткий срок можно было лишь за крупную сумму.

Но когда мэтр ресторана услышал магические имена Гейл Гейли и Джона Баббера, двери ресторана перед ними тотчас же раскрылись, и им был предложен лучший столик. Одному небу известно, каким образом слух о том, что Джон и Гейл будут здесь сегодня ужинать, разнесся по городу, и вот теперь весь ресторан был набит до отказа дамами и кавалерами в вечерних туалетах.

Когда Джон в сопровождении Гейл вошел в ресторан, все присутствующие разразились громкими аплодисментами. Раздались крики: «Браво!», «Пропустите Джона!» Ошеломленный таким неожиданным приемом, Баббер застыл на месте, не в силах идти дальше, и только благодаря усилию Гейл, наконец, опустился на свое место.

Метрдотель взял салфетку Баббера, расправил ее и разложил у него на коленях, а помощник официанта наполнил их бокалы. После того как оба они тактично удалились, Джон тихо сказал Гейл: «На нас смотрят».

Гейл довольно улыбнулась, сочувствуя Джону. Он на самом деле не представлял себе, насколько знаменит, как дорог сердцам американцев. Он даже не думал о себе как о герое, Скромность этого человека была такой неподдельной, такой искренней.

— Не «на нас», Джон. На вас. Здесь привыкли к знаменитостям. У «Макдональдса» было бы гораздо хуже.

Но после этих ее слов Джону Бабберу не стало легче. Он не рассчитывал на такое. Когда он заявил о себе, придя с ботинком Берни и притворившись, что он и есть герой, он не ожидал, что кто-нибудь по-настоящему поверит ему. Единственное, что ему было известно, так это то, что никто не видел лица спасателя, и что он оставил ботинок на месте происшествия. А поскольку у него оказался второй ботинок Берни и он знал несколько подробностей, которые Берни сообщил ему, почему бы не попробовать? — решил Джон.

Но теперь, когда ему поверила Гейл Гейли, и весь мир поверит ему. Джон недооценил желание простых мужчин и женщин верить в героя, их человеческую потребность создавать себе героев и поклоняться им. Стоит только оглянуться, хотя бы в этом ресторане: всюду сидит преуспевающая, искушенная публика, и тем не менее все они уставились на Баббера, как малые дети.

Теперь, все больше осознавая смысл происходящего, Джон понял, что так больше продолжаться не может. Не может он оставаться объектом всеобщей благодарности и восхищения, не имея на это права.

— Послушайте... мисс Гейли... я...

— Гейл, — поправила его Гейл. — Зовите меня просто Гейл.

Джон не знал, с чего начать. Слова застревали у него в горле, и он с трудом смотрел Гейл в глаза.

— Это не... я хочу сказать, что я хотел... награду... я не думал... —«О Боже, Джон, возьми себя в руки», — сурово приказал он самому себе и продолжал — Я... в отчаянии... Вы понимаете? Я просто хотел, чтобы меня сытно покормили, может быть, принять ванну, провести ночь в чистой постели. Миллион долларов — это очень много. Мне хватило бы и двадцати. Ну, может быть, пятидесяти. Что такому человеку, как я, делать с миллионом долларов?

Если бы Гейл слушала его более внимательно, наша история, наверное, закончилась бы прямо сейчас, поскольку Гейл обладала острым профессиональным чутьем, умением проникнуть в психологию человека. В запинающейся речи Берни она бы услышала намек на его признание и, будучи блестящим репортером, выудила бы из Джона правду. Он ведь явно хотел ей что-то сказать.

Но обстоятельства их встречи были не совсем обычными. Гейл Гейли, шикарная женщина, сидела рядом с ним, с героем, в обольстительном наряде. А герой тоже оказался очень привлекательным мужчиной. Поэтому разве удивительно, что в ее глазах мерцали звезды? Или что ей в этот вечер изменило ее репортерское чутье? И она слушала слова Джона, не догадываясь об их внутреннем смысле? Кроме того, официант прервал ее размышления в тот момент, предложив им огромное меню в кожаном переплете.

Ну что такому человеку, как Джон, делать с миллионом долларов?

— Взгляните на эти цены, Джон, и тогда говорите, — улыбнулась ему Гейл.

Баббер раскрыл меню и с недоверием прочел несколько строчек: закуска — 24 доллара, бифштекс

— 55 долларов, картофельный гарнир — 9. Салат из овощей по-домашнему — 14 долларов, чашка кофе — 6. Офанареть можно!

Гейл сама оформила заказ на двоих. Для себя она заказала грибной жюльен и жареного лосося. Джону для затравки легкое суфле и отбивную из баранины, и для обоих салат. Джон в уме подсчитал стоимость ужина: около ста пятидесяти долларов, без десерта, кофе, налогов и чаевых. Плюнув на все, он закрыл глаза. Лучше не думать об этом.

Потом Гейл попросила список вин, но метрдотель покачал головой:

— Позвольте нам, мисс Гейли. Ресторан «Барселона» сегодня угощает вас своими лучшими винами.

— Это очень мило с вашей стороны, Артуро.

Метрдотель учтиво поклонился.

— Напротив, для нас большая честь услужить вам.

Почти в то же самое время, когда Джон Баббер сидел на бархатном стуле в прекрасном итальянском костюме и роскошной обстановке и наслаждался салатом за четырнадцать долларов, Берни ла Плант находился в тюрьме в вылинявшей голубой тюремной униформе и уныло глотал вместе с другими заключенными какую-то бурду. На стенах камеры Берни не было шелковых обоев, не было там и кровати королевских размеров, нарядных занавесей, огромного телевизора, принимающего более пятидесяти каналов. Обычная камера на двоих, размером восемь на девять футов. Тонкий матрац на деревянной койке, обычный телевизор в столовой для заключенных, без дистанционного управления и кабельных каналов, а программу выбирал обычно самый сильный и наглый в комнате; Берни никогда не был из их числа.