Герр Реминг сгреб с тарелки кусок мяса и, держа его за косточку, стал объедать мякоть.

— Великий стяжатель — недурно звучит, а? Как находите, дорогой ван Эгмонт?

— Во всяком случае — метко.

— Рад слышать. Вы меня хорошо поняли. Надеюсь, вас нисколько не удивит и мой маленький вопросик, — доктор философии, с аппетитом уплетая мясо, поднял глаза к розовому вечернему небу и закончил мягко, совсем невинно, как дитя: — Скажите: где лежит золото?

Так и есть… сердце опять тревожно дрогнуло. Никакого успокоения от тяжести пистолета в кармане… Неужели я обзаведусь лишней дырой в груди? Носорог… Бандит…

По возможности спокойнее и обстоятельнее я рассказал ему последние минуты жизни профессора.

— Итак, вы ничего не знаете? Это точно?

— Герр доктор…

— Простите. В пустыне начинаешь становиться неучтивым.

Прекратив еду и опустив руки на колени, Реминг некоторое время задумчиво рассматривает меня. Лицо его сосредоточено, сдержанно и разумно. Я понимаю, что в эти минуты, может быть, решается моя судьба, и выжидающе отхлебываю вино. Так сидим мы друг против друга, разделенные салфеткой. Солнце спустилось уже совсем низко, наши тени отпечатались на земле — одна непомерно широкая и короткая, другая — тонкая и прямая…

На лице Реминга я читаю сомнение: не верит, значит, приговор будет грозным. Я гляжу на часы.

— Не спешите. У меня имеется еще один вопрос.

— К вашим услугам.

— Каковы ваши планы на ближайшее будущее?

— Зачем они вам? — спрашиваю я холодно.

— Да видите ли, — герр Реминг делает сладкие глаза, — сейчас здесь старший начальник я, и мне нужно решить, как поступить с вами. Какой дать вам приказ, милый герр ван Эгмонт!

Нет, нет, ни малейшего утешения от заряженного пистолета… Совершенно инстинктивно я поворачиваюсь и смотрю на ослов, груженых оружием. Проклятье, пройдоха ловит мой взгляд. Подперев голову рукой, он сидит как толстая баба и медово улыбается.

— Надоел мне этот железный скарб, ох, как надоел! Но он здесь необходим: тут все решает сила, а она сейчас на моей стороне. Если я не властен уберечь свою жизнь, то я всегда могу значительно укоротить чужую. Милейший гость и друг, здесь не Париж и не Амстердам!

Или я, или он. Времени терять нельзя. Он еще не принял решения, и нужно заранее взять его в руки. Скоро стемнеет, африканская ночь покроет все тайны, нужно спешить. Но как подойти к этому носорогу? Я исподлобья разглядываю могучее и опасное животное. Оружие? Он сейчас сильнее… Вернее пули его сразит блеф. Да, да… Только блеф, больше у меня ничего нет…

И, приняв решение, я почувствовал себя увереннее. Теперь положение мне начинает казаться даже забавным: двумя-тремя движениями нужно загнать животное обратно в клетку. Попытаемся!

— Вы напрасно понимаете силу только в ее физическом аспекте. Силой, герр доктор, может быть и знание, — я скромно отхлебываю глоток вина и продолжаю вяло: — Вы надеетесь дать своей комбинации выгодный разворот только потому, что обладаете крупицей кое-какой информации. Она страшнее пулеметов и командует нами.

Реминг вздрагивает. Ему очень хочется забросать меня вопросами. Но он владеет собой: взяв банку, он заглядывает в нее, выбирая кусочек пожирней.

— Что это за крупица?

— Знание факта, что Олоарт недавно был письмоносцем.

Глаза герра Реминга перестают источать елей и мед. Они теперь совсем не детские.

— О какой комбинации вы говорите, герр ван Эгмонт?

— О той самой, о которой давеча упоминали вы, герр Рединг. Я всё знаю, до мелочей.

Секунду толстяк колеблется и соображает. Потом успокаивается и берется за банку.

— Да, туземцы иногда употребляются нами для связи, — с усилием выдавливает он из себя.

— Вами? — спрашиваю я строго. — Вами?! Значит, я должен понять, что и вы лично поддерживали преступную связь с лицом, которое сейчас находится под арестом?

Банка оставлена. Герр Реминг оторопело глядит на меня выпученными глазами. Лицо его медленно багровеет. Он осел, как мешок с капустой, словно невидимая рука трахнула его по голове и слегка вбила в землю. Каким вихрем несутся его мысли — отображает, как зеркало, вдруг сильно вспотевшее лицо.

— Олоарт находился на скрещении нескольких оперативных линий… Я хорошо платил… и он показал пакет… Клянусь, что я никогда…

— Жаль, туземцы ненадежные ребята, — перебиваю я. — Мне тоже хотелось передать с ними в крепость срочный пакет.

— Как вы сказали? — Реминг смотрит мне в рот, стараясь налету поймать каждое слово.

— Я заметил здесь кое-что весьма неприятное. Необходимо принять меры. Дело вот в чем… — я начинаю медленно закуривать, делая мучительную паузу. По лбу толстяка ползут капли пота. — Вино графа де Рюга совершенно низкого качества. Не послать ли в крепость требование заведующему складом? Пусть пришлет ящик порядочного коньяка! Как вы считаете?

Точно стопудовый груз падает с плеч герра Реминга. Он выпрямляется, оправляет мундир. Смахивает капли пота. Он как будто бы опять приободрился, но дышит часто и тяжело, как после большой работы.

— Что ж вы не кушаете, герр Реминг? Время идет!

— Да, да, нужно торопиться, — волосатая лапа неуверенно тянется к банке. — Поступайте, как знаете. Моя голова занята другим.

Без всякого аппетита он начинает есть.

— Знаю, знаю — разворот комбинации, — усмехаюсь я. — Хотите использовать Олоарта как главного свидетеля и громоотвод… — я наклоняюсь через салфетку и зловещим шепотом бросаю: — Не поздно ли вы решили выполнить воинский долг, сержант № 606?

Герр Реминг бледнеет. Загорелое лицо становится грязно-зеленым, оно перекошено. Машинально он сует палец за ворот и обводит им вокруг шеи.

«Чувствует приближение петли», — мысленно улыбаюсь я.

— Я своевременно докладывал лейтенанту д’Антрэгу, — он запальчиво и с отчаянием почти кричит мне в лицо. — Я не знаю, почему он повел патруль прямо сюда. Я не причем! Я докажу!!! Я…

— Малый, вина! — командую я через плечо. — Выпьем еще по стакану, и пора кончать, любезный герр доктор, меня абсолютно не интересует разворот вашей комбинации, потому что со следующей машиной я уезжаю из этих мест навсегда. Турист я или нет, думайте что хотите, неважно, может быть — я и не совсем турист. Но не забывайте одного: я не участник в драке за золото и не участник в борьбе за коммуникации в Хоггаре, — с каменным лицом глядя ему в лицо, я загадочно добавляю: — Сахара — только часть Африки, а Африка — только часть света.

Потом, нагнувшись через салфетку, дружески беру его за плечо и заканчиваю небрежно, свысока, по-барски:

— Оставляю вам доску с партией, розыгрыш которой уже начат. Любопытно, черт побери, кто из оставшихся двух противников поставит другому мат и получит приз королевы Ранавалоны.

— Занятный вы человек, ван Эгмонт, очень занятный!

Герр Реминг похож на больного, перенесшего приступ лихорадки. Усталыми движениями приводит себя в порядок. Он сидит обмякший, томный и обмахивается засаленным шлемом как веером.

— Закружили вы мне голову, что и говорить, и все-таки я рад встрече с вами: вы самый странный из всех чудаков, каких мне пришлось видеть!

— И я рад нашей встрече, — отвечаю я искренне, даже с некоторым подъемом. — Вы для меня — ценнейшая находка. Подумайте только: я тащился сюда поглядеть на дикарей. И нашел, что в Африке их нет. Туземцы имеют свою, чуждую нам культуру, но они ее имеют. Туарег также набит правилами, запретами и идеями, как любой европеец. Это было разочарование. И вдруг вы! Свободный человек с пустым мешком за плечами… Культурный зверь… Нет, вы, герр доктор, просто-напросто настоящий дикарь, первый дикарь Африки!

И снова великан, запрокинувшись назад, оглушительно хохочет, но так, что на этот раз солдаты на дороге недоуменно смотрят на нас, и даже пыльный осел брата Гиацинта с любопытством поднимает голову и прядет ушами.

— Го-го-го! — как из пушки стреляет Реминг. — Уморили! Настоящий дикарь! Ну, голубчик, поздравляю и благодарю: вы первый поняли меня так прекрасно. Спасибо!