— Он уже был моим врагом.

— Но разве нам не стоило попытаться привлечь его на нашу сторону? — спросил Иуда.

— Я и пытался, но что поделаешь с тем, кто отказывается внимать слову истины? — печально произнес Иисус, — Идемте.

Он хотел вернуться в хижину и переждать там жаркое время дня.

Не успели они дойти туда, как их тропу пересек привлекатьный, прекрасно одетый молодой человек. Он сглотнул, как будто собирался с духом, чтобы поговорить с Иисусом, упал на колени и выпалил:

— Благой учитель! Что я должен сделать, чтобы унаследовать жизнь вечную?

Видно было, что вопрос задан от чистого сердца, без какого-либо подвоха.

— Почему ты называешь меня благим? — отозвался Иисус, — Никто не благ, кроме одного Бога. И тебе ведомы Заповеди. Ты знаешь, что делать. Сказано: «Не убий, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвидетельствуй, чти отца своего и мать свою».

На молодом открытом лице появилось выражение разочарования.

— Учитель, но все это я исполняю с юности моей.

Какое-то время, показавшееся долгим, Иисус стоял неподвижно. просто глядя на него, а потом наконец сделал шаг вперед и ласково сказал:

— Значит, тебе осталось сделать только одно. Продай все, что имеешь, раздай деньги бедным, и ты обретешь сокровище на небесах. Потом приходи и следуй за мной, — Иисус указал па своих учеников: — Присоединяйся к ним. Ты нам нужен.

Лицо молодого человека омрачилось так, будто на него пала тень. Его рот беззвучно открывался и закрывался — он не мог вымолвить ни слова. Протянутые к Иисусу руки бессильно упали, юноша с тоской посмотрел на него, отвернулся и побрел прочь.

Иисус посмотрел ему вслед, и Мария увидела, что в его глазах блеснули слезы.

— Похоже, это очень богатый человек, — заметил Иаков Большой. — Такому не так-то просто от всего отказаться.

Это прозвучало самодовольно, словно напоминание о том, что сам он с братом Иоанном решился на нелегкий выбор.

Иисус настолько опечалился, что не мог говорить, но когда наконец обрел дар речи, то лишь произнес:

— Как трудно богатому войти в Царство Божие!

Петр схватил его за руку и воскликнул:

— Мы оставили все, чтобы следовать за тобой!

— И вам воздастся, — ответил Иисус. — Истинно говорю вам: всякому, кто оставил дом, или братьев, или сестер, или мать, или отца или детей, или земли ради меня и моего послания, воздастся стократ и домами, и братьями, и сестрами, и матерями, и детьми и землями, и все претерпевшие за меня в нынешнее время наследуют жизнь вечную.

«Я не хочу больше детей, — подумала Мария. — Мне нужна только Элишеба. Ничто другое не может меня удовлетворить, и воздавать за нее стократ мне незачем. Хоть бы все дети на свете были отданы мне…»

Не успели они добраться до шалаша, как дорогу им преградил еще один человек. С виду он тоже походил на фарисея, и Мария поморщилась. Сколько еще их появится невесть откуда прежде чем Иисус сможет отдохнуть?

— Я слышал, как ты говорил, — промолвил незнакомец. — Я слышал тебя в Капернауме, слышал тебя в полях. Твои слова мудры. И вот что я хотел бы от тебя услышать: какая заповедь, по-твоему, самая важная?

Вел он себя без вызова, держался смиренно и, похоже, пришел сюда не для того, чтобы затеять спор, а действительно за ответом.

Иисус ответил быстро:

— Это «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть. И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всеми силами твоими».[57] И еще одна: «Люби ближнего твоего, как самого себя».[58] Нет заповедей более значимых, чем эти.

— О! — благоговейно выдохнул вопрошавший — Как ты прав! Бог один, и нет другого, кроме Него. Любить Его всем сердцем, всем разумением, всеми силами и любить ближнего своего, как самого себя, важнее, чем приносить дары и сжигать жертвоприношения на алтарях.

Иисус улыбнулся.

— Ты недалек от Царствия Божьего, — сказал он.

Хотя вокруг было немало людей, слушавших, затаив дыхание, при этих словах они умолкли, и больше вопросов не последовало. По стерне, поскрипывавшей под их сандалиями, Иисус с учениками медленно побрели к своему шалашу.

Неподалеку стояла группа женщин с наполовину прикрытыми от солнца лицами. Похоже, что они были всех возрастов — и согбенные старухи, и пышные матроны, и девы во цвете юности, Проходя мимо, Мария подумала, что все они, возможно, принадлежат к одному большому клану, и как это здорово — всем вместе прийти на праздник!

Что-то заставило ее остановиться, хотя она не отдавала себе отчет в том, что именно, и всмотреться в их лица. Обычно Мария не делала этого, считая подобное поведение невежливым. Она скользнула взглядом по глазам женщин — темным, почти черным, карим, попалась даже пара голубых, как у македонок- подивилась тому, сколь искусно, как великий ювелир, сотворил Бог человеческие очи, и замерла, натолкнувшись на пару карих глаз.

Она узнала их. Она видела эту женщину раньше.

Карие глаза были идеальной формы, ни округлые, ни миндалевидные, но поражали они не этим, а пониманием и спокойствием, какие Мария видела только у Иисуса.

«Как, наверное, прекрасно сподобиться такого мира в душе! — подумала Мария. — Если бы когда-нибудь кто-то увидел подобное в моих глазах, в глазах Иоанна, Петра, Иуды и Иоанны… но сейчас это не так. Пока в наших глазах нет ни мира, ни мудрости — ничего, кроме сомнений и исканий».

Она снова посмотрела в спокойные глаза женщины, осторожно улыбнулась ей и хотела было идти дальше, но тут почувствовала, как ее потянули за плащ.

— Мария! Мария! Это ты? Ты по-прежнему с ним?

Мария обернулась и увидела ту самую женщину с прекрасными глазами. Женщина откинула капюшон, и, когда солнце осветило ее лицо, Мария окончательно поняла, где ее видела.

Это была мать Иисуса!

— Ты была с ним все это время? — продолжала спрашивать она.

Мария остановилась, дала остальным пройти вперед и взяла мать Иисуса за руку.

— Да, это я.

Держась за руки, они отошли в сторону. Хотя солнце пекло вовсю, Мария тоже открыла голову, чтобы они могли видеть друг друга по-настоящему.

— Когда я в последний раз видела тебя, ты и Иаков пришли в Капернаум и хотели забрать Иисуса домой. Ты почувствовала, что он представляет опасность для самого себя. Что случилось с тех пор? Что привело тебя сюда?

— Я очень много молилась, — сказала мать Иисуса. — Я просила Бога открыть мне глаза. А сюда пришла послушать, как он говорит, посмотреть, как другие слушают его, увидеть его, будто в первый раз. — Она помолчала, потом кротко добавила: — Господь открыл мне мои заблуждения и привел меня сюда, к нему.

— Господь привел тебя в нужное время, — согласилась Мария. — Но с тех пор, как мы расстались в Капернауме, произошло много событий…

Они уселись в тени одинокого дуба, и там Мария рассказала его матери об изгнании демонов в Гергесе, о сборе учеников, об их миссии.

— Конечно, это было испытание, — вздохнула Мария. — И все же мы добились успеха, мы действительно почувствовали свою силу и смогли исцелять и изгонять демонов. — Она помолчала. — Я думаю, его предсказания начинают сбываться.

Мать Иисуса призадумалась; погрузившись в воспоминания.

— Были знаки, — сказала она. — Мне посылались видения… от Бога или так мне казалось… много лет тому назад. Эти голоса, возвещали, что Иисус не обычный ребенок. И это правда. Во всяком случае, относительно других моих детей никакие голоса мне ничего не говорили. Но Иисус так долго был обыкновенным! Он был веселым, шаловливым ребенком. Дружелюбным, общительным юношей. Да, он проявлял повышенный интерес к Торе, но это свойственно многим людям… а потом, однажды, он покинул нас и остался в Иерусалиме, в храме. — Она покачала головой. — Но и после этого он много лет жил спокойной жизнью. Пока неожиданно не собрался послушать Иоанна Крестителя и… — Пожилая женщина улыбнулась Марии. — Ну а все дальнейшее тебе прекрасно известно, ведь ты познакомилась с ним тогда, когда проповедовал Иоанн. Сейчас ты знаешь его лучше, чем я!