Бронебойщику посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Я знал Каплунова. Это был парень с открытым приятным лицом. Из-за расстегнутого ворота гимнастерки виднелась матросская тельняшка, — в Гвардейской армии было немало моряков.

На нашем фронте огромной славой пользовался ансамбль песни и пляски, которым руководил композитор Модест Ефимович Табачников, автор знаменитой песни «Давай закурим!» и многих других известных произведений. Табачников был мой товарищ, и мы решили с ним достойно сказать о подвиге бронебойщика. Это случилось не сразу, а позже, когда удалось отдышаться от многодневных беспощадных боев.

В свое время корпусные газеты расформировали, и почти вся небольшая редакция «Красного гвардейца» перешла в газету 2-й Гвардейской армии «В атаку!». (В заголовке газеты не было восклицательного знака, но я беру на себя смелость поставить его здесь, — по смыслу названия.)

Так вот, «Девичья песня о Илье Каплунове» появилась уже в армейской газете четвертого июля 1943 года. Она звучала так:

Но вернемся к декабрю 1942 года.

Еще в первой половине месяца и Гитлер, и Манштейн были совершенно уверены в успехе. Трехсоттысячная группировка войск, зажатая в междуречье Волги и Дона, тоже надеялась на спасение. Двадцать четвертого ноября командующему 6-й армией Паулюсу передали приказ Гитлера:

Фриц Эрих фон Манштейн, находившийся в Новочеркасске, в свою очередь, успокаивал Фридриха фон Паулюса:

В те же дни Манштейн отправил телеграмму румынскому диктатору Иону Антонеску, войска которого дрались рядом с танками Гота:

Генерал-полковник Герман Гот, командовавший деблокирующей группировкой, непрерывно радировал окруженным войскам:

Манштейн имел известное основание для приведенной выше самооценки. Один из самых способных полководцев Гитлера, он подготовил план разгрома Франции и осуществил его, командуя 38-м корпусом. Однако генерал-фельдмаршал слишком поздно уразумел, что Советский Союз — не Западная Европа.

Немцы не выдержали гигантского напряжения на реке Мышкове. Двадцать второго декабря они в последний раз попытались прорваться на север, туда, где захлебывалась кровью армия Паулюса, окруженная между Волгой и Доном. Но гвардейцы оборонялись с неслыханным упорством и ожесточением. В самые критические дни боев — двадцатого, двадцать первого и двадцать второго декабря — почти круглые сутки работала на наши гвардейские полки 8-я воздушная армия. На линии Громославка — Васильевка — Нижне-Кумская она беспрерывно бомбила танковые колонны Гота, его передовые позиции и тылы.

Впрочем, 4-й воздушный флот немцев тоже и днем и ночью носился над нашей головой. Поддерживая натиск 16-й дивизии СС «Викинг» и 17-й танковой, бомбовозы и истребители с упорством отчаяния долбили нас сталью и свинцом.

Особенное напряжение испытывали гвардейцы у Громославки, на высоте 146.9, под которой находилась эта станица.

И именно тогда, в конце месяца, измотав немцев, наши корпуса нанесли таранный удар по 4-й танковой и 4-й румынской армиям группы «Гот». Бог знает, что творилось у Громославки, Гремячего, Верхне-Курмоярской и других станиц Дона! Свист бомб и снарядов, рев самолетов, танков, самоходок, тракторов, запаленное дыхание сотен тысяч солдат той и другой стороны — вот что такое был Дон в ту пору! Снег на многие десятки километров почернел от взрывов, был забрызган кровью, завален разбитой техникой и рваной сталью.

Глубочайшие раны наносили немцам наши «катюши».

Я видел первый залп «катюш» на Северо-Западе и дважды наблюдал разрывы сравнительно близко. Что сказать? Враг заслужил своей злобой, своей ненавистью к целым народам, своими зверствами эту нещадную, всесокрушающую смерть.

Я нашел в степи пушки уральцев, и земляки приняли меня в свою компанию: все-таки лишние руки в этом море огня, грохота, ругани и стонов.

Схватка была долгая и кровавая, и газета «В атаку!» посвятила ей половину страницы. Правда, публикация состоялась не сразу. Дело в том, что редактор считал: такая подборка не подборка, если в ней нет стихов, а я никак не мог выкроить время, чтобы сложить разрозненные, отрывочные строки в одно целое. Наконец это удалось, и подборку напечатали.

Открывала ее корреспонденция гвардии майора И. Сорококенди «Бой батареи с 64 немецкими танками». Офицер подробно, насколько позволяли обстановка и размер газетного листа, рассказал о героях схватки.

Старший сержант Григорий Ильинский, наводчик Александр Жигулин, заряжающий Петр Савин, замковый Михаил Кондрашин и многие другие не склонили гордых голов перед немецкой броней. На почерневшем снегу до конца войны застыли девять мертвых танков с крестами на броне. Уцелевшие пятьдесят пять танков повернули назад и бежали с поля боя. Пятьдесят пять, — представьте себе эту картину!

Рядом с корреспонденцией Ивана Сорококенди стояли мои стихи —