— Вы заблуждаетесь, — холодно бросил Хоскинс. — Никогда не было так легко, как теперь. У Хобарта голова полна забот, он думает не о том, чтобы караулить свой сейф. Почему бы вам не сделать это теперь, сейчас же? Завтра в это время вы можете стать миллионером. Подумайте о вашей даме! Сожалею, что сейчас ее нет здесь, она, несомненно, была бы на моей стороне.

— Уходите сейчас же, — потребовал молодой человек. — Не желаю больше этого слышать!

— Возможно, мы встретимся однажды в Бахиа дель Мар, — вскользь заметил Хоскинс. — Когда ночной сторож делает обход, вы знаете. Я запишу номер телефона, по которому вы сможете меня найти. Для вашего же блага советую его сохранить!

Он положил записку на стол рядом с проигрывателем.

Через минуту Хоскинс уже спускался по лестнице. На нижней площадке он остановился и задумался. По-видимому, нужного результата он добился, так как вышел на улицу легкой походкой фланирующего бездельника. Едва заметно он кивнул мужчине, который, прислонившись к фонарному столбу, читал газету, и бодро зашагал по 67-й улице в сторону Ист-Сайда, где сел в «шевроле импала».

Незадолго до полуночи Боуман вышел и тихо спустился по лестнице. Он тоже избегал лифта. Ядовито-зеленый «родстер» понес его через Квинс. На мгновение он подумал, что машина может его выдать, но брать такси показалось еще опаснее.

На территории завода было темно, лишь на развалинах цеха номер четыре раздавались голоса и был виден свет. Пожарище еще не остыло, и наряд пожарных нес там вахту. Боуман тихо крался вдоль стен, направляясь к административному корпусу. Каждый раз, когда под ногой хрустели обломки, в нем снова вспыхивал страх.

Он благополучно добрался до кабинета шефа. В маленькой задней комнате открыл сейф. Материалы Боуман достал быстро, но ему понадобился почти час, чтобы все сфотографировать. Затем он спокойно выбрался обратно и вернулся в Манхэттен.

Остаток ночи Боуман проработал в маленьком темном чулане, который оборудовал под фотолабораторию. Он проявил пленки и повесил их на веревку для сушки, поставив на рабочий стол небольшой электрический вентилятор, чтобы ускорить процесс. Затем пропустил снимок за снимком через увеличитель, уменьшив изображение до размеров точки, отпечатанной на пишущей машинке. Этот способ был разработан во время войны немецкой секретной службой, чтобы передавать за границу шпионские сведения. Такая «микроточечная фотография» могла быть затем наклеена как знак препинания в обычное безобидное письмо и не броситься в глаза при почтовой цензуре, если не искать ее специально.

Ножницами он вырезал точки из пленки и убрал их в конверт.

Звонок телефона в прихожей прервал работу. Он выскочил из темного чулана и дрожащей рукой схватил трубку, не отважившись назвать себя.

— Хелло, Боуман, — произнес мрачный голос. — Когда я получу материалы?

— Откуда вы знаете, что они у меня, Хоскинс?

— Я знаю это точно. Или вы полагаете, что я хоть на мгновение выпустил вас из вида? Жду в одиннадцать утра в небольшом отеле под названием «Герцог», это неподалеку от 126-й Западной улицы.

Разговор был окончен.

Занимался рассвет. Возвращаясь назад в темный чулан, Боуман увидел серый свет над влажными от тумана крышами на другой стороне улицы. Он смертельно устал, но достал из плоского футляра пишущую машинку и отпечатал письмо самому себе от имени кузины, которой не существовало. Наверное, раз десять он в бешенстве выдергивал листы из машинки, так как из-за перевозбужденного состояния его пальцы нажимали не на те клавиши. Взяв себя в руки, вклеил в письмо точки со снимками материалов проекта. Все это время он тихонько ругался про себя и раскаивался, что вообще связался с этим делом.

Закончив работу, сунул фиктивное письмо в бумажник и швырнул тот на кушетку. Около восьми часов явился его шеф, мистер Хобарт. Бледный и невыспавшийся Боуман открыл дверь квартиры.

— Вы мне срочно нужны, — сказал тот Боуману, но, бросив короткий взгляд на сотрудника, добавил: — Впрочем, отдохните еще день! Вы, действительно, выглядите больным. Мне кажется, это не просто простуда! У вас есть хороший врач?

— Доктор Керр, — пролепетал Боуман. — Я знаю, как обстоит дело, но… — Он еще что-то пробормотал в свое оправдание.

— Ложитесь в постель и постарайтесь поскорее снова быть в форме, — сказал Хобарт, прощаясь. — Дайте мне знать, когда сможете приступить к работе, Боуман. Вы теперь моя единственная надежда. Нужно продолжать проект «С». Вы единственный, кто это сможет. Я предлагаю вам долю в прибылях, когда добьетесь результата. Но об этом мы успеем поговорить, когда вы поправитесь.

Боуман уставился на него, разинув рот. Хобарт надел шляпу, повернулся и пошел к лифту. Молодой человек закрыл дверь.

У него еще был шанс. Может быть, Хоскинса, несмотря на всю его хитрость, удастся провести…

Телефон в прихожей снова заявил о себе. Боуман несколько секунд колебался, прежде чем взять трубку. Он был зол на себя за то, что испугался звонка. Однако звонил не Хоскинс. Просто Соня Лопеску, его подруга, захотела узнать, как его здоровье, и при этом хихикнула.

— Хуже, совсем плохо! Слушай, Соня: я действительно болен. И я буду тебе благодарен, если ты на несколько дней оставишь меня в покое. Позвоню, как только смогу!

Он прервал разговор, пока она не засыпала его вопросами. Соне он не мог ничего рассказать о дурацком положении, в которое попал.

Но когда вернулся в комнату, ему пришло в голову, что девушка могла найти странным его поведение. Могла подумать, что надоела ему. Только все это было ему сейчас безразлично. Прежде нужно решить дело с Хоскинсом.

Мысль обратиться в полицию он сразу отбросил. Слишком страшно было нести ответ за собственную слабость. Предстать перед Хобартом и исповедаться в своем проступке было просто невозможно.

В темном чулане он собрал фотопленки в пустую банку из-под проявителя и поднес спичку, с удовлетворением наблюдая, как огонь, шипя, охватил целлулоид. Пепел высыпал в корзину для бумаг.

В четверть одиннадцатого он вышел из дома — больше просто не мог находиться в четырех стенах. Проехал Парк-авеню и свернул налево к Маунт-Моррис-парк. Вблизи авеню св. Николая на 126-й улице была открытая стоянка. Там он оставил свою машину.

«Герцог» оказался отелем самого низкого сорта. Вход был со двора, куда можно было попасть через мрачную подворотню. Ни одно окно не выходило на улицу — все рамы с облупившейся краской открывались во двор.

Боуману пришлось долго искать, прежде чем он заметил выцветшую дощечку, указавшую дорогу. Очевидно, хозяин отеля с высокопарным названием не тратил лишних средств на рекламу. Или дело настолько процветало, что он мог на нее наплевать, или у него имелись другие основания не рекламировать свои номера.

В вестибюле молодой человек сел в потрепанное кожаное кресло, на котором лежала газета. Он ее было взял, но понял, что лежала она там только чтобы замаскировать пружины, торчащие сквозь протертую кожаную обивку.

За регистрационной стойкой сидел негр с седой курчавой шевелюрой, равнодушно читая журнал. Рядом с ним — белобрысый парень верхом на стуле. Руки он положил на спинку, опершись на них грубо вытесанным подбородком. Выжидательно посмотрев на Боумана раз, другой, он наконец выронил сигарету из угла рта и тяжелой угрожающей походкой направился к нему, сунув большие пальцы в карманы пиджака.

— Ты кого-нибудь ищешь, сынок? — процедил он.

Боуман хотел встать, но парень подошел так близко, что подняться не удалось.

Негр-портье положил журнал на стойку и подошел ближе.

— Спокойно, Дик, — протянул он нараспев и оттащил парня за рукав. — Мистер будет ждать. Если ты будешь шуметь без причины, то лишишься места.

В результате вмешательства портье человек, названный Диком, все-таки отступил на шаг. Но его недоверие еще не улеглось.

— Он не похож на здешнего, — проворчал он. — Может быть, он шпик.

Негр и глазом не моргнул.

— Я должен подняться и доложить, что ты собираешься затеять ссору без причины?