— Помолитесь за меня, — прошептал я в ночи.

И начал длительный подъем к вершине, пытаясь, по возможности, передвигаться по видимым местам. Камни были не так уж и велики, а заря разгоралась все ярче. Я прокладывал путь между двух камней, полагая, что автоматчик может быть на противоположной стороне островка, когда я поскользнулся на камне, заставив его покатиться. Я упал с невероятным шумом, посыпались камни, сдвинутые мною… Вот так и обнаруживают свое присутствие.

Я вовремя плюхнулся на живот за каменистым гребнем, ибо тотчас раздался звук близкой очереди из автомата, усиленной эхом. Я замер, и еще одна автоматная очередь прошла над моей головой в сторону моря. Великолепное зрелище — трассирующие пули, разлетающиеся веером… но только до тех пор, пока не слышишь их свиста у себя над головой и не знаешь, что они несут в себе убийственную силу.

Вокруг меня кипел свинец. На четвереньках я начал удаляться, стараясь скрыться за большим вулканическим камнем. Солнце взойдет через полчаса, и если у них есть прибор ночного видения, они меня уже пригвоздили как жабу к дощечке для вскрытия. Но мне казалось, что у них нет прибора… Тот слишком смахивал на забавную игрушку, а Петерс был приверженцем традиций.

Я продолжал подъем в положении, называемом в армии «обезьяньи прыжки», которыми я владел превосходно. Очереди «шпандау» постоянно сопровождали мои передвижения. Я понял, что у них есть стереотруба и с ее помощью они следят за мной. Возможность выкарабкаться все же оставалась, при условии, что не будет сердечного приступа или судорог из-за выстрелов или им не представится прекрасная возможность накрыть меня.

Пять минут активных действий, и я был почти на уровне гнезда автоматчиков. Они выпустили несколько очередей. Я вытянулся за большим камнем, пытаясь восстановить дыхание и проклиная рассвет. Мир был сер и холоден, когда я полз сквозь окаменелую блевотину земли.

Я поднял глаза на невысокое строение. Сплошь из бетона, над ним флаг с крестом. Прополз как ящерица еще метров десять… сказывалась усталость. Руки и ноги ныли. На коленях зудели многочисленные ссадины от острых камней.

Новая очередь на несколько секунд прижала меня к земле, заставив выругаться, пока пули со свистом пролегали над головой или с грохотом били по камням. Сил уже не оставалось. Кроме того, что я прошел, мне еще нужно пересечь поле обстрела этого сумасшедшего. Слезы сожаления о самом себе выступили у меня на глазах, ибо и подумал о тех, кто мне был дорог, а я был еще слишком молод и красив, чтобы умереть.

Блокгауз был в метрах в тридцати, и, к своему ужасу, я видел, что в радиусе нескольких метров убрано все, что может служить укрытием. Прячась за последним камнем, я тупо смотрел на пустое пространство передо мной.

Ребята с автоматами выпустили длинную очередь над моей головой и заткнули себе уши. Это был последний удар.

Когда солнце начало подниматься над горизонтом, я все еще лежал, съежившись за камнем. Команда автоматчиков поливала свинцом пристрелянное пространство, вздымая столбы пыли, чтобы показать мне, что они способны пресечь каждое мое перемещение. Может быть, напрасно я ждал, когда поднимающееся за спиной солнце их ослепит. Я начинал дрожать, и горло перехватило от мысли, что меня может ждать. Теперь, к своему ужасу, я знал точно, что испытывали несчастные в окопах с бесполезным вооружением, ожидая редких секунд, кажущихся веками, когда прекратится обстрел.

Ни на секунду не переставал я повторять: я не могу, я этого не сделаю.

Я не мог подняться и побежать змейкой, используя солнце как прожектор среди града пуль. Меня всего трясло, но я присел, готовясь к своему последнему броску. Солнце почти полностью вышло из моря, тогда-то я услышал гул самолета.

Приближался, жужжа как голодный комар, чей-то легкий самолет. Я вновь прижался к камню и изучающе прошелся взглядом по небосводу. Он был там, его кроваво-красные крылья сверкали на солнце, маленький крестообразный жаворонок, поющий о моей смерти, как это делали жаворонки над маковыми полями Фландрии. Маленький одномоторный ангел жужжал прямо надо мной, и я спрашивал себя, видит ли пилот меня, дрожащего и сопящего как загнанная лань.

Я беззвучно проклинал пилота за безопасность его положения, пока он медленно кружил над моей головой. Но внезапно что-то отделилось и полетело вниз, черная точка превратилась в розовый шампиньон, растущий в размерах, спускающийся ко мне. Там был парашютист!

Первая очередь трассирующих пуль, поблекших на солнце, описав смертельную параболу, направилась ему навстречу. Мне не надо было говорить дважды: удача бывает только раз и только безумец пытается ее повторить.

Дикими прыжками я бросился преодолевать оставшиеся тридцать метров, думая лишь о том, что укрытие все ближе и ближе.

«Я уже почти там, я уже почти там», — повторял я себе, скача и прыгая, как Чичестер в тайфуне.

Теперь они не смогут меня достать. Первая гроздь маленьких облачков расцвела у меня под ногами, пули просвистели как в телевестерне.

Еще пять метров — и пули меня накроют. Еще пять метров и пули меня накроют.

Напор адреналина, которым уже и так переполнилась моя кровь, достиг предела. Я рухнул в темноту по ту сторону двери, и уже бесполезные пули прошлись по укрытию, кроша бетон.

Я, Филипп Макальпин, дошел.

Я проник в темный и прохладный блокгауз. В зале, освещенном пятидесятью свечами огромной хрустальной люстры, я увидел Петерса. На нем была парадная форма, накидка, кивер и погоны полковника Венгерской кавалерии… года 1895. Он поднялся навстречу мне и пропечатал два шага вперед.

— Добро пожаловать, кто бы вы ни были. Довольно трудно определить под этой камуфляжной краской.

Снаружи вновь раздалась яростная, но уже бесполезная очередь.

— Ваш крошка-шпион, — зло бросил я.

Он приблизился и осмотрел меня, запыленного и раскрашенного с ног до головы. Мои колени и голова стали ватными.

— Кого я вижу. Ой-ой-ой… я крайне удивлен, но тем не менее восхищен. Вы, молодой человек, только что выиграли Большие Шпионские Гонки.

Он щелкнул пальцами, и появился Малыш, разодетый в таком же стиле.

— Малыш, награду и шампанское.

Меня слегка смутил подобный оборот вещей.

— Подождите, Малыш, прикажите вначале вашим людям прекратить расходовать боеприпасы.

Он улыбнулся мне своей искусственной обезоруживающей улыбкой.

— У них была уйма возможностей разделаться с вами как бы то ни было, но это уже подвиг дойти сюда. Я тренировал их несколько недель. Надеюсь, моя форма вам нравится: это несколько непрактично в сражении, но очень живописно. Взгляните на сегодняшнюю форму… Только зеленый или серый цвет хлопкового мундира, будто для теста на дальтонизм. Я уточню, что у меня полное право носить эту форму: я был введен в почетное звание полковника лично королевой за особые заслуги.

Он по-кошачьи хитро улыбнулся. Вернулся Малыш, неся большую красную атласную подушку.

— Прекрасно, прекрасно. Держите, вот награда.

Три свернутых рулона микрофильмов в серебряных капсулах.

Он открыл одну, она едва была больше полутора сантиметров длины, и как печатка, раскрывалась посередине. Он положил мне на ладонь маленький рулон.

— Спасибо, — сказал я, кладя в капсулу микрофильм, а затем убрав все три в карман своей куртки. — А деньги?

— Ах да, деньги. Мне нравится, что старые инстинкты алчности не исчезли полностью в вашем летаргическом поколении. Но вот шампанское.

Подошел торжественный Малыш, неся то, что мне показалось массивным серебряным подносом, на котором стояли два бокала шампанского в форме тюльпанов.

— Конец «49», — прошептал Петерс загробным голосом.

Он поднял бокал и посмотрел на меня.

— За победителя и, теоретически, за величайшего шпиона мира… после меня, естественно.

К моему стыду, я должен признать, что проглотил свою «пищу богов» (или амброзию) залпом… Но меня мучила жажда и жар. Я боялся его проявления.