Я вышел из машины, Бетти последовала за мной, а Чамплин поехал в гараж за дом.

— Неплохо здесь? — спросила Бетти. — Лейла написала Ромни, чтобы он подыскал ей нечто подобное. Владельцы этого дома собрались как раз провести несколько месяцев в Европе. Но мы не могли найти постоянную прислугу. У нас только две женщины, приходящие каждый день стряпать и убирать. Амброз следит, чтобы бар всегда был полон, если только его не отвлекают другие занятия.

— Вы хотите сказать, что он еще пишет пьесы?

Она с насмешливым видом подняла брови.

— Мистер Бойд… вы шутите? Другие занятия Амброза называются иначе — это Соня, эстонка-иммигрантка, она приехала сюда с семьей пять лет назад. Родители умерли, а брат у нее шахтер в Западной Австралии. Насколько я могу себе представить, два последних года Соня скатывалась все ниже. — Бетти недоуменно пожала плечами. — Амброзу только таких и подавай. Ладно, давайте посмотрим, кто еще есть в доме, — предложила она. — Вообще говоря, тут каждый поступает как хочет, не советуясь с другими. По крайней мере, так было до того случая. Теперь мы все сидим здесь в ожидании окончания расследования, словно персонажи из какой-нибудь пьесы Амброза.

Мы поднялись на веранду, потом вошли в прохладный большой холл, а из него — в огромную гостиную, обставленную солидной мебелью — удобной, но лишенной всякого стиля.

В глубине гигантский бар и перед ним ряд табуретов. Приближаясь, я заметил, что единственной посетительницей, сидящей на крайнем стуле возле стены, была очень молодая девушка. За стойкой мужчина возился с полудюжиной бутылок различного размера.

— Соня, — сказала Бетти, когда мы вошли, — представляю вам мистера Бойда.

Прежде всего меня удивил ее юный возраст. Самое большее лет пятнадцать или шестнадцать. На ней были белая майка, плотно облегающая ее маленькие округлые груди с острыми сосками, и сильно поношенные нейлоновые брюки. Ноги босые.

Когда она повернулась ко мне, я прибавил ей еще пять лет. Крошечное личико, жестокое, угловатое и хмурое, грязно-желтые глаза той же масти, что и неприбранные волосы, которые не расчесывались по меньшей мере два дня.

Когда она устремила на меня свои глаза, ее оценивающий взгляд напомнил мне взгляд бродячей кошки, раздумывающей, богата ли фосфором предлагаемая ей сардина.

— Здравствуйте, Соня, — сказал я.

— Не теряйте времени, — перебила она меня с сильным акцентом, указывая костлявым пальцем на типа за стойкой: — Я — с этим парнем.

— Не дури! — оборвала ее Бетти. — Дэнни только хочет быть вежливым.

— А, вижу… — По тонким губам Сони скользнула понимающая улыбка. — Ты уже переспала с ним в Сиднее? — Она посмотрела на меня большими круглыми глазами, полными наигранного восхищения. — Он, должно быть, настоящий молодец, если еще стоит на ногах и даже не кажется утомленным!

Красные пятна вспыхнули на щеках Бетти.

— Ах ты, маленькая… — начала она сдавленным голосом, но ленивый голос из-за стойки прервал поток эпитетов хирургической точности, которые она собиралась выложить.

— Привет! Я думаю, мне лучше самому представиться: Амброз Норман.

Лиловая шелковая рубашка частично прикрывала его волосатый торс и выступающее брюшко. Тип человека, которому от рождения суждено быть толстяком, причем ему это шло.

Волосы длинные и нескольких оттенков, начиная от белокурого до мышино-серого. Лицо херувима, давно утратившего чистоту. Розовые щечки-яблочки и тройной подбородок должны были подчеркивать выражение невинности, но тонкая сеть лиловых сосудиков и отечная кожа создавали впечатление преждевременной старости.

— Дэнни Бойд, — ответил я.

— Не хотите ли выпить? Я могу приготовить. Только скажите, и я сделаю такую микстуру, что вы упадете перед ней на колени.

— Определенно! — прокомментировала Соня с мрачной гримасой.

Амброз пожал плечами с видом фаталиста.

— Бывают дни, когда я говорю себе, что самое большое препятствие для общения между мужчиной и женщиной — слова. Мне хотелось бы оказаться на необитаемом острове с женщиной немой или говорящей только на суахили. В обоих случаях, я думаю, мы бы ужились.

— Я бы выпила мартини, Амброз, — сухо заявила Бетти, — и посоветовала бы приготовить то же самое для Дэнни, пока он не умер от жажды.

— Конечно, конечно. — Он широко улыбнулся и бросил лукавый взгляд на Соню: — А тебе, мой примитивчик?

— Пива!

— Она восхитительно вульгарна, не правда ли? — Норман снова широко улыбнулся. — Настоящая маленькая тигрица. Когда в ней пробуждается страсть, она просто невероятна.

— Амброз! — Бетти с отвращением сморщила нос. — Держите при себе подробности вашей интимной жизни.

Драматург испустил радостное кудахтанье, приготовляя коктейль с ловкостью профессионального бармена.

— Бетти, — он бросил на нее быстрый взгляд, — ведь я должен доказать, что бедная Лейла не лгала Дэнни? Что ж, — секунды две он размышлял, затем пожал плечами, очень гордый собой, — в некотором смысле это меня устраивает.

Он поставил стаканы и сделал широкий жест, приглашая нас занять места у стойки.

Я взобрался на табурет, через два от Сони, а Бетти села рядом со мной.

— Где Феликс? — спросила она.

— Наша другая знаменитость? — Амброз тихонько помешивал напиток тонкой стеклянной палочкой. — Он вышел с нашим героем, галантным капитаном, единственным господином на борту после Бога… господином нашей судьбы, человеком, которого называют…

— Довольно! — оборвала его Бетти.

— …Джеком Ромни, да будет благословенна его недоразвитая душа, — закончил Амброз и удивленно посмотрел на нее. — Разве я говорю что-нибудь плохое?

— Вы мне и так достаточно надоели, — рассвирепела Бетти. — Но когда вы начинаете разыгрывать такие сцены, это становится невыносимым!

В мое солнечное сплетение уперся локоть: это Соня, наклонившись через меня, шевелила обгрызенными ногтями возле самого носа Бетти.

— Оставь его в покое, или я выцарапаю тебе глаза, свинья!

Ярость загорелась в глазах у Бетти, когда она, соскользнув с табурета, потянулась к горлышку ближайшей бутылки. Не торопясь, Амброз убрал бутылку подальше, затем схватил Соню за руку и потянул к себе. Стаканы с мартини попадали на пол, а Соня распласталась на стойке, болтая ногами. Одна пятка едва не ударила меня в подбородок, и я чисто машинально отклонил голову. Амброз сильнее сжал кисть Сони и подтянул ее к себе, так что голова девчонки свесилась по другую сторону стойки, а ягодицы торчали вверх.

Так он держал ее, не обращая внимания на неистовый визг девушки и ругательства, от которых стыла кровь. Наконец ему надоело, и он столкнул ее на прежнее место.

— А теперь иди прогуляйся, моя маленькая орхидея, — ласково распорядился он.

— Ах ты…

Дальнейшие ругательства она изрыгала уже на родном языке, но я так хорошо улавливал их смысл, что подумал: или я очень способен к языкам, или эстонский язык гораздо легче, чем принято думать.

— Иди-ка испеки кекс, — сказал Соне Амброз, — и оставь в покое цивилизованных людей, которые не привыкли выцарапывать друг другу глаза при свидетелях. Иди, мой дикий цветочек, или папе придется опять задать тебе трепку.

От его мягкой улыбки ярость в глазах у Сони сменилась страхом. Она отвернулась, соскользнула на пол и ушла в холл, с раздражающей медлительностью волоча ноги.

Амброз, без сомнения, считал, что должен дать мне разъяснения, так как, едва Соня ушла, разразился тирадой.

— Я жил в Нью-Йорке пятнадцать лет, — начал он тоном старого гангстера, вспоминающего годы пребывания в Синг-Синге. — Наступает момент, когда вы чувствуете, что с вас достаточно фальшивых кукол Манхэттена… — Он улегся локтями на стойку и на минуту погрузился в воспоминания. — Я имел их всех, Дэнни…

Бетти прервала его:

— Почему бы вам не поговорить о чем-нибудь другом, Амброз? Ваши любовные перипетии меня не занимают.

— Если вам не нравится слушать, уйдите куда-нибудь, — небрежно предложил Амброз.