чтобы приписать за твой счет еще что-то себе;

То же самое -- баба.

Итак.

В этой главе упомянуто только наиболее заметное, что позволило главному герою романа определить для себя: нет, не все так просто в этом Мире, как это хотят нам представить всевозможные диалектические материализмы.

Что-то должно быть еще.

Что?

А вот как раз об этом речь и пойдет далее.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

НАША ДОСТУПНАЯ СТАРИЦА

1

Пиявки в старице

Протяжных, извилистых стариц, этих стародавних памяток прежних неманских русел было полно и в луговых окрестностях родного Игнатова поселка. Так, одна из самых длинных и глубоких начиналась прямо в метрах ста за дворовым забором с луговой стороны, но в детстве Игнат бывал там лишь изредка. Да и какой интерес? Купаться и рыбачить было куда как сподручней на Немане, слишком уж заболоченными, заросшими вширь камышом и аиром были ее берега.

Множество схожих стариц, но уже после реки Горыни было и в окрестностях той самой крохотной полесской деревушки, куда Игнат впоследствии приезжал в летний отпуск. Одна из них, тоже длинная и глубокая, словно по странному совпадению начиналась вблизи за домашним забором, и, гуляя теплыми летними вечерами по безлюдным окрестностям, Игнат частенько прохаживался рядом.

Нешироким торцевым концом эта старица упиралась накрест в прямой песчаный проселок, пролегавший рядом. Здесь в полуденный зной обычно приостанавливались напоить лошадей проезжие деревенские тележники, вследствие чего торцевой конец старицы был совершенно не таким, как у ее заболоченных неманских сестричек. Он был сухой, песчаный, выезженный дочерна в земляные колесные колеи, со светло-серой полоской суглинка на краешке воды. Сюда на краешек прозрачного мелководья выплывали из темной глубины пиявки, и Игнат вскоре очень полюбил наблюдать за ними.

А ведь прежде он всячески избегал заболоченных мест на реке, куда мог ступить босиком и где мог зацепить ненароком одну из этих омерзительных кровососущих тварей. Но зацепить одно, а наблюдать из уютного уголка недоступно совершенно другое: видимо, есть какое-то особое удовольствие наблюдать со стороны за всякого рода мерзостью, зная наверняка, что ей до тебя -- ну никак не добраться.

Иногда их сразу не было, но и Игнат не спешил. Он тогда ожидал подолгу с нетерпеливым, пронзительным до жути любопытством. И они словно чувствовали, они появлялись в виду неизменно, проступая вдруг из темнеющих глубин медлительно извивающимися толстыми лентами, то вытягиваясь в плоскую полосчатую струнку, то сжимаясь упруго в гуттаперчевый комочек. И они не спешили. Они вообще не спешили никогда, скользя без усилий в тоненьком слое прибрежной воды, иногда зарываясь в болотистый ил, иногда приближаясь вплотную к самому берегу. Но за береговую кромку, за светлеющий тонкий суглинистый краешек старицы они не выползали никогда. Это была их крайняя черта, естественный предел обитания с ближней торцевой стороны.

Тихий летний вечер, первые тусклые звезды, бесконечный, вальяжно распахнутый небесный купол... Все это весьма способствует полетам мысли, и однажды вот в такой летний вечер мысль о фатальной ограниченности пиявки внезапно поразила Игната.

Береговой дерновый краешек, суглинистая влажная кромка, привычные метры вперед, метры взад, жалкие метры и в стороны. Граница -- торец; границы -- болотистые заросшие боковые берега.

Вот и все, весь ее жалкий предел, ей судьбой не дано одолеть даже километры длины до противоположного торцевого берега. Ей должно бы казаться, что берега и старица это и есть целиком существующий Мир, ее необъятная Вселенная. Но далее есть луг, поле и лес, огромные города, пустыни и льды, земной шар и другие планеты, далекое Солнце и миллиарды световых лет космического пространства. Бесконечные по-своему и такие разные Миры, которые поразили бы пиявку, умей она рассуждать, своей непохожестью и странностью.

Но... возможно, что в этом мы схожи.

Существуют иные Миры, недоступные нам, как километры в длину для убогой медлительной пиявки. Достигнем когда-либо их невообразимо загадочных краешков?

Этот вопрос не ко времени, а посему поговорим лишь о том, что доступно сейчас. О Мире привычном, в котором теперь обитаем, и о Мире другом, который лишь чувствуем, касаясь едва, как травянистого краешка суши убогая пиявка.

Но в который идем неизбежно.

2

На едином фундаменте

Бывший материалист и главный герой романа Игнат Горанский убежден на сегодняшний день, что вся хоть как-то доступная нам Реальность состоит из двух принципиально различимых составляющих.

Духовной и Материальной.

Принципиально различимых, но имеющих некий единый основополагающий фундамент. Именно единый -- это важнейшее, что дает нам шанс вести разговор всерьез, используя далее весьма эффективный метод.

Метод, к слову, весьма эффективный и в науке.

Это метод аналогий.

И потому вначале окинем широким взглядом более привычную для нас составляющую материальный Мир. А после, находя общие точки соприкосновения, попробуем провести обобщающие аналогии.

***

Сия весьма непростая задача облегчается значительно тем, что и в более привычном материальном Мире мы длительное время наблюдали принципиально аналогичную ситуацию. Принципиально аналогичную, но именно в масштабах материального Мира. Этот Мир также длительное время разделялся наукой на две принципиально различимые составляющие, вещество и поле.

И действительно, на изначально предназначенном для нас уровне Мироздания (т. н. макроуровне) эти две составляющие многие годы выглядели совершенно разными. Миллионы лет макромир был наш единственный мир, единственная хоть как-то доступная нам необъятная старица. Миллионы лет мы забрасывали в нее лишь наши природные познавательные сети, мы вглядывались, слушали, трогали руками. Мы приближались к окраешкам незаметно, настороженно, крупицей, шажочком за тысячи лет. И вдруг неожиданный взрыв! -- молниеносный скачок.

Создав за коротенький срок НТР куда более совершенные познавательные сети, мы с замиранием сердца забросили их в далеко океан микромира. То, что обнаружилось там, ошеломило, захватывало, оно не укладывалось ни во что привычное. Не укладывалось настолько, что даже ученые всерьез заговорили о совершенно иных там законах.

Даже назвали их особо, назвали законами квантовой механики, но!---не унимаясь при этом никак, пытаясь вновь и вновь отыскать соединительные нити в родном и привычном. В том, что видим и слышим, чувствуем с первых мгновений.

И... беспросвет.

И только снова проблемы, и снова тупик. И лишь остается вздохнуть -- ну не получается дело, хоть тресни! Нельзя, нельзя натянуть микромир на привычный наш смысл, и слава Всевышнему, что хоть нашлось уравнение.

Только как натянуть на привычный наш смысл то, что с нашим привычным смыслом и вообразить невозможно?

Еще в школе поразила одна простейшая задачка. По условию требовалось найти соотношение сил электромагнитых и сил гравитации в атоме водорода. Решается-то элементарно, а результат поражает. Десять в двадцать третьей степени! -- попробуй-ка разместить в одну строчку столько нулей. . . Но ведь атом (не зря же Рэзерфорд назвал свою модель "планетарной") -- это та же солнечная система в сопоставимых масштабах. Пусть это грубо, пусть атом и "гораздо более пуст", отбросим для успокоения физиков хоть десяток нулей. Но ведь все равно остается совершенно невообразимая цифра! Что было бы с солнечной системой, если бы в ней силы притяжения вдруг увеличились в сто раз?