Несмотря на то что ряды сторонников национального движения неуклонно росли, массовым оно стать все же не успело. Основной силой украинского движения, его идейным вдохновителем и организатором и одновременно социальной базой являлась интеллигенция. В ее среде рождались и созревали теории национального строительства, из ее представителей формировались общественные организации и политические партии, из нее выходили вожди движения.
По данным Всероссийской переписи 1897 г., лица, занимавшиеся умственным трудом, составляли всего 0,5 % от населения малороссийских губерний[104]. В то же время здесь проживало приблизительно 25 % от всей интеллигенции Российской империи[105]. Вообще-то применительно к дореволюционной интеллигенции было бы некорректно употреблять термин «украинская», ибо «украинской» ее можно было назвать условно, исходя из чисто территориального принципа, да и то с позиций современной терминологии. Для обозначения дореволюционной интеллигенции, проживавшей в Малороссии, больше подходят термины русская или российская. Под украинской интеллигенцией в то время понимали именно участников украинского национального движения, сторонников украинской идентичности. Все прочие представители профессий, связанных с умственным трудом, в зависимости от ориентированности на ту или иную культуру, этнического происхождения, разговорного языка, принадлежали либо к русской, либо к еврейской и польской интеллигенции. Наиболее многочисленной и влиятельной являлась интеллигенция русская. Этническое происхождение не было главным фактором, определявшим принадлежность к ней. Значительная ее часть, как бы сказали в советское время, были «украинцами», а точнее (применительно к тому времени), «малороссами». Большая часть еврейской интеллигенции, не связанной с местечком и включившейся в общероссийскую экономическую и политическую жизнь, особенно те ее представители, которые приняли христианство, оказывалась вовлеченной в сферу русской, российской культуры и к интеллигенции украинской тоже отношения не имела.
Этнический фактор был больше характерен при формировании интеллигенции украинской. Конечно, и в этом случае бывали исключения. Например, В. Антонович происходил из поляков, известная украинская писательница Марко Вовчок (М. А. Вилинская-Маркович) была из великороссов. Не менее интересно этническое происхождение известных украинофилов супругов Русовых. А. А. Русов – великоросс-костромич, а жена его, урожденная С. Ф. Линдфорс, происходила из обрусевших шведов. Сначала, оказавшись в Черниговской губернии, «украинцем» стал А. Русов, а затем, под его влиянием, украинофилкой и активной участницей движения стала и его жена[106]. Случалось, что в одной семье дети выбирали разную национальную идентичность. Так, российский ученый В. И. Вернадский писал, что его сын (известный историк Г. В. Вернадский) – «православный и русский без всяких украинских симпатий, а дочка – украинка»[107]. В то же время многие русские националисты на Украине и убежденные малороссы (люди, придерживавшиеся общерусской идентичности или ее формы в сочетании с определенной местной идентичностью) были, как бы теперь сказали, этническими «украинцами».
Таким образом, выбор национальной идентичности далеко не всегда совпадал с этническим происхождением. Он зависел от общественного самочувствия человека, его семьи, среды, в которой он находился. На принадлежность к тому или иному течению влияли многие обстоятельства, не последнее место среди которых играли карьерные перспективы и прочие личные мотивы. С. Ефремов приводит пример того, как украинские национальные идеи находили поддержку у неукраинцев. Его друг В. Виноградов, «калуцкий кацап», как он сам себя называл, «через… жену свою, глубокую украинку», которая «твердо держала в семье украинский курс», «сдружился и сошелся с украинцами» и стал среди них своим[108].
Но случаи с Русовыми и Виноградовым все же были исключением. В отличие от русской интеллигенции, в основе самоидентификации которой лежал культурно-языковой принцип, интеллигенция украинская имела более единообразную этническую базу и группировалась вокруг своей культурно-этнической отличительности, стремясь превратить последнюю в признак собственной национальной идентификации. Подобное положение сохранилось и после революции. Так, С. Ефремов, сам националист и виднейший деятель украинского национального движения, слово украинец употреблял не в этническом, а в политическом смысле, подчеркивая этим принадлежность к определенному кругу единомышленников, сторонников украинской идеи. Его знакомые (отнюдь не великороссы) «приходят к украинству», «разочаровываются в украинцах». А чего стоит его выражение «весь украинский Киев»![109]
Русская интеллигенция была по преимуществу городской. К ней относились инженерно-технические кадры, основная масса профессорско-преподавательского состава высшей школы, особенно специалисты по естественным и техническим наукам, медицинский персонал, часть учительства, а также значительная часть служащих. По социальному происхождению эта интеллигенция принадлежала к буржуазным и мелкобуржуазным слоям города и села[110]. Украинская интеллигенция по своему составу была преимущественно сельской (землемеры, агрономы, ветеринары и, конечно, учительство) и пополнялась за счет мелко– и среднебуржуазных слоев села.
Другим поставщиком кадров для украинской интеллигенции был город. Несмотря на то что города Малороссии были носителями в первую очередь русской (и во многом еврейской[111]) культуры, именно в них формировалась украинская интеллигенция, именно там развивалось украинское движение. Источником ее пополнения были предместья, полумещанские районы, в которые попадали выходцы из сел, дети торговцев, мелкие собственники.
Конечно, далеко не все эти люди связывали судьбу с украинской идеей. Многие стремились овладеть «высокой» русской культурой и резко повысить свои возможности, перешагнув рамки местной провинциальности. Но именно они, «интеллигенты в первом поколении», которые находились в переходном состоянии, покинули свою прежнюю социальную среду и не успели еще утвердиться в новом социальном статусе, чаще всего пополняли ряды украинской интеллигенции.
Пополнялась она и за счет выходцев из верхушки городской разночинской интеллигенции – гуманитариев, преподавателей, публицистов, юристов, банковских и кооперативных деятелей, земцев. Еще одной немногочисленной группой, которая поставляла кадры национальной интеллигенции, стали выходцы из привилегированных слоев – помещиков, потомков казацкой старшины, крупных хуторян, незнатных по происхождению, но экономически сильных и влиятельных[112]. Все группы имели общую «украинскую» основу, но довольно сильно расходились по другим вопросам, например по социальным, что и стало причиной появления множества национальных партий.
Но это была, так сказать, потенциальная почва для деятельности национального движения. Ее активных участников было гораздо меньше. По данным Киевского жандармского управления, в 1896 г. в 22 организациях «старой громады» насчитывалось 438 человек. Из них в самом Киеве – 108. «Младоукраинцев», в основном студенческой молодежи, было еще меньше[113]. Конечно, число «украински» ориентированных людей, «национально сознательных» и «старых» украинофилов, было больше, может, в несколько раз. Но даже в таком случае они составляли явное меньшинство. Подобная тенденция сохранялась и в дальнейшем. Лидер Украинской радикально-демократической партии Е. Х. Чикаленко указывал, что на сентябрь 1910 г. общее число сторонников украинского движения составляло примерно 2 тысячи человек, из них активных членов было не более 300[114]. Вообще, он весьма неординарно охарактеризовал немногочисленность своих единомышленников. 3 августа 1903 г. в Полтаве открывали памятник малорусскому писателю И. Котляревскому. Это событие адептами движения было превращено во «всеукраинскую манифестацию», правда весьма умеренную. «Всеукраинский» характер ей придавало то, что в Полтаву съехались националисты не только из России, но и из Австро-Венгрии. По словам эмигрантского историка Т. Гунчака, «открытие памятника Котляревскому стало большим политическим событием, поскольку украинская интеллигенция своей массовостью и согласием публично засвидетельствовала в присутствии представителей враждебной (то есть российской. – А. М.) власти свою преданность украинскому делу»[115]. Преданность собравшихся украинскому делу не вызывает сомнений, а вот о «массовости» имеются и другие сведения, причем исходят они от современника и участника тех событий. Е. Чикаленко вспоминал, что большинство активистов движения занимало два вагона поезда, шедшего из Киева в Полтаву, и, если бы он сошел с рельсов, украинскому движению был бы нанесен тяжелый удар, на годы, если не на десятилетия задержавший бы развитие украинского дела[116].
