1917–1918 гг. можно считать определенным рубежом в развитии украинского национального сознания. В этот период не только происходит его утверждение в значительных массах крестьянства и начинается закрепление взгляда на Украину как на национально-политическое целое, но и углубляются различия в менталитете населения различных регионов Украины, заложенные еще в Средневековье – в зависимости от времени вхождения той или иной местности в состав России и степени в ней польского влияния. Оплотом националистов становится Правобережье, позже других отошедшее к России и дольше других испытывавшее давление полонизации, а также ряд районов среднего Днепра и Левобережья, как правило слабо урбанизированных, экономически менее развитых и менее пестрых в этническом плане.

Население востока, юга, юго-востока, а также большей части Левобережной Украины связывало социальный вопрос с национальным в меньшей степени. История колонизации этих территорий и вхождения их в состав России, наличие крупных городов, а также пестрый этнический состав приводили к тому, что взгляд на «русский вопрос» и отношение к России здесь существенно отличались от тех, что встречались в других местностях. Так, крестьянский вождь анархист Н. Махно вспоминал, что «население (Гуляй-Польского. – А. М.) района было определенно враждебно настроено против политики Украинской Центральной рады, агенты которой, разъезжая по району, травили всякого и каждого революционера, называя его «предателем “неньки Украины” и защитником “кацапів”, которых по идее Украинской Центральной рады (по выражению ее агентов), конечно, нужно было убивать “як гнобытилiв мови”. Такая идея оскорбляла крестьян. Они стягивали с трибуны проповедников и били как врагов братского единения украинского народа с русским»[221]. Приведенный отрывок интересен не только тем, что показывает непопулярность националистических идей среди крестьянства. Не менее важно, что для тех, кто уже отождествлял себя как украинца (Махно непроизвольно говорит об этом как о само собой разумеющемся), было вовсе не очевидным, что существование украинцев должно обязательно подразумевать негативное отношение к русским, что их интересы обязательно противоположны, требуют отказа от сознания своей общности и что Россию и все русское они должны считать чужим.

Под влиянием внешних и внутренних причин крестьянство все больше приобретало украинскую идентификацию, оставляя в прошлом идентификацию по местности, религии. Конечно, пример, приведенный Н. Махно, относится к началу Смуты. По мере углубления социальных конфликтов, по мере ослабления действия любых «сдерживающих центров» менялось и видение национального вопроса. Но если для украинской интеллигенции виной России было само ее существование или та же «ганьба мовы», то движущим мотивом антироссийских настроений на селе был экономический фактор, который можно выразить словами: «не дадим хлеба в Московию», а потому «хай живе незалежна Украина!»[222]. Экономика и интересы своего кармана продолжали играть определяющую роль в настроениях украинского села и после окончания войны.

Итак, за годы революции и Гражданской войны развитие национального сознания в его украинском варианте резко активизировалось, чему способствовало крушение старой системы самоидентификации, активная деятельность украинского национального движения, добившегося создания украинской государственности и выступавшего в войне отдельной силой, а также политика большевиков, формально принявших на вооружение многие лозунги украинского движения. Но проникло национальное сознание в крестьянство еще не достаточно глубоко, сильнее проявляясь в западных губерниях, а слабее – в южных и юго-восточных. Рост националистических и сепаратистских настроений среди крестьянства был вызван в первую очередь влиянием социально-экономического фактора, который оставался для него главным на протяжении всех военных лет. От того, как будут разрешены экономические вопросы, зависела и популярность в народе националистических идей и настроений. А все, что раздражало крестьян, могло быть использовано для их разжигания.

В первые годы по окончании Гражданской войны многие адепты украинского движения практически не изменили своих целей, добиваясь создания украинской государственности в форме УНР, и действовали прежними средствами, полагаясь в основном на силовые методы. Была изменена лишь тактика: главный упор делался на подготовку народного восстания на Украине и одновременный удар петлюровских войск извне. Задача по подготовке восстания ложилась на плечи националистического подполья, усиленно создаваемого еще с конца Гражданской войны.

Повстанческие отряды различной политической окраски начали формироваться во время пребывания на Украине армии Деникина. Кроме махновцев и большевиков, свои отряды создавали и украинские националисты, как те, кто ориентировался на Директорию УНР и С. Петлюру, так и приверженцы более левых взглядов, вплоть до тех, кто по социально-экономическим вопросам разделял программу РКП(б), но по своему видению национального вопроса почти не отличался от петлюровцев. Если последние занимали более-менее определенные позиции, то так называемые национал-коммунисты постоянно колебались от совместных с большевиками действий до вооруженной борьбы против них. Петлюровским подпольем руководил находившийся в Каменец-Подольском Центральный повстанческий комитет (Цупком), который поддерживал связь с отрядами, действовавшими на территории, занятой Красной армией.

Цупком приказал своим отрядам в состав РККА не вливаться, но многие командиры и атаманы примыкали к красным. Одни стремились сохранить свои части от разгрома или расформирования и получить оружие[223], другие, до конца не определившись, искали свое место в войне или действовали чаще не по своей воле, а под влиянием меняющихся обстоятельств. В рядах петлюровских подпольщиков могли встречаться бывшие красные и белые солдаты и офицеры (вне зависимости от этнического происхождения), а в рядах белых и красных – те, кто раньше состоял в армии УНР. Наиболее ярким примером может служить судьба атамана Н. А. Григорьева. Бывший царский офицер вступил в ряды армии УНР, но затем перешел на сторону красных, стал комбригом, а вскоре комдивом и прославился освобождением от интервентов Одессы, Николаева и Херсона (в 1919 г.)[224]. Но вскоре после этого он поднял мятеж против большевиков. По свидетельству людей, знакомых с ним, Григорьев не знал, на кого ему ориентироваться, причем в числе наиболее предпочтительных «центров силы» он называл не Петлюру, а Деникина и русских эсеров и намеревался бить петлюровцев (и, конечно, коммунистов)[225]. Третьи мыслили примерно так же, как и Ю. Тютюнник, который «пошел служить украинской рабоче-крестьянской власти… потому, что считал ее “УКРАИНСКОЙ”». Но со временем у таких людей «убеждение в украинской природе тогдашней советской власти поколебалось». В случае с генерал-хорунжим на его разочарование повлияло «знакомство с ответственными работниками» большевиков, относившимися, по его словам, несерьезно к «украинской выдумке», а также ликвидация Украинской Красной армии[226].

После поражения войск Директории в конце 1919 г. петлюровские отряды, оставшиеся в УССР, на какое-то время растворяются среди крестьян. Первоначально они действовали без общего плана, но уже с середины 1920 г. их представители наладили связь с изгнанным правительством УНР и стали получать оттуда руководящие указания. Во всех губерниях предписывалось создавать повстанческие комитеты (ПК) от губернских до сельских, а в каждом уезде организовывать полк (курень)[227]. В скором времени повстанкомы появляются по всей Советской Украине. Подавляющую массу подпольщиков составляла интеллигенция – учителя, врачи, бывшие офицеры. Наиболее известными из повстанкомов были Екатеринославский, Холодноярский (в районе Кременчуга, название получил от одноименного лесного массива), Одесский (так называемая Политическая пятерка), Киевский («Центральный повстанком»).