Малороссия стала полем идейной борьбы поляков против России и русскости. Они считали южнорусские земли своими и видели их в составе будущей Польши, за восстановление которой боролись. Со временем все большее число поляков начало понимать нереальность восстановления Польши в границах 1772 г. (до разделов) и ассимиляции малороссов в польскую нацию. Тогда на вооружение была взята идея политического сепаратизма Южной Руси, добиваться которого следовало, прививая малороссийскому населению особую «украинскую» идентичность. Край этот потерян для Польши, но надо сделать так, чтобы он был потерян и для России[31], – таковой стала генеральная линия польских националистов в «малорусском вопросе». Питательной почвой для этого могли послужить воспоминания о запорожской автономии, гетманщине, антимосковских фрондах казачьей верхушки. Однако после инкорпорации этой последней в российское правящее сословие, получения ею вожделенного дворянского статуса и помещичьих привилегий казачьи мятежи, фронда и вызванные ими сепаратистские тенденции сошли на нет. Малороссийское дворянство стало опорой порядка, а простой народ доказал верность своему выбору в пользу Москвы еще во время Б. Хмельницкого и бесчисленных казачьих смут XVII – начала XVIII в. Вдохнуть силы в идею сепаратизма, посеять рознь между Северной и Южной Русью предполагалось путем постепенной, но настойчивой пропаганды их различия и национальной обособленности, путем идейного воспитания малорусской молодежи. А польское культурное влияние в крае было весьма сильным.
Культивированию сепаратизма должна была способствовать даже терминология. Поляки стали употреблять термины Украина для обозначения всех южнорусских земель (а не части территории Среднего Поднепровья, за которым это название закрепилось исторически) и украинцы для обозначения православных малороссов, вкладывая в эти слова политический смысл. «Украину» стали изображать землей, духовно близкой Польше. При этом акцент делался на ее противопоставлении России, что отразилось и в терминологии (польские националисты еще называли ее «Русью», в противовес «Московщине», то есть России, которая, по их убеждению, Русью не являлась). Тогда же некоторые польские националисты стали выдвигать идею об этнической близости поляков и русинов (по современной терминологии – украинцев), опять же подчеркивая сильные культурные и этнические различия между последними и великороссами. Из авторов подобных концепций можно упомянуть, например, Франциска Духинского. В частности, он считал Русь, то есть галицких русинов и малороссов, ветвью польского народа, а их язык – диалектом польского языка. «Москали»[32] же, по его утверждению, присвоили себе это имя вместе с территорией, на которой проживали малороссы. Сами «москали» – народ не арийского, а туранского происхождения, народ азиатский (финско-монгольский), лишь слегка ославянившийся. Соответственно, рассуждал Духинский, их культура и нравственность были жалкими и ничтожными и ни в какое сравнение не могли идти с европейскими (куда, естественно, входила культура поляков и «руси»)[33].
Идейный, а позднее и организационный вклад поляков в украинское движение позволил его противникам усматривать в нем «польскую интригу», своеобразный тихий реванш за потерю государственности и неудачу антироссийских восстаний 1830–1831 и 1863 гг.
Зарождение украинского движения, то есть такого, которое приступило к конструированию национального фантома и созданию идеального Отечества и начало воплощать их в жизнь, следует отнести к самому концу первой половины XIX в., к созданному в 1845 г. Кирилло-Мефодиевскому обществу. В этом обществе состояли историк Н. И. Костомаров, писатель П. А. Кулиш, поэт Т. Г. Шевченко и еще несколько представителей общественности Малороссии. Ими была выработана программа идеального устройства России, которое виделось в виде федерации славянских народов, построенной на началах политической свободы и социального равенства[34]. Члены общества впервые заговорили об «Украине» как об особом политическом организме: в составе федерации она должна была стать отдельной политической единицей. Николаем Ивановичем Костомаровым, впоследствии видным историком и украинофилом, была написана «Книга бытия украинского народа», ставшая не только своеобразным манифестом Кирилло-Мефодиевского общества, но и первой серьезной и сознательной программой украинского движения[35]. В ней заведомо давалась «идеальная», далекая от действительности история Украины. Она представала в виде самостоятельного субъекта, ведущего самостоятельную политику, но насильно разделенного Польшей (которая, впрочем, была названа автором «сестрой» Украины) и Москвой[36].
Развитие политической мысли в малорусских землях Российской империи имело место и в XVII, и в XVIII, и в начале XIX в. Можно упомянуть ряд публицистических произведений. Так, «Разговор Великороссии с Малороссиею» К. Дивовича (1762 г.) написан как спор противников отмены Гетманщины со сторонниками усиления центростремительных процессов. Нельзя не упомянуть и «Историю Русов», проникнутую местническим духом и на долгие годы ставшую основой для исторических сочинений украинофильского содержания. Мотивы некоторого противопоставления Малороссии и Великороссии как проявление местничества встречались в литературе и позже[37]. Но содержащие их литературные и публицистические произведения были все же отголоском старой эпохи. Их авторы рассуждали в привычной им системе феодального вассалитета и хотя и вспоминали о прежней гетманской автономии, но не подвергали сомнению целесообразность нахождения Малороссии в Российском государстве. Утверждать, что в литературе того периода имелось осознание себя в историческом развитии как нации, было бы явной натяжкой.
В этих произведениях даже сильнее чувствуется желание высших слоев малороссийского общества лучше, то есть с большими для себя правами и выгодами, «вписаться» в существующую самодержавную российскую государственность, нежели стремление предложить ей свою альтернативу. Выше сожаления о потере части (опять же, собственных, а не «украинских») полномочий авторы этих произведений не поднимались. И самое главное, новый положительный идеал, расположенный в будущем, а не в прошлом, они не формулировали. О национальном фантоме под названием «Украина» речи еще не было. Впервые в этом качестве такой идеал появляется в программе Кирилло-Мефодиевского общества, деятельность которого и становится отправной точкой в истории движения. Но в 1847 г. общество было разгромлено властями, и до второй половины 1850-х гг. украинское движение ничем себя не проявляло.
Император Николай I и его ближайшее окружение сознательно засекретили истинные цели Кирилло-Мефодиевского общества, хотя верно оценивали их как попытку формирования программы украинского национального движения. Вместо этого (как бы сказали некоторые историки, если бы вели речь о советском периоде) была «сфабрикована» версия, гласившая, что его члены стремились объединить славянские народы под скипетром российского самодержца. Сделано это было для того, чтобы не допустить проникновения подобных антиправительственных настроений, к тому же спаянных с регионально-национальными (украинскими) устремлениями, в массы малорусского, прежде всего образованного, населения[38].
Огромный вклад в становление движения, в конструирование идеального образа «Украины» и придание ему романтического ореола внесло творчество одного из членов Кирилло-Мефодиевского общества, Тараса Григорьевича Шевченко. Несмотря на неоднозначность личности Шевченко и его творчества, нельзя не отметить, что во многом благодаря его поэзии «украинская» тематика не только нашла свое выражение, но и со временем стала достоянием широкой общественности. Не будет преувеличением сказать, что Шевченко стал духовным отцом движения, во многом определившим его дальнейшее развитие и мировоззрение. Шевченко не был идеологом в чистом смысле этого слова. Он формулировал идеи не в четком политическом виде, а в образах и литературных формах. Он дал тот эмоциональный толчок, тот иррациональный импульс развития, в котором нуждается и с которого начинается всякое национальное движение. Он определил его ценностные ориентации и пути воплощения национальных идеалов.
