Если ребенок в четыре года терзает своих крылатых и четвероногих земляков, он потом и людей будет обижать походя.

. . . . .

Сегодня я работал. Слышу – стук в дверь. Машин голос:

– Папа! Папа!

Значит, что-то случилось. Без дела она меня в рабочие часы, как правило, не тревожит.

Врывается:

– Тебя – к телефону! Бабушка с тобой говорить хочет. По телефону.

Бегу в коридор. Трубка лежит на рычаге.

– Нет, – говорит Маша, – сюда, сюда!..

И ведет меня в кухню, где на белой табуретке стоит ее маленький игрушечный телефончик.

Придумала, вообразила и уверовала, что бабушка и в самом деле звонила с Кавказа и звала меня.

Пришлось взять трубку и несколько минут «поговорить с бабушкой». Конечно, сердиться я и не подумал.

13.6.60.

Десятого мы с мамой ездили в Лугу, смотрели дачу. Понравилась. Это не в самой Луге, а за городом, на Лангиной горе. Выйдешь из калитки – и уже лес. Через другую калитку пройдешь – река Луга, за ней густые леса, а по эту сторону – заливные луга. Дом отдельный, хозяева – ленинградцы, приезжать будут не часто, маленьких детей у них нет. Зато есть дети у соседей. Так что Машке там будет, надеюсь, и весело, и удобно…

. . . . .

Сегодня утром вижу – натирает в столовой паркет маленькой платяной щеткой.

Спрашиваю: откуда щетка?

– Мне мама дала. С самого начала.

– С какого начала? Как ты родилась?

– Нет, не когда родилась.

– А когда?

Вопросы «когда» и «сколько» по-прежнему очень трудные для нее.

Я повторяю вопрос:

– А когда?

Отвечает:

– Сначала первое, потом во вторник, потом шестое, потом – число, потом – праздник.

Набор слов? Да, но все они, эти слова, из одного, календарного ряда.

17.6.60.

Машка мало гуляет. Родители и тетя Минзамал поглощены предотъездными делами. Собираемся в Лугу.

. . . . .

Третьего дня вечером мы всем семейством гуляли, ужинали в «Вечернем кафе» возле Ленфильма. Перед этим часа полтора сидели в Дивенском садике. Машка писала на песке буквы и самостоятельно нацарапала слово:

. . . . .

С упоением слушает стихи Саши Черного. И вообще всякие хорошие, крепкие, энергичные стихи.

Но сама наизусть почти ничего не знает. Даже то, что знала, забыла. А «Поезд» Саши Черного может слушать пятьдесят раз подряд.

– Еще! Еще! Еще!

. . . . .

Рассматривали книгу Ревалда…

Отец Сезанна читает газету «L'Evenement».

– Что это?

Говорю:

– Дядя читает газету.

– Это грузинский дядя?

А Сезанн-pere действительно похож на грузина.

. . . . .

В мире дела идут своим чередом. Эйзенхауэр под напором народного гнева отказался от поездки в Японию. В газете карикатура: премьер Киси сидит в луже.

Машка:

– Это кто?

– Это Киси.

– Кто?!!

– Киси. Так его зовут. Хочешь с ним дружить?

– Гм… Он что-то немножко сердитый.

. . . . .

Интересуется вопросами жизни и смерти. «А где я, а где она, он были тогда?»

«Что такое умер?»

Что ей сказать и как сказать?

Сегодня читали Сашу Черного. Я говорю:

– Саша Черный очень любил детей.

Это «любил» настораживает ее.

– А где он теперь?

– Далеко.

– Где?

– Очень далеко, Маша.

Подумала и:

– В красненьком домике али в зелененьком живет?

Между прочим, упорно вместо «или» говорит «али».

22.6.60.

Вчера мама и Маша уехали в Лугу. А папу дела задерживают числа до 1 июля в Ленинграде.

Сегодня Элико звонила по телефону. Говорит, дачей довольна. А Машка – та в полном восторге. Ест клубнику, которую хозяйка при ней, на ее глазах снимает с грядки!

. . . . .

О жизни и смерти. Хотя не говорим, но понимает, что умереть – это очень плохо. И боится, что это слово будет произнесено.

Рассказывал ей на днях о нашем детстве. Говорю:

– Тетя Ляля была тогда совсем маленькая. У нее еще косичек не было. Вася был побольше, а я – самый старший…

Перебивает:

– А где теперь Вася?

Я говорил ей – и не один раз, – что он умер.

На этот раз говорю:

– Далеко.

– Живет далеко?

Это «живет» так многозначительно, что не остается сомнений, что именно она имеет в виду.

Говорю:

– Да, живет.

И опять:

– В розовом домике али в голубеньком?

Что за домики – не понимаю. Но если есть домик, тогда святая ложь становится правдоподобнее.

. . . . .

На улице. Крохотная собачка бежит у ног хозяйки.

– Маша! Смотри!..

– Ой, что это за собачка? Может быть, это наша родилась уже?

23.6.60.

Забыл давеча записать. После долгих споров и колебаний накануне отъезда свели Машку в дамскую парикмахерскую, и там тетя в белом халате отчикала Машину косу. Машка – ничего, не плакала, не горевала, только просила все время, «чтобы было как у мамы».

Подстригли ее в кружок. Стрижка ей не идет, а главное – волосы по бокам болтаются и лезут все время в глаза. Лучше бы уж со своим конским хвостом бегала.

. . . . .

Утром сидит за столом, изнемогает. На маленькой тарелочке – приправленная повидлом манная каша. Машка не ест, вертится на своем стульчике.

– Ты что?

Вздохнула:

– Не знаю… что-то кашу не хочется.

Этим «что-то» она как бы смягчает (и довольно часто) недозволенную формулу «не хочу».

24.6.60.

От наших лужанок ни слуху ни духу. Обещали писать и не пишут.

Переписываю – в день по чайной ложке – те записи, которые делал на бумажных клочках…

. . . . .

Сидела за своим столиком, обедала. Рядом на оттоманке развалился наш котище.

Маша:

– Кот, уйди! Ты что не уходишь? Папа, кот на скатерть лег! У него же муравьи и глисты.

– Что у него?!!

Поправилась:

– У него комары и глисты.

Это она комаров и муравьев с блохами спутала. Знает, что и первые, и вторые, и третьи кусаются.

27.6.60.

Первое письмо из Луги. Мама устала, измучилась устройством быта, но при этом не нахвалится тамошней природой, ее красотой, целительностью воздуха и так далее.

Маша блаженствует.

Целый день в саду. Только есть домой приходит.

Подружилась, по словам мамы, с хозяином, отставным полковником, поливает из маленькой лейки грядки, получила «надел» – собственную маленькую грядку, с огурцами, кажется…

. . . . .

Недели две назад – голос за дверью моей комнаты:

– Можна?

Говорю:

– Да, мамочка.

Появляется Машка:

– Ты думал – мама?

– Да, я думал – мама.

Страшно ей понравилось, что ее за маму могут принять.

– Давай еще подумай. Хорошо? – говорит она и быстро выходит из комнаты, чтобы еще раз постучаться и спросить:

– Мож-на?

. . . . .

Скучаю без тебя, Машка. Скоро, надеюсь, увидимся. До свиданья, дружочек. Маруська моя курносая!..

3.7.60. Луга.

Уже четвертый день папа в Луге. Ехал сюда автобусом. После двух с половиной часов качки и тряски вышел, пошатываясь, на привокзальную площадь, огляделся: никого нет, никто не встречает.

И вдруг – где-то далеко-далеко – разглядел голубую мамину кофточку, а рядом с мамой – человечка в белой панамке. Еще издали увидел, как покраснела, залилась румянцем Машутка, когда мама сказала ей:

– Смотри, папа приехал!

Бежала со всех ног. В протянутой ручонке букетик полевых колокольчиков.

Все эти дни не отходила от меня.