Бабушка и мама, восторгаясь этим нашим рукоделием, спросили:

– Кто это сделал?!

Машка промолчала, а я, желая поощрить ее, сказал:

– Маша. Она плела и клеила.

Это и правда и неправда. Машка пробовала плести и – неудачно. А клеем мазала главным образом по моим пальцам. Я сделал ошибку. Надо было сказать:

– Я, а Маша мне помогала.

А тут и отец получился врунишка и дал нехороший урок дочери: как можно задешево купить славу.

. . . . .

Засыпает вечером хорошо. И не боится. Сама заметила это и похвалилась:

– Мамочка, я теперь не боюсь спать (одна).

Вообще, кажется, прошел, слава богу, этот период страхов, когда она на каждом шагу подвывала: «Бою-у-усь. Собаку боюсь! Машину боюсь! В коридоре боюсь. На кухне боюсь».

. . . . .

Сегодня утром за завтраком:

– Папа, что я пью? Это какао, что ли, называется?

Откуда это частое детское «что ли», подмеченное К. И. Чуковским в его «От двух до пяти»? Ведь во взрослой интеллигентской речи это «что ли» или не встречается или встречается крайне редко.

. . . . .

Сегодня кисленький, сухой, но вместе с тем как будто и туманный, какой-то сизый, дымчатый день. Унылый до такой степени, что даже неприятно делается: вспоминается детство, когда бежишь (заставляешь себя бежать) утром в училище, на улицах прохладно, тихо, пахнет дымом, по всему телу разлилась сонливость, – кажется, лег бы и заснул в первом подъезде на его каменных плитах…

За завтраком Машка ревела. Ей предложили, видите ли, к манной каше брусничного варенья, а она пожелала инжирного. Ничего, слопала (и тарелку облизала) с брусничным.

Собирается с бабушкой на прогулку.

. . . . .

Весьма кстати. Нашел сейчас заметку на отдельном листочке:

К вопросу об «Армии Спасения». (Это, к той странице, где речь идет о моих попытках повлиять на Машу с помощью отцовских воспоминаний детства.)

Можно создать искусственный климат, но невозможно, нелепо создавать искусственную нужду, недоедание, голод.

Впрочем, кое-что, по-видимому, можно все-таки сделать. Но для этого следует каждый день и каждую минуту быть начеку. Следить, чтобы ребенок не переедал, не объедался, не зажирался. Чтобы всегда был аппетит и чтобы он удовлетворялся умно – тем, что бог пошлет, а не чего моя душа пожелает.

Все это, разумеется, требует труда, усилий, а часто и той строгости, безжалостности, которая выше любви, которая и есть любовь.

13.10.60.

Вчера говорили с мамой о том, что вечерние занятия, перед сном, не очень-то полезны. Решил попробовать заниматься утром, урвав полчаса от рабочего времени.

Сегодня занимались от 11 до 11.40. Такая передвижка часов заметно сказалась на Машкиных успехах. Только к концу урока утомилась, стала отвлекаться, отвечать невпопад. На уроке присутствовала мама, радовалась нашим успехам.

Боюсь: не рано ли? То есть не рано ли стали учить ее! Сегодня я высчитал, что, когда я начал учиться грамоте, я был месяца на два, на три постарше. И у меня уже все созрело тогда. Я жадно хотел научиться читать. И научился в два-три дня…

14.10.60.

Вечером гуляла с папой.

Показывал ей домик Петра, Ши-Цзяо, невскую черную воду, к которой она боялась сначала спускаться, а потом просила:

– Постоим еще! Как красиво!..

. . . . .

Гуляя с бабушкой, пыталась читать вывески:

Помнит уже почти все буквы. И я уже не знаю, как застопорить, затормозить процесс ее «образования».

15.10.60.

Вчера вечером читал ей «Спящую красавицу». Дошли до того места, где злая фея готовится сделать что-то худое новорожденной.

– Почему? Зачем? – всполошилась Машка. – Ведь она же (показывает пальцем на спеленатого младенца) не виновата! Ведь это она – мама – обидела фею!..

Во всем, всегда, везде ищет справедливость.

16.10.60.

Добрые люди уверяют, что пороки по наследству не передаются. Еще как передаются!

В детстве я долго и упорно грыз ногти. С этим жестоко боролись. Отец достал где-то или сам изобрел рецепт «лекарства» от этой болезни: спиртовой настой из уксуса, перца, горчицы и других специй. Пальцы мои один за другим окунали в рюмку с этой гадостью. Не помогло. Очень скоро я догадался, что достаточно вымыть или хотя бы вытереть о штанину пальцы – и они снова «готовы к употреблению».

И вот – дочь моя тоже грызет ногти. Давно уже. Бьемся, отучаем ее – не помогает.

Когда она это проделывает – неизвестно. На глазах у нас не кусает. Но ногти у нее обгрызены по самые лунки.

На днях я ее сильно пробрал и говорю:

– Когда ты это делаешь? В кровати, что ли?

– Да, – говорит, – под одеялом.

Вчера утром, разглядывая свои ногти, она совершенно серьезно сказала матери:

– Хорошо, что я на ногах не грызу ногти. Хоть там у меня подарочки остались!..

. . . . .

Дала слово, что грызть ногти не будет, что будет следить за собой (то есть, не слово, конечно, а просто обещание). Я долго говорил ей, как это некрасиво, когда у девочки такие огрызки на пальцах. На следующий день осмотрел ее руки.

– Что такое?! Опять кусала?!!

– Нечаянно. Сама не заметила…

Вчера опять осмотрел пальцы. И она – уже с искренним отчаянием:

– Не растут почему-то! А я не грыжу.

17.10.60.

После обеда ходили втроем на прогулку. Пешком дошли до диетического магазина на Невском. Мама пошла в магазин, а мы ждали ее в сквере у Казанского собора.

Очень ей понравилась электрическая реклама – зажигающиеся на небе буквы. Сидели и читали: «Покупайте подарки в Ювелирторге», «Храните деньги в сберкассе», «Не давайте детям играть с огнем».

Разглядывала зеленого Кутузова и расспрашивала о нем:

– Он хороший?

– Да, он был хороший.

– Он детей любил?

– Да. У него была внучка Катенька, он ее очень любил.

– А других детей любил?

– И других – тоже.

– А меня он тоже любил бы?

– Думаю, что и тебя любил бы.

Потом встретили маму и пошли по каналу домой.

18.10.60.

Ездил вчера с Машуткой в «Советский писатель». На лестнице в Доме книги встретили дядю Леню Рахманова, он уговорил нас зайти к ним, согласившись подождать нас…

В издательстве Машку встретили не хуже, чем другие мои произведения, – пожалуй, даже лучше.

Кто-то спросил, сколько ей лет. Меня рядом не было.

– Три, кажется, – ответила Машка.

Пришел веселый седеющий дядя, А. Н. Узилевский, заместитель директора издательства.

– А-а, девочка, здравствуй! Ты у нас работать хочешь?

– Хочу.

– Ну, будешь работать. Вот тебе стол, вот карандаш, вот бумага.

Пока я разговаривал с Кузьмичовым и другими, Машка успела нарисовать красным и синим карандашом девочку, у которой ноги растут прямо из головы, и еще кого-то.

Рахманов ждал нас на площадке второго этажа. Там – зеркало. И вдруг я вспомнил себя в этом зеркале – семнадцатилетнего, когда мы с Гришей Белых впервые появились в этом доме. Как смущались мы оба. Как я краснел, разговаривая с главным бухгалтером ГИЗа Лихницким. Он, помню, даже спросил: «У вас что, больное сердце»? – «Нет». – «А почему же вы так краснеете?»

Да, не в отца пошла наша Маша.

У Рахмановых сидели минут пятнадцать.

Дома были около четырех. На Марсовом поле успели набрать полные карманы снежной ягоды.

4 ГОДА 2 МЕСЯЦА

22.10.60.