«Может быть, и в самом деле лучше убежать? – думал он. – Проберусь как-нибудь на фронт или к партизанам, навру чего-нибудь, скажу, что мне скоро тринадцать лет будет, – может, меня и возьмут. Пойду куда-нибудь в разведку и погибну… как полагается… а после в газетах напишут или, может быть, объявят Героем Советского Союза…»

Но убежать Леша не успел. Перед самым рассветом он забылся и задремал. А в половине восьмого, раньше чем обычно, его разбудила мать.

– Леша! Лешенька! – говорила она испуганным голосом. – Проснись! Сыночек!

– Чего? – забормотал Леша, дрыгая спросонок ногой.

– Вставай скорее. За тобой приехали, тебя спрашивают.

Леша одним махом сбросил с себя одеяло и сел в постели.

– Приехали? Из трибунала? – сказал он.

– Из какого трибунала? Не знаю, военный какой-то приехал. На мотоциклетке.

«Эх, не успел убежать», – подумал Леша.

Застегивая на ходу рубашку и затягивая ремешок на животе, он вышел на кухню.

У печки стоял высокий красноармеец в полушубке и в кожаном шоферском шлеме. Он сушил перед печкой свои меховые рукавицы. От них шел пар.

Увидев Лешу, красноармеец как будто слегка удивился. Наверно, он думал, что Леша немного постарше.

– Михайлов Алексей – это вы будете? – сказал он.

– Я, – сказал Леша.

– Одевайтесь. Я за вами. Вот у меня повестка на вас.

– Ой, батюшки-светы, куда это вы его? – испугалась Лешина мать.

– А это, мамаша, военная тайна, – усмехнулся красноармеец. – Если вызывают, значит, заслужил.

У Леши не попадали в рукава руки, когда он натягивал свое пальтишко. Мать хотела ему помочь. Он отстранил ее.

– Ладно, мама. Оставь. Я сам, – сказал он и почувствовал, что зубы у него все-таки слегка стучат и голос дрожит.

– Взять с собой что-нибудь можно? Или не надо? – спросил он, посмотрев на красноармейца.

Тот опять усмехнулся и ничего не сказал, а только покачал головой.

– Поехали, – сказал он, надевая свои меховые рукавицы.

Леша попрощался с матерью и пошел к выходу.

На улице у ворот стоял ярко-красный трофейный мотоцикл с приставной коляской-лодочкой.

Еще вчера утром с каким удовольствием, с каким фасоном прокатился бы Леша Михайлов на виду у всей деревни в этой шикарной трехколесной машине! А сейчас он с трудом, еле волоча ноги забрался в коляску и сразу же поднял воротник и спрятал лицо: еще, не дай бог, увидит кто-нибудь из соседей…

Красноармеец сел рядом в седло и одним ударом ноги завел мотор. Мотоцикл задрожал, зафукал, застучал и, сорвавшись с места, помчался, взметая снежные хлопья и подпрыгивая на ухабах, по знакомой деревенской улице.

Ехали они очень недолго. Леша и оглянуться не успел, как машина застопорила и остановилась у ворот двухэтажного каменного дома. У ворот стоял часовой.

Леша огляделся и узнал этот дом. Когда-то здесь был детский сад.

«Это на Островах, – сообразил он. – Вот он, оказывается, где трибунал-то помещается…»

– Вылезай, Алексей Михайлов. Пошли, – сказал ему красноармеец.

«Ох, только бы не заплакать», – подумал Леша, вылезая из кабинки и направляясь к воротам.

Часовой попросил у них пропуск.

– К полковнику Шмелеву, – сказал Лешин сопровождающий и показал повестку. Часовой открыл калитку и пропустил их.

В большой накуренной комнате, где когда-то помещалась, наверное, столовая детского сада, было сейчас очень много военных. Были тут и летчики, и зенитчики, и моряки с береговой обороны. Были и красноармейцы, и офицеры. Кто сидел, кто стоял, прислонившись к стене, кто расхаживал по комнате.

– Погоди минутку, я сейчас, – сказал Леше его спутник и скрылся за большой белой дверью. Через минуту он вернулся.

– Посиди, отдохни, тебя вызовут, – сказал он и ушел.

Леша присел на краешке скамейки и стал ждать.

Вдруг белая дверь открылась и из нее вышел Лешин знакомый – тот самый старший лейтенант, командир новодеревенской батареи. Он увидел Лешу, узнал его, но ничего не сказал, нахмурился и пошел к выходу.

А Леша даже привстал от волнения. Он даже не сразу расслышал, что его зовут.

– Михайлов! Михайлов! Кто Михайлов? – говорили вокруг.

– Я Михайлов! – закричал Леша.

– Что же ты не откликаешься? – сердито сказал ему молоденький лейтенант в блестящих, как зеркало, сапогах. Он стоял в дверях с какими-то папками и списками и уже целую минуту выкликал Лешину фамилию.

– Пройдите к полковнику, – сказал он, открывая белую дверь.

«Только бы не заплакать», – еще раз подумал Леша и, стараясь держаться прямо, по-военному, шагнул через порог.

Пожилой, стриженный ежиком полковник сидел за большим столом и перелистывал какие-то бумаги.

– Михайлов? – спросил он, не глядя на Лешу.

– Да, – ответил Леша.

Полковник поднял глаза и тоже как будто удивился, что Леша такой маленький и тщедушный.

– Н-да, – сказал он, разглядывая его из-под густых и мохнатых, как у медведя, бровей. – Вот ты какой, оказывается. А ну-ка подойди ближе.

Леша подошел к столу. Полковник смотрел на него строго, и седые медвежьи брови его все ближе и ближе сдвигались к переносице.

– Так, значит, это ты построил снежную крепость, или блиндаж, или что там… которую давеча разбомбили «мессеры»?

– Да… я, – прохрипел Леша и почувствовал, что еще минута – и слезы помешают ему говорить. – Только ведь мы не нарочно, товарищ полковник, – прибавил он, стараясь глядеть полковнику прямо в глаза. – Мы ведь играли…

– Ах, вот как? Играли?

– Ага, – прошептал Леша.

– Кто это «мы»?

– Ну, кто? Ребята, одним словом.

– А кто зачинщик? Кто выдумал все это? Под чьим руководством строили?

– Я выдумал. Под моим, – ответил Леша, опуская голову. И тут он не выдержал – слезы прорвались оттуда, где они до сих пор прятались, и заклокотали у него в горле.

– Товарищ полковник… пожалуйста… простите меня, – пролепетал он. – Я больше не буду…

– Это что – не будешь?

– Играть не буду.

– Вот тебе и на! – усмехнулся полковник. – Как же это можно – не играть?

– Ну… вообще… блиндажей не буду строить.

– Не будешь? Самым серьезным образом не будешь?

– Самым серьезным. Вот ей-богу! Хоть провалиться, – сказал Леша.

– Н-да, – сказал полковник. – Ну, а если мы тебя попросим?

– Что попросите?

– Да вот что-нибудь еще построить – в этом же роде. Крепость, или блиндаж, или дзот какой-нибудь.

Леша поднял глаза. Полковник смотрел на него по-прежнему серьезно, не улыбаясь, только брови его разошлись от переносицы, и под ними открылись ясные, немного усталые и воспаленные от долгой бессонницы глаза.

– Видишь ли, дорогой товарищ, какая история, – сказал он. – Оказывается, что в военное время даже играть надо осторожно. Вот построили вы, например, батарею. Отлично, вероятно, построили, если немец ее за настоящую принял. Но построили вы ее где? Рядом с настоящей боевой действующей зенитной батареей. Это тебе известно?

– Известно, да, – чуть слышно проговорил Леша.

– А ведь рядом не только батарея. Тут и невоенные объекты – жилые дома, живые люди.

– Товарищ полковник! – чуть не плача, перебил его Леша. – Да разве ж я не понимаю?!

– Понимаешь, да поздно, – строго сказал полковник. – Задним умом живешь.

– Правильно. Задним, – вздохнув, согласился Леша.

– А между тем, – продолжал полковник, – такие фальшивые, что ли, сооружения, как ваша крепость, нам, военным людям, очень и очень нужны. Они называются у нас ложными объектами. Чтобы замаскировать настоящий объект, отвести противнику глаза и натянуть ему нос, – где-нибудь в стороне строятся поддельные, декоративные, похожие на настоящие и все-таки не настоящие укрепления и сооружения: блиндажи, окопы, ангары, огневые точки, батареи и – все, чего, одним словом, душа пожелает.

Леша давно уже проглотил слезы и слушал полковника с таким вниманием, что даже рот открыл.