— Ты уже? — сказала она, засуетившись, подавая Богданову табуретку. — Я сейчас, сейчас, только волосы приберу.

Подойдя к небольшому зеркалу, висевшему в простенке, она раскинула свои желтоватые, свитые в жгуты волосы, склонила голову набок и, поглядывая на Богданова, начала их расчесывать. Харитон сидел возле очага, подтянутый и торжественный, придерживая на коленке шапку; смотрел на Дарью с удивлением, как будто соображал: что это за женщина и почему он сидит у нее?

Причесавшись, она подошла к Богданову, встала перед ним, смущенная, взволнованная, и сказала, одергивая рукава платья:

— Я готова! Пойдем.

У него явилось желание взять ее за руки, притянуть к себе, но не осмеливался; встал, напялил шапку на уши и проговорил:

— Покажешь мне, Даша, где замполит Зырянов на квартире остановился.

Пока Цветкова надевала пальто, закрывала свою каморку на замок, он стоял в стороне. Мимо по коридору проходили его товарищи, недоуменно поглядывающие на него и Цветкову.

На улице была зима. Хлопья снега падали на лицо, за воротник. Снег шапками лежал на пеньках, длинными полосками — на бревнах, покрывал дома, землю, лес. Было холодно и зябко. И нигде не видно на улице живой души. Все забрались в избушки, в общежития, где ярко горят электрические огни, где весело топятся очаги и железные печки. Дарья легко шла вдоль улицы мимо больших освещенных домов. Харитон следовал за ней. Она несколько раз останавливалась, поджидая, пока он поравняется с ней, чтобы идти вместе, рядышком, но Богданов никак не догадывался, чего она хочет, и все отставал. Ведь он отвык уже от женщин. С Аксюшей он гулял давным-давно. Это была своя деревенская девушка. Они знали друг друга, понимали один другого без слов и делали так, как подсказывало сердце. Тогда они были молоды, жизнь казалась простой, светлой, не приходилось выдумывать, как вести себя. А теперь — и годы не те, и чувства не те, и людей встречаешь чужих, незнакомых. У каждого свой характер, своя жизнь, своя судьба. Трудно Харитону понять, как вести себя с Дарьей Цветковой! Ведь он ее ценит, уважает. Кабы не обидеть чем женщину!

— Вот и пришли! — сказала Цветкова, останавливаясь у крыльца длинного барака — первого строения на Новинке, перевезенного из Сотого квартала.

Когда Богданов подошел к ней, держа одну руку в кармане брюк, а другую за бортом ватной фуфайки, она спросила:

— Мне подождать тебя или идти домой?

Он взял ее руку в свои большие ладони.

— Подожди, Даша! Переговорю с замполитом и пойдем вместе. Не раздумала еще меня чаем поить?

— Нет, Харитон Клавдиевич, не раздумала.

— Тогда жди!

— Ты иди к Борису Лавровичу, а я тем временем в магазин сбегаю. Потом приду сюда. Я скоро….

Замполит ждал Богданова в комнате, где стояло три кровати и посредине — большой стол, застланный простыней. На столе была чугунная литая пепельница и графин с водой, накрытый стаканом. Увидев Богданова, Зырянов пошел ему навстречу, взял у него из рук шапку и повесил на стену.

— Ну, раздевайтесь!

— Нет, нет, замполит! Я ненадолго к тебе.

— Ну, нет! Раз пришли, так скоро я вас не выпущу. Посидим, покалякаем. О многом надо поговорить. Чайком побалуемся. Водкой угощать не буду, а чайку попьем… Давайте, давайте, раздевайтесь!

Богданов разделся, пригладил волосы. Зырянов подал ему стул.

— Так я, замполит, вот по какому вопросу. Вы намекали насчет моей неустроенной жизни. Чем-то помочь хотели, — присаживаясь, начал Богданов.

— Постойте, Харитон Клавдиевич! Вы сразу — с места в карьер! Спешить некуда. Я давно искал случая побеседовать с вами по душам. Давайте сперва почаевничаем. Я сейчас распоряжусь.

Зырянов встал, хотел идти. За ним поднялся и Богданов.

— Чаю мне не надо. Я пойду.

— Нет уж, нет, Харитон Клавдиевич! Вы меня не обижайте… Посидите минуточку, я сейчас вернусь.

Пока Зырянов ходил где-то там по бараку, Богданов сидел, как на шпильках. Он уже забыл о том, зачем пришел к Зырянову. Сидел и думал только о Дарье. Ему казалось теперь, что Аксюша не умерла, что она живая, только изменилась за два десятка лет и приняла облик Даши Цветковой. Дарья стояла в его глазах, он видел ее в каморке с утюгом в руке, видел перед зеркалом, расчесывающей волосы. Волнистые волосы казались ему необыкновенно пышными и красивыми. Хотелось потрогать их, погладить, перебирая в своих пальцах.

Вошел Зырянов, а за ним женщина с шипящим самоваром в руках. Самовар никелированный, новенький, чем-то напоминающий рюмку. Вслед за самоваром на столе появились стаканы на блюдцах, сахарница, сдобные плюшки на тарелке, печенье, банка с мандариновым вареньем.

Зырянов начал наливать чай.

— Не наливайте, замполит, пить не буду.

— Чай пить — не дрова рубить, — заметил Зырянов, ставя стакан перед Богдановым и подвигая к нему поближе все, что было на столе. — Угощайтесь по-свойски, запросто.

Однако Богданов ни к чему не притрагивался. То и дело поглядывал на незанавешанное окно. Прислушался. Ему казалось, что Даша вот-вот подойдет. А, может быть, уже пришла и стоит у крыльца.

И он встал, метнулся из-за стола, чуть его не перевернул вместе с самоваром, шагнул к двери, быстро надел шапку, фуфайку.

— Я как-нибудь еще приду! — сказал он Зырянову.

Голубая полоса от фонаря падала на стол, ломалась, прочерчивала наискось половицы, пересекала руку жены. Андрей откинул одеяло и опустил ноги на холодный пол.

— Уходишь? — Адель поднялась на локте, попала в полосу света и сощурилась, — остался бы…