Актеры относились к художественному руководителю театра с каким-то испуганным восторгом. С одной стороны, считали его загадкой. Брали на заметку, как звучит его особенный смех и как он добивается успеха. Очевидные и не особенно интересные наблюдения почему-то вызывали удивление: “Он делал полукруглое движение правой ногой, нарушая ритм, и очень мягко ставил ноги на землю или на линолеум бесконечно длинного коридора”, – вспоминает Ингрид Тулин, работавшая в театре в 1956– 1960 годах.

С другой стороны, они могли сидеть “молчком, как перепуганные мыши”, когда Бергман стоял за дверью гримуборной. “Мы чувствовали угрызения совести, потому что громко разговаривали и смеялись и, наверно, мешали чьим-то репетициям”. Коллега Тулин, Гудрун Брост, сыгравшая одну из ролей в бергмановском “Вечере шутов”, называла его “игрушечным Иисусом”, что уж она имела в виду, неизвестно.

Ингмар Бергман, как пишет Тулин в “Моих знакомых”, не был обычным соблазнителем. Он и не помышлял присылать цветы, не приглашал на роскошные пирушки, в путешествия или на ночь в гостиницу. Не старался произвести впечатление элегантной одеждой, напротив, чуть ли не кокетничал лохмотьями. Нет, как она считала, больше всего притягивали черты его лица за секунду перед вспышкой ярости, когда “рот напрягался и обнажались хищные зубы”. Ей вспоминаются полуопущенные веки, гипнотический взгляд и “вампирский изгиб верхней губы”.

Мифологизация Бергмана у Ингрид Тулин ярко свидетельствует, как окружающие выискивают объяснения: каким образом ему удавалось очаровывать стольких женщин? Чего недостает их собственным мужчинам? “Можно было видеть себя в его глазах, словно в зеркале”, – пишет она. И вместе с тем ей хочется демистифицировать его. Один французский тележурналист очень хотел написать, что у Бергмана была “железная рука в бархатной перчатке”, и буквально требовал, чтобы Тулин согласилась с его формулировкой. Но она с легким вызовом опровергла этакую славу, когда люди, полагавшие, что им известно, каким был Бергман, спросили ее мнения. “Бергман демон? Он как младенец и шоколад”.

Критики с самого начала говорили о полной победе Ингмара Бергмана и Мальмёского городского театра. “Дагенс нюхетер” и датская “Берлингске тиднинген” расхваливали спектакль “Шесть персонажей в поисках автора”[27], премьера которого состоялась в ноябре 1953-го. Харриет Андерссон играла свою роль с непринужденным увлечением, пишет Хенрик Шёгрен в книге “Ингмар Бергман в театре”. За этой пьесой последовали “Замок” по роману Франца Кафки и “Соната призраков” Стриндберга. В бергмановской постановке “Дон Жуана” Мольера Харриет Андерссон и Гуннель Линдблум играли двух девушек, которые мыли полы на авансцене. “Мы тогда были слегка пухленькими и были одеты в блузки с большим вырезом, какие-то капюшоны и длинные парики. По-моему, в первых рядах зрителей на этом спектакле случилась потасовка. В ту пору в Мальмё были не избалованы такими вещами”, – рассказывает Андерссон в своей книге интервью.

Если работа в театре приносила один успех за другим, то за пределами сцены дело обстояло не столь благополучно. Кроме работы, времени ни на что не оставалось. В книге интервью Харриет Андерссон вспоминает, что ей вообще не удавалось подышать свежим воздухом, ведь она только и знай разъезжала между квартирой и театром, что по вторникам Бергман устраивал на квартире киносеансы, включал свой старый узкопленочный проектор, шумевший как паровоз, и что она засыпала, когда они ходили в кино. В общем, возлюбленный крепко держал ее в когтях, требуя постоянного присутствия в театре, даже когда она играла маленькие роли.

В то время Бергман был “чертовски хорош собой”. “Люди спрашивали, как он умудрялся заполучить всех этих молодых красоток. Но ведь он был интересный, выглядел очень здорово, на опасный манер. Красивый рот, удивительные глаза, но тем, кто видел его в старости, это в голову не приходило” – такой комментарий услышал от нее я.

Как-то раз Бергман спросил, не хочет ли она выйти за него. Андерссон вопрос удивил, но она пришла к выводу, что это скорее шальная мысль, а не обдуманное предложение: “Он сам толком не понял, что сказал”. Она ни секунды не думала принимать предложение. “Господи, какой ужас, он же был на четырнадцать лет старше меня!” К тому же он с большой вероятностью все равно бы ее бросил. “Несмотря ни на что, я никаких иллюзий не питала. Не знаю, все ли мы понимали, что он вроде как порхает с цветка на цветок. И о многих порханиях понятия не имели”.

Андерссон забеременела и твердо решила сделать аборт. Бергман вовсе не обрадовался, когда она сообщила о беременности, да и ей самой не хотелось заводить ребенка. Она считала, что вполне достаточно тех детей, какие у него уже есть и еще будут позднее, и сама находилась на взлете карьеры и не имела времени.

Однако она посещала врачей и кураторов, а значит, ей приходилось действовать весьма деликатно, ведь отец ребенка был знаменитостью. Она не говорила, кто он, но, поскольку это была Харриет Андерссон, вычислить его не составляло труда. “Он женат, и у него то ли пятеро, то ли шестеро детей” – вот все, что она могла сообщить.

До аборта не дошло. У Харриет Андерссон случился выкидыш. Когда она вернулась домой после чистки, Ингмар Бергман ждал ее, собственноручно приготовив небольшой праздничный обед – форель под яичным соусом. Он позвонил сотруднице экономического отдела театра, попросил у нее рецепт и метался меж телефоном и кухней. Как Андерссон говорит в книге интервью, это был единственный раз, когда он приготовил для нее угощение.

Их роман был обречен. К счастью, ни Андерссон, ни Бергман не знакомили друг друга с родителями, и в дневнике Карин Бергман упоминаний об Андерссон нет.

Роман, как и ревность, угасал. Харриет Андерссон поняла, что ее ждет замена, когда побывала на съемках последнего ролика с рекламой мыла “Бриз”. Он назывался “Принцесса и свинопас”, а съемки проходили на студии в Росунде в 1953 году. Оператором, как обычно, был Гуннар Фишер, и готовый ролик продолжался всего одну минуту. Принцессу играла молодая актриса по имени Биби Андерссон. Она только начинала свою экранную карьеру и годом раньше исполнила одну из ролей в “Подводной лодке-39”, вместе с Харриет Андерссон и Ларсом Экборгом.

Идею этого ролика придумала Харриет Андерссон по дороге в Стокгольм после съемок “Вечера шутов”. В тот день хоронили ее тетушку, но на похороны Бергман ее не отпустил. Когда позднее Андерссон приехала на киностудию в Росунде и увидела коллегу-актрису в сценическом костюме, “прелестную, как карамелька, в кринолине и парике рококо”, Бергман приказал ей исчезнуть.

рассказывает она Яну Лумхольдту.

Карин Бергман уже проведала о новом романе сына, когда летом 1954 года делала запись в своем тайном дневнике. Она писала о внутреннем прозрении, случившемся, когда она размышляла об Ингмаре и Маргарете, о двух маленьких детишках, которые рука об руку идут вечером по лугу в Дувнесе. Они навещали бабушку и теперь возвращались, потому что пора спать. Ингмар держал сестру за руку и что-то с жаром ей говорил, а она внимательно слушала.