— Каков негодяй! Хотя Бог ему судья, покойнику.
— Это точно. Зря он в Лидинге приперся — может, еще жив бы был.
— Почему?
— Оставил бы ребятам ключи, документы, пошел бы в кино, к подружке. Нет. Обязательно надо было к тебе заявиться, отрапортовать. Ну выпили, ну денежки в уме подсчитали… Но в койку-то зачем валиться?
— Что-о?
— Да я не осуждаю — конечно, нервы, успешная операция, да еще и муж в отсутствии… Эльза ведь вас прямо в процессе застукала?
— С-сука! Лесбиянка.
— Нет, просто она русских не любит. Ты знала, что это она Геллера из командировки вызвала? С подробностями?
— Догадывалась.
— Хорошо еще, что ей в голову не пришло в гараж сунуться, а то бы… В общем, супруг твой сорвался домой, естественно, без звонка. Застукать вас не застукал, но то, что машины нет, заметил в первую очередь. В полицию сообщил. Так что друзей твоего Колосовского за задницу прихватили в последний, можно сказать, момент.
— И что, за это мужа пытались убить?
— Не-ет! Никто и не пытался его убивать. Кому он нужен?
— Как это? Вы же сами, чуть ли не…
— Ерунда. Оптический обман.
— Не понимаю.
— Очень просто все! Первый твой муж узнал про накладку со вторым, занервничал. Рано или поздно вышли бы на Войтовича, через него — на тебя. Сама понимаешь.
Женщина молча слушала.
— Так вот. Шофер оказался лишним звеном. Ненужным, неудобным таким! Сам Колосовский рисковать не стал, прислал братишку, Марека — очень удачный выбор, он ведь будущего покойника в лицо знал, еще по Кракову. Так?
— Может быть.
— Шлепнули водителя ни за грош. И концы вроде в воду. Если бы не телекамера, могло и пройти. Что же ты так прокололась, не предупредила?
— А со мной не советовались. Янек, как всегда, сам все решил, поторопился. Это все можно доказать?
— Практически все.
— А те русские?
— Кто-то внес залог. Я думаю, если покопаться, то это по каналам Колосовского. Очевидно, отработанная схема — вытаскивают своих засыпавшихся, а сумму залога списывают на убытки. При тех оборотах и прибылях, которые дает сбыт краденых автомобилей, накладные расходы неизбежны.
— Это все?
— Вопрос, сколько стоит геллеровский «мерседес»?
— Здесь или у нас?
— Есть разница?
— Конечно! Муж застраховал его на полную стоимость — около семисот тысяч крон, почти полтораста тонн баксов. Это ведь не базовая модель, там всяких «наворотов» с избытком. А в России такой, дай Боже, если удалось бы за стошку спихнуть, тем более — «темный».
— Сотня тысяч долларов! Неплохо! А твоя доля?
— О чем ты? Это же чисто теоретически. Я тебя выслушала, пивком угостила, а теперь — привет!
— Денег больше предлагать не будешь?
— Нет. Не буду. — Госпожа Геллер сосредоточенно улыбнулась, встала и бросила на блюдечко со счетом мятую купюру. — Гуд бай, пинкертон ты мой разговорчивый!
Виноградов вытянул шею: вслед за женщиной на приличном расстоянии увязалась видавшая виды колымага с темными стеклами.
* * *
С некоторых пор, еще, пожалуй, с исхода детства, отношение Виноградова к Александру Дюма и его трем мушкетерам было весьма неоднозначным. И не потому даже, что, судя по тексту, за этими обаятельными парнями числился целый букет деяний, подпадающих под статьи уголовного кодекса, — от измены родине в военное время до обычного злостного хулиганства в кабаках. Не говоря уже о систематическом сопротивлении сотрудникам тогдашних правоохранительных органов, причем вооруженном!
Просто кое-что ему в благородных дворянах не нравилось: нехорошо, например, делать четырем здоровым мужикам шоу из банального убийства женщины. Да еще обставлять все это нравоучительными монологами. Миледи, конечно, тоже не подарок, но… Убить — убей, если по-другому защититься не можешь, а высшего судью-то корчить из себя зачем?
Поэтому никакой радости от сегодняшней встречи Владимир Александрович не испытывал.
В привычном уже полицейском кабинете не без труда разместились пятеро: хозяева, господин Геллер и Виноградов с приятелем-журналистом.
Олаф переводил:
— Лэрри благодарит господина Геллера за благоразумие и сотрудничество. Он обещает со своей стороны, что деловая и личная репутация господина Геллера не пострадает.
— В прессе ничего не будет?
— Полностью перекрыть каналы информации никто не в состоянии, но… Пока не задержан Колосовский, можно будет ссылаться на тайну в интересах следствия.
— А этот, убийца?
— Он уже дает показания, скоро мы заберем его у датчан.
— В этой истории есть и положительные моменты. Например, то, что жизни самого господина Геллера ничто не угрожало. И не угрожает. Также хорошо, что отпала версия с деловыми интересами.
— Он собирается отменить в связи с этим меры безопасности?
— Только некоторые. Ты остаешься, технику в доме демонтировать не будут.
— Это радует.
— Тем более что в России возможны всякие неожиданности.
— Надеюсь, там я тоже буду полезен. А что с женщиной?
— Всерьез ей мало что грозит. Соучастие в краже у собственного мужа? Так ведь ущерб в конечном счете никто не понес. И господин Геллер, как я понял, на уголовном преследовании супруги… бывшей, прошу прощения, супруги… не настаивает.
— А что же она так рванула? Хорошо, что следили, а то бы пришлось Европол задействовать. В аэропорту взяли?
— Да. Но я думаю, что это для нее лучший вариант — Колосовский, скорее всего, бывшую супругу прикончил бы. Слабость у него такая — всех ликвидировать, кто опасен.
— А что по другим угонам в Стокгольме?
— Землячка твоя, видимо, непричастна. А ты что думаешь, кроме Колосовского, в Швеции машины воровать некому?
И, перехватив насмешливый взгляд полицейского, Густавсон несколько виновато добавил:
— К сожалению, разумеется!
Апрель 1995 года.
Блаженны миротворцы
…О, конечно, у вас тоже имеются поэты, биржи, кажется, даже парламент! Но все, что так крепко и основательно на Западе, у вас ждет не урагана, а лишь легкого дуновения, случайного вздоха, чтобы бесследно исчезнуть.
И. Эренбург, 1921 год
— Бывших оперативников не существует. Эта беда — на всю жизнь.
Виноградов нечто подобное уже слышал — то ли в кино, то ли от кого-то из знакомых. Звякнул хрусталем:
— Поехали!
Янтарное пламя послушно перетекло из рюмки и притаилось, согрев желудок.
— Хороший коньяк.
— Согласен.
До алкоголизма было еще не близко, но за последние год-полтора Владимир Александрович выпил больше, чем даже самые крутые парни из повестей старика Хемингуэя.
Так уж сложилось. Можно было назвать это бытовым пьянством, точнее — служебно-бытовым…
— Значит, без работы остался?
— Не совсем, но… Пытаюсь сам по себе.
— Как это?
— Человек — существо любопытное. Ему все про ближнего своего хочется знать: хороший ли, честный ли, есть ли деньги, а главное — не готовит ли какую пакость. Называется это по-нашему — консалтинг. В области защиты информации.
— По-русски это немного по-другому звучит.
— А что прикажешь делать? Для грузчика староват уже, в президенты банка не приглашают. Меня десять лет шпионствам всяческим учили, то на бандитов натаскивали, то на коммерсантов…
— А фирмач твой — что? Швед, кажется…
Виноградов вяло отмахнулся:
— Убыл к месту постоянной дислокации. Домой смотался, проще говоря. Начиналось-то все круто — офис на Мойке, приемы у Собчака в резиденции. Построили несколько коттеджей по супертехнологии — для «новых русских». А потом! То налоговая, то валютный контроль, таможня поставки срывает… В конце года подсчитали — дешевле было все это еще там, в Швеции, спалить.
— Может, подмазать забыли?
— Брось! Я как узнал, сколько они «зелени» кому надо и кому не надо рассовали… Плакать захотелось.
— А ты на что?