- Да... Ладно, Эль... Хорошо... Устрою. Я завтра по-звоню.
Даша положила трубку:
- Просит брату больничный устроить.
- Опять Генка в разгул пошел. Вот паразит. Девки со-всем голову малому заморочили, - отозвалась Мила.
- Да у него сейчас, вроде, постоянная.
- Да видела я ее. Нагла до предела. Да еще и дура не-проходимая.
- Зато красивая, - хохотнула Даша.
- А еще блудливая...Да ну ее к черту. Генку, дурачка, жалко.
- Господи, что ж мужики лопухи такие! Столько хо-роших девок вокруг. Нет, надо обязательно вляпаться. Видно же, что стерва, и нужен он ей, пока тряпки покупает и по кабакам водит.
- За папины деньги, - вставила Мила.
- Да он, вроде, и сам в деле с Олегом Элькиным.
- Ага, в деле! Олег пашет, а Генка только числится и деньги проедает. Олег и терпит его из-за Элькиного отца, потому что, если бы не Андрей Николаевич, то и дела ни-какого не было. А там, знаешь, какие деньги крутятся?
- Да уж представляю. В Америке в тридцатых годах вся мафия расцвела на водке, да наркотиках.
- Даш, переключи ты эту Пугачиху. Достала попса. Одни и те же по всем каналам... Сколько живу, столько они с экрана не сходят. Вроде, после девяносто третьего года их потеснили с телевидения, а потом они опять вы-лезли.
- Ну, это ты, Мил, зря, - засмеялась Даша. - Это, по крайней мере, - попсовая классика. Тебя музыкальная шко-ла испортила. Тебе же Шопена подавай. Но не всем же Шопена слушать.
- Конечно. Для этого нужны определенные усилия, для этого нужно учиться, а учиться всегда трудно. Проще сидеть с бессмысленным выражением лица и слушать бре-дятину, вроде, 'Жениха хотела, вот и залетела'. Попса, она попса и есть... Кстати, ты тоже слушаешь не Кобзона, а Микки Джаггера, 'Deep Purple' и 'Queen'...
На первом канале шло ток-шоу. Какая-то юная девица из новоиспеченных звезд учила телезрителя жить: 'Я, как бы, думаю, что в семье должны быть свободные отноше-ния. Если муж, как бы, ходит налево, или она тоже ходит, то это не значит, что они, как бы, не любят друг друга. А ревность, это, как бы, пережиток прошлого'.
- Во как! - обалдело сказала Даша. - Вот соплячка!
- Да в Москве вообще все с ума посходили. В какой-то передаче Ерофеева спросили: 'Если вы считаете, что мат вполне допустим в художественной литературе, и вам не стыдно за это, вы сможете прочитать вот этот ваш отрывок вслух при всех?'
- И что? - заинтересовалась Даша.
- Прочитал. На всю страну.
- Идиотизм!
- Идиотизм-то идиотизм. Но я думала, что Ерофеев умнее. Можно было и не озвучивать мат. Ведь чтение - это интимный процесс. И писатель пишет книгу для одного читателя, а не для аудиторного чтения. Так зачем же озву-чивать то, что предназначено одному? А Ерофеев сдуру взял и прочитал. Его как лоха поймали на 'слабо'... А ты знаешь, Даш, теперь в продаже есть даже словарь 'Мата русского языка'. Я у папы нечаянно нашла. Там утвержда-ется, что мат - это фольклор, устное народное творчество. Вот ты знаешь, например, что такое 'пошел на х...?
- Да уж знаю, посылали, - засмеялась Даша.
- Ты неправильно знаешь, а словарь объясняет: это значит 'отстань от меня и больше не приставай'.
- Зачем твоему папе такой словарь? - спросила Даша.
- Так он же по образованию филолог, и сам что-то там пишет. У него полно всякой справочной литературы. У не-го и 'Словарь воровского языка' есть, хотя он как-то ска-зал, что если такой словарь и нужен, то не для массового пользования, а для уголовного розыска или, на худой ко-нец, для писателя детективных романов.
Даша переключила канал. По НТВ шла передача о трагически погибшей недавно принцессе Диане. 'И это мировая скорбь. Трагическая судьба, трагическая смерть. И, кажется, пусть это кощунственно выглядит, закономер-ное завершение судьбы, потому что продолжение было бы затмением всего, что импонировало обывателю, и забвени-ем, чего так хотела она, и что совершенно не нужно было этому жестокому миру'.
- А только что один за другим ушли из жизни Леонов, Папанов, Окуджава, Юрий Никулин. Целое поколение лю-бимых артистов, - сказала Мила.
Они еще немного посидели, тихие и растроганные, разве что только слез не хватало.
- Ладно, Даш, пойдем. Чай остыл. Времени почти два. Завтра не встанем.
После чая они уже в постелях переговаривались о ка-ких-то пустяках и не заметили, как погрузились в глубокий без сновидений сон. Во сне их лица не были безмятежны-ми, как бывают безмятежны у детей и людей беззаботных. По их лицам, даже во сне пробегала тень тревоги, которая сменялась просто озабоченным выражением, и это делало их лица суровыми и роднило со всем народом, населяю-щим постсоветское пространство. И именно это выраже-ние, суровое и беззащитное одновременно, выдавало в них тот тип людей, которых мир назвал 'Homo sovieticus'...
Даша жила с родителями в живописном пригородном поселке 'НИИ зернобобовых культур'. В город регулярно ходили автобусы. Это был тип микрорайона, только здесь не строили девятиэтажек, все было подчинено нуждам Ин-ститута, и народ, который населял поселок, так или иначе, имел отношение к Институту. В самом НИИ работало око-ло трехсот человек, а его опытные поля занимали десятки гектаров.
У них был собственный кирпичный дом с большим участком земли, хозпостройками, гаражом и глубоким по-гребом, обложенным камнем изнутри. Мама работала ла-борантом в Институте, отец водил институтский автобус. Зарплаты им хватало и даже оставалось, но основной до-ход они получали с земли, недаром говорят: 'Хочешь раз-богатеть - занимайся торговлей, хочешь прокормиться - работай на земле'. И они работали. Весной продавали ка-пустную и помидорную рассаду, которую у них охотно по-купали, в теплицах выращивали ранние огурчики, а осенью сдавали в магазин картошку. Свободные деньги хранили в 'Сберегательной кассе', в той самой, где улыбающийся до ушей молодой красавец с плаката утверждал: 'Накопил - машину купил'. Вот на новую машину они и копили. Даш-кин папа Василий Никифорович, мечтал о 'Ниве'. Его 'Москвич' четвертой модели хоть и был, благодаря стара-ниям хозяина, вполне на ходу, но, конечно, эта машина ни в какое сравнение с 'Нивой' не шла. И еще они с женой, Галиной Михайловной, хотели купить дочери однокомнат-ную квартиру в городе.
Все рухнуло с перестройкой. Пока молодые реформа-торы грызлись за власть со старыми аппаратчиками, пока делили эту власть между собой, а потом решали, что будут строить, но уже все сломав, зубастая гидра инфляция со-жрала все сбережения, уменьшив их тысячекратно и сделав народ нищим. И никто не был виноват, потому что винова-тых искали по кругу. Получилось как у артиста Евдокимо-ва: 'Никто не виноват, а морда бита'.
Плюнул Василий Никифорович в сердцах на ставшую бесполезной сберкнижку, обругал матерно и Горбачева и Ельцина, а с ними и всю 'кодлу бессовестную', которая в Кремле сидит, и поклялся никогда ни за кого больше не голосовать и ни на какие масляные посулы не покупать-ся...Зарплата плелась за инфляцией как немощная старуха, иногда останавливаясь, не поспевая за ней. В результате, зарплаты на жизнь хватать не стало. Опять выручала ма-тушка-земля. Но теперь Василий Никифорович стал хра-нить свои кровные рубли в банке, в своей, стеклянной, ре-шив, что это будет понадежней. Это он так думал. А 'они там' думали иначе, устроив день, который вошел в исто-рию экономики России как 'черный вторник'. 12 октября 1994 года рубль 'рухнул', и за один доллар стали давать четыре тысячи рублей вместо двух тысяч восьмисот. Тут же поднялись цены на все импортные товары, а под шумок - и на российские. Черномырдин прервал свой отдых на Черноморском побережье и примчался в Москву. Ельцин заявил, что это сговор коммерческих банков с коммуни-стами, но в любом случае виноват Председатель Центро-банка господин Геращенко. Оппозиционная Ельцину Дума отказалась утвердить документ об отстранения непотоп-ляемого Геращенко. Тогда Президент нашел другого козла отпущения - министра финансов Дубинина. Явлинский сказал, что специалист такого уровня как Геращенко не может не нести ответственности за финансовое состояние в стране. Как это, руководитель Центробанка не знает, на что рассчитывать рублю сегодня, на что завтра. В подоб-ной ситуации в цивилизованных странах руководители высшего ранга подают в отставку. Геращенко сказал; 'По-давать в отставку? Не вижу оснований' и укатил в Амери-ку на празднование годовщины открытия Российского банка в США. Егор Гайдар выразился предельно ясно: 'Кто-то нажил в один день десятки миллиардов, а потеря-ли, естественно, опять рядовые граждане'.
