- Есть такая китайская мудрость: 'Тот, кто не испы-тывает стыда, уже не люди', - грустно сказала Ольга Алек-сеевна.

- Лев Толстой говорил: 'Стыд перед людьми - хоро-шее чувство, но лучше всего стыд перед самим собой', а Чехов вообще сузил понятие совести, говоря, что 'доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой'. По настоя-щему совестливому человеку бывает стыдно даже тогда, когда он становится только свидетелем неприличного по-ступка...Я помню неприятный случай, когда при мне в по-ликлинике поймали мужчину, который пытался украсть куртку, оставленную посетителем, перед тем, как он вошел в кабинет врача. На мужчину было жалко смотреть. Я представил себе позор, который теперь свалится на его го-лову, на семью, если она у него была, и, знаете, мне стало плохо, будто не он, а я украл эту несчастную куртку, и мне было стыдно так, что я весь день ходил потом как поте-рянный.

Лицо Виталия Юрьевича раскраснелось то ли от вы-питой водки, то ли от волнения, с которым он говорил, а, скорее всего, и от того и от другого. Он почему-то рас-строился и стал нервно барабанить пальцами по столу. Ольга Алексеевна мягко дотронулась до его руки, чуть прижав ее. Виталий Юрьевич убрал руку со стола.

- У таджикского средневекового поэта Джами есть такие строки: 'Достоинству нас не научит тот, кто недос-тойно сам ведет', - прочитала Вера Сергеевна.

Виталий Юрьевич согласно кивнул головой. В его столе как раз лежала газета 'Аргументы и факты' со статьей Андрея Уланова, где говорилось следующее: 'Ни-когда еще интриги вокруг престарелого и нездорового пре-зидента России не приводили к столь скандальной для страны ситуации. В обиход прочно вошла новая разновид-ность семейного бизнеса - управление страной. 'Кремлев-ское политбюро' пока не прибрало к рукам лишь Центро-банк, Газпром и РАО ЕЭС. Если придет черед и этому, то Россия станет в ряд с султанатом Бруней, где все принад-лежит семье султана. Семья, в которую входят дочь Ель-цина Татьяна Дьяченко, Борис Абрамович, Борис Березов-ский, Валентин Юмашев, Александр Волошин контроли-руют Минфин, Гос. таможенный комитет, Министерство налогов и сборов, Министерство путей сообщения, распре-деление иностранных кредитов, Пенсионный фонд, Мин-энерго...Стремительное оскудение бюджета скоро почув-ствуют все', - заключает Андрей Уланов.

- Беда у нас одна и все та же - воруют. И по-прежнему наказывают мелких воришек, потому что на самом высо-ком уровне - это вроде даже и не воровство, а бизнес.

- А, - махнула рукой Ольга Алексеевна, - везде воруют и везде коррупция. Это не только у нас.

- Но там, если мы говорим об Америке и Европе, лю-бого чиновника, невзирая на лица, могут поймать за руку и тогда возникает Уотергейт, а в Японии премьер-министры стреляются. Наша коррупция отличается от коррупции в других странах тем, что там берут взятки, но помнят о сво-их обязанностях, а наши властные коррупционеры превра-тились в мародеров, которые снимают последнее с народа, забыв про свое назначение вовсе. - Алексей Николаевич сказал это бесстрастно. В отличие от Виталия Юрьевича он принимал все, что происходило в государстве, как дан-ность, которой противостоять невозможно, потому что, как известно, 'плетью обуха не перешибешь'. В конце концов, это еще один виток в истории нашего государства, как 'Смутные времена', как татарское нашествие. И не такое Русь переживала, и он с Соломоновой мудростью мыслен-но поворачивал кольцо, зная, что 'пройдет и это'...

После застолья, когда достаточно было выпито и съе-дено, Ольга Алексеевна стала греть самовар, но мужчины от чая отказались, взяли графинчик с оставшейся в нем водкой, рюмки и тарелку с огурцами и черным хлебом и ушли в кабинет Виталия Юрьевича, сказав, что чай будут пить потом. Женщины с удовольствием остались одни. Им интереснее было поговорить о своем, бабьем, о котором сколько бы ни говори - не переговорить. И они, свалив по-суду в мойку, сели за чай.

- Полно еды, а они соленые огурцы с хлебом, - со смехом сказала Ольга Алексеевна, разливая чай.

Да ну их, - махнула рукой Вера Сергеевна.- Как же решили молодые? Где будут жить? - спросила она за чаем.

- Будут продавать его двушку и ее однушку и поку-пать трехкомнатную квартиру. Посчитали, что оставшихся денег хватит и на ремонт и на новую мебель.

- А ты же говорила, что вы хотите перейти в его двух-комнатную квартиру, эту отдать им, а продать одноком-натную.

- Решили так. Понимаешь, по стоимости Милина квартира в самом центре в кирпичном доме почти равно-ценна двухкомнатной в наших панельных домах. Володя считает, что нет смысла затевать лишние переезды и терять трехкомнатную квартиру, если денег от продажи их квар-тир в принципе на все хватит. Тем более, он считает, что стоимость недвижимости быстро растет, а это надежнее любого банка. Да, откровенно говоря, я вздохнула с облег-чением, когда вопрос решился таким образом. Сейчас я с ужасом представляю наш переезд. И куда бы мы все эти вещи дели? А книги? У нас же вон какая библиотека. Да и кабинет Виталию Юрьевичу нужен. И вообще, не приведи, господи, куда-нибудь переезжать. Страшней пожара.

- Да молодым, что? Им и переезд нипочем. Это мы тяжеловаты на подъем стали, а молодые раз-два - и на но-вом месте, - Вера Сергеевна отделила чайной ложечкой ку-сочек 'Наполеона' и отправила в рот, потом отхлебнула из чашки чай.

- Вкусно ты печешь, Ольга, - похвалила она подругу. - Надо рецепт у тебя взять.

- Да что там печь, господи, - отозвалась польщенная Ольга Алексеевна. - Главное коржи приготовить, а там мажь кремом - и всех делов.

- Ладно, ладно, не скромничай. У тебя и пирожки сдобные получаются. А я вроде все так же, по рецепту де-лаю, а они у меня выходят жестковатыми, не то что твои.

Женщины неторопливо и с удовольствием пили чай. Лица их раскраснелись, глаза окутала сонная поволока ле-нивой сытости.

- А как твоя соседка? Пьет? - спросила Ольга Алексе-евна.

- Да нет, вроде ничего. После запоя ходит тихая и ви-новатая, - засмеялась Вера Сергеевна.

У Чернышевых была соседка, молодая женщина с редким именем Леонида или просто Лёня. Она стойко, до изнеможения боролась с алкогольным пристрастием и дер-жалась и не пила, но время от времени от одиночества ли, от неустроенности, но чаще после ухода очередного мужи-ка, которые не удерживались возле нее больше месяца, на нее накатывала безысходная тоска. Она влюблялась безза-ветно, демонстрируя собачью верность своему избраннику, отдавала всю душу, кормила и поила, а он через месяц-другой тихо исчезал. Она недоумевала, обиженная, тихо плакала, а потом запивала. Запой продолжался недолго, потому что похмелье было тяжелым, болезненным, с го-ловной болью, рвотой и ломотой во всех суставах. Ее орга-низм не принимал никакой отравы вроде табака и алкого-ля. В ее организме отсутствовали механизмы, которые расщепляют алкоголь, и он выводился из организма мед-ленно. Другой выпьет ведро, а наутро встает как ни в чем не бывало, только рассольчику полбанки выпьет, а она, не-счастная, неделю помирала над тазиком. Мало того, у Лени была сестра Марыся - так ее почему-то звали на польский манер, - которая тоже пила. Только пила она профессио-нально, как хороший мужик, с надрывом, мощно и много. И в отличие от Леониды ей ничего от этого не делалось. Она пила, слегка буянила, похмелялась, а когда надоедало, прекращала пить и будто не пила вовсе. Беда была в том, что, срываясь с тормозов, она шла к сестре, потому что муж ее, бывший заслуженный мастер по парашютному спорту, почти совсем не пил и ее от пьянки всячески пы-тался отвадить: находил в заначке водку и выливал, запи-рал дома, забирал деньги, а с Леонидой ругался, выговари-вая ей за то, что она пускает к себе пьяную Марыську. 'А куда ж я ее пьяную дену? - обижалась Леонида. - В мили-цию что-ли сдам? Ты ее гонишь и мне выгонять? И куда ей? Под забор?'

Страшно было, когда Леонида запивала вместе с Ма-рыськой. Тогда ночью хлопали двери, что-то у них за стен-кой падало, что-то разбивалось, пелись пьяно песни, слы-шался смех. Потом Марыська бросала пить и выхаживала сестру.