Николай: Давай лучше о Сергее. О нем сейчас интереснее всего…

Отец: Ну, учился он хорошо. Школа у нас хорошая была. Внимание серьезное детям уделяла. Вот, помню, пригласили Сергея в «Трактор», а школа, хотя он и хорошо учился, – против. Учителя говорили, что надо обязательно кончить школу, важно, чтобы спорт не стал помехой. А он и не мешал Сергею учиться.

Николай: Это ты, отец, забывать уже начал. Скажем лучше иначе – не очень мешал. Конечно, поездки отвлекали от уроков. Но Сергей, надо отдать ему должное, честно занимался и после матчей, поздними вечерами, а то и ночами. К товарищам ходил, узнавал, что задали, что объясняли, что надо приготовить к следующему уроку. Но все-таки успевал, учился прилично.

Автор: Опережая время, лет эдак на восемьдесять, напомню, что в институте Макаров учился хорошо, без «хвостов» и отсрочек, и его портрет (я об этом в газетах читал) висел в институте на Доске почета…

Николай: Отец вспоминал, как младшие тянулись за старшими, а потом и Аня – за нами, одним словом, друг за другом… Но и в хоккее, любимой игре Сергея, а он здорово играл и в футбол, тоже был, если хотите, свой старший брат, на которого он мечтал быть похожим. Не обо мне речь.

О Валерии Харламове.

Николай: Когда я играл за команду города Чебаркуль, в нее приехали Александр Гусев и Валерий.

Харламов не был тогда еще той сверхзвездой хоккея, о которой спустя несколько лет заговорят все, но мы, близкие к нему по возрасту хоккеисты, играющие* с ним в одной команде, что называется, бок о бок, уже знали, насколько он искусен в технике игры, в обводке, бросках, насколько здорово он владеет коньками. И как уходит от соперника. Влево-вправо – и ищи ветра в поле.

Мы выступали во второй лиге, и в Челябинске я бывал совсем редко: соперничать нам там было не с кем. Отец, когда была возможность, приезжал на электричке навестить меня, а это в 80 километрах от Челябинска. Я проходил там воинскую службу, и отцу было интересно увидеть не столько мою игру, сколько житье-бытье сына, убедиться, что у него все нормально.

Иногда отец захватывал с собой и Сережу. Не ближний, что там говорить, свет. Они смотрели матч, и вечером, после игры, еще полтора часа тащились на электричке. Но зато родители были за меня спокойны, а Сергей радовался, что увидел настоящий хоккей.

Пожалуй, я тогда понял, что он может далеко пойти. Он видел игру. Понимал ее. Смотрел, не кто кому забил. А к а к забили, как играли. Это не так просто, как кажется. Мало ли болельщиков, для которых круговерть игроков на льду так и остается навсегда веселой чехардой, где одни катаются лучше, другие хуже.

Сергей сразу отметил Харламова. Не по номеру на свитере, по игре. Думаю, он привлек его и классом, и… ростом. Валерий доказал, что в хоккее не обязательно быть атлетом богатырского сложения, а для Сережи это было крайне важно – он у нас к гигантам, как известно, не относится.

Когда я приезжал в Челябинск, Сергей просил меня показать, как обводит Харламов, как бросает он по воротам. В деталях, что называется. «Раскладывал» финты Харламова на отдельные движения. Старался как мог. Но показать, передать навыки Валерия… Если бы кто-то мог его повторить, скопировать его игру! Еще не знаменитого, не великого, но уже конечно же гениального хоккеиста.

Сережа внимательно смотрел, старался повторить движения, но делал все по-своему, иначе. Хуже, понятно, но по-своему. Были у него, десятилетнего, уже тогда свои особенности. Он копировал финты Харламова как умел.

Отец: Валерий бывал у нас в гостях, за столом сидел, обедал.

Харламов был веселый, простой. Шутник большой. Когда увидел, как моя жена нервничает из-за хоккея, шутил: «Тетя Дуся, не волнуйтесь, даже если всем нам оторвут головы, все будет в порядке…»

Жена пугалась.

Раньше она нервничала, что хоккей отвлекает от занятий в школе. Когда увидела, что учатся дети хорошо, успокоилась. Но стала нервничать по другой причине – боялась, что их покалечат или зашибут. Вот, бывало, Николай приезжал домой, а у него то зуб выбили, то чашечку коленную повредили, то еще что-то другое… Мать же… Родительские переживания. А сын один, потом и другой приедут, скажут, все мол, в порядке, и она успокаивается на какое-то время.

И Сергею доставалось. Началось все в Канаде, когда он еще за юношей играл. Забивал он им, вот они и поймали его, торцом клюшки хрящ носа набок свернули. До сих пор следы заметны. Ну и потом… То ключица выбита, то какая другая операция нужна… Почему мать и не любит ходить на хоккей. Материнское сердце все иначе воспринимает. Мы – мужчины, мы – крепче…

Вот и уговаривала она и Николая, и Сергея: да бросайте вы этот хоккей… А они, оба: нет, до победного играть будем… Приедут домой, там синяк, здесь ушиб, там еще что-то, уже и я не выдерживаю, говорю – бросайте. Нет, отвечают, не бросим…

Автор: Тем не менее был однажды случай, когда Сергей едва не бросил хоккей.

Заслуженный тренер СССР Анатолий Михайлович Кострюков, возглавлявший челябинский «Трактор» в самые счастливые для этой команды годы, рассказывал мне как-то давнюю историю, приключившуюся у них в городе. Сергей в ту пору играл в молодежной команде клуба, и Анатолий Михайлович присматривался к молодому нападающему. И вот однажды в этой команде возник конфликт. В центре его оказался Макаров – тогда еще не знали, что его имя часто будет и впоследствии сопрягаться со словом «конфликт». Молодежь «Трактора» неудачно выступила в соревнованиях, и тренеры посчитали, что едва ли не главный виновник неудач – Макаров. Сергей обиделся, доказывал, что проиграли не из-за него. Но к доводам его не прислушались. Более того, тренеры решили удалить его из команды, «руководствуясь воспитательными целями».

Тогда Макаров решил уйти из хоккея. Навсегда. «Промежуточное», компромиссное решение не по нему. Или – или. Решил – сделал.

В интервью, которое было опубликовано несколько лет назад в еженедельнике «Футбол – Хоккей», Макаров рассказывал: «Первой моей хоккейной школой была улица. И именно ей, нашей улице, я многим обязан. И не столько за то, что познавал и познал благодаря ей азы хоккея, сколько за то, что помогла она мне стать настоящим мальчишкой. Мальчишкой, который не даст себя в обиду, не уступит более сильному и более взрослому, если чувствует свою правоту. Такая неуступчивость обходилась мне дорого – синяки и шишки тому ценой. И все-таки она стоила того. Подлиз и приспособленцев, по-моему, редко когда жалуют».

Приспособленцем он, конечно, не стал.

Кострюков тем временем заметил, что юный нападающий, которого он пригласил тренироваться с командой мастеров, пропустил одно занятие, второе… Анатолий Михайлович поинтересовался у Николая, что с Сергеем, не заболел ли.

Николай рассказал, что произошло.

Тренер схватился за голову:

– Передай, чтобы немедленно, сегодня же пришел ко мне…

Сергей вернулся. Уговоров долгих не потребовалось.

Вернулся и – играл.

Играл – и рос. Не по дням, а по часам.

Отец: Да, хоккей стал его главным увлечением рано. Ради хоккея был готов идти на все. Матери, помню, трудно с ним было. Она старалась угадать время, когда Сережа заявится домой, чтобы накормить его. Но он всегда спешил. Уроки сделал – и играть. Учился так, что до восьмого класса не было троек, только четыре и пять. Потом разъезды стали все-таки отвлекать, появились и тройки, но все равно аттестат получил хороший.

Однако он был как все дети. Кино любил. Как и любой мальчишка, спешил поспеть всюду. И сюда ему, и туда надо, и то увидеть хочется, и это пропустить никак нельзя, да и у телевизора, когда он у нас появился, любил посидеть…

Николай: Сергей ведь был и комсоргом в классе, и редактором стенгазеты: сам все рисовал, да и писал что-то. Комсоргом был в девятом-десятом классах, самых трудных, когда некоторые уже «не разбрасывались» – об институтах и характеристиках думали. И в команде нашей, в «Тракторе», был редактором газеты вместе со мной, и культоргом, очень театр любил, но об этом он сам, вероятно, вам рассказывал? Не удивительно, что и в Москве, и в ЦСКА, и в сборной его постоянно куда-то выбирают. Комсоргом сборной СССР, например. Сережа даже членом ЦК ВЛКСМ был, и парторгом сборной и ЦСКА избирают его несколько лет…