Пока шел ремонт, мы жили в комнате на Петроградке, собирали вещи. Родители постоянно ездили в нашу квартиру, смотрели, как продвигается ремонт. Папа время от времени оставался там. Мы созванивались, и счастливый отец говорил мне:

— Здесь хорошо!

— Ну, я скоро тоже буду там жить.

Наконец мы переехали. Я был горд, что это случилось благодаря мне. Был счастлив за свою семью, что мы все-таки сделали это, сумели преодолеть трудности и выбраться из нищеты. Я сиял сам, постоянно заглядывал в глаза своим родителям и радовался, что они тоже счастливы.

Квартира казалась дворцом, я бегал по ней и постоянно повторял:

— Какая она большая!

Там можно кататься на велосипеде. Я прятался от мамы, а она меня искала. Это было здорово.

В это время меня пригласил в знаменитый тур «Чемпионы на льду» самый известный американский продюсер Том Коллинз. Это профессионал своего дела. С его легкой руки я начал зарабатывать. Я очень благодарен ему и его семье.

Я стал побеждать в международных турнирах, и меня заметили. В конце 1990-х нам с Мишиным предлагали кататься в Америке и Испании, предлагали переехать в Москву и кататься за другие клубы. Причем за хорошие деньги.

Тогда многие спортсмены, которые не смогли утвердиться в своей стране, где очень много первоклассных спортсменов и бешеная конкуренция, получали гражданство или вид на жительство и уезжали туда, куда их приглашали. Чтобы жить там и выступать за другую страну. У меня не было проблем пробиться на чемпионат Европы или мира, и уезжать я не хотел.

Должен сказать, что предложения были более чем заманчивые: шикарные условия для жизни, отличные контракты. Я мог получить гражданство, пропустить год и выступать за другие страны, которые хотели этого и готовы были меня обеспечивать по высшему разряду.

О том, чтобы выступать за другие страны, не было и речи — от этого мы отказались сразу. И тогда американцы предложили нам еще один вариант.

Шикарный дом во Флориде, очень хорошую зарплату. Мы могли перевезти свои семьи. Я должен был тренироваться в американском клубе и представлять именно этот клуб. А на международных соревнованиях кататься за Россию. Клубу нужны были хорошие спортсмены, руководство стремилось поднять уровень клуба за счет наград и титулов хотя бы одного фигуриста. А Алексей Николаевич тренировал бы там, кроме меня, американских спортсменов.

Так, кстати, очень многие и делают.

Мишин отказался категорически.

— У меня в России семья: жена, два сына, — говорил он. — Что они там будут делать? Я люблю Россию.

Моя семья тоже жила в России. В общем, мы отказались.

Хотя одно время я вообще-то мечтал купить в Америке дом и на какое-то время уехать туда тренироваться. Но этого не случилось.

У меня был тур по США в течение четырех месяцев. Этого времени мне вполне хватило, чтобы понять, что это совершенно не моя страна, там другой менталитет. Несмотря на то что мне приходилось общаться с русскими и к тому же я каждый день работал, уже через полтора месяца мне стало грустно и тяжело. Я ужасно тосковал по дому, по русским людям, по общению. Я задыхался, мне не хватало родного воздуха, привычного пейзажа, родных лиц, какой-то энергетики, присущей только тем, кто живет в России. Моя американская мечта развалилась, как карточный домик. Именно тогда я твердо решил, что страна, в которой я хочу жить, — это только Россия.

До этих побед, до того времени, когда стал зарабатывать приличные деньги, нам мало кто помогал. Не считая Мишина и директора Дворца спорта. Редкие подарки казались невероятной роскошью. А хотелось всего: вкусной еды, новой одежды, каких-то вещей. Хотелось особенно сильно еще и оттого, что ничего этого не было и не предвиделось.

От Дворца спорта «Юбилейный» нас отправили в Германию выступать в шоу. И всех расселили по немецким семьям.

Я и еще один мальчик Костя достались пожилым немцам, мы так и называли их — бабушка и дедушка.

Наша немецкая семья жила по четкому режиму. Подъем ровно в 7.00. Если они сбивались со своего ритма, день был потерян, они очень расстраивались.

Бабушка с дедушкой и нас пытались приучить к своему режиму, что мне жутко не нравилось, — утром хотелось поспать подольше, ведь мне не всякий день такая возможность представлялась.

Когда мы встречались с другими русскими детьми, они хвастали своими приемными семьями и подарками:

— А мне сегодня куртку подарили!

— А мне джинсы и кепку!

Я им завидовал и очень ждал, когда и мне что-нибудь подарят.

И однажды немецкие бабушка с дедушкой говорят:

— Завтра поедем в магазин.

— Классно!

Более опытные ребята нас уже проконсультировали, что немцы просто так по магазинам не возят. Это означает, что они обязательно купят много подарков.

Мы в магазине.

— Ну, ходите, смотрите, выбирайте.

Я выбрал кепку «Chicago-bus» — в то время это был писк моды, какую-то футболку, еще что-то по мелочи. Мой приятель тоже набрал красивых немецких одежек. Мы подошли к деду с этими вещами. Он все у нас забрал и — отложил в сторону:

— Мы сегодня ничего покупать не будем. Не время еще.

И мы ушли из магазина. Оказывается, нас привезли просто на экскурсию! Мы с Костей ехали домой и думали: «Надо же, как нам не повезло с немцами! Вон у всех какие щедрые: и куртки, и джинсы, и футболки им подарили. А нам даже по кепке не купили!» Разочарованию не было предела, расстроились мы ужасно.

На следующий день встречаемся с русскими ребятами, и они снова хвастают обновками.

Мы все это слушали, и настроение катилось под горку. Что тут скажешь, вот уж не повезло так не повезло.

Но перед самым отъездом домой нас все-таки привезли в магазин и позволили выбрать все, что мы захотели. Так и у нас с Костей появились обновки. Видимо, свои немецкие подарки мы должны были выстрадать.

Когда у меня появились деньги, я не забыл эти ощущения — когда очень-очень хочется, чтобы тебе что-нибудь подарили. Иногда после тренировки мы с пацанами — моими ровесниками, у которых еще не было никаких титулов, заваливались в какую-нибудь кафешку, и я всех угощал.

Или шли с младшими по магазинам, и я покупал подарки: кому кроссовки, кому свитер, кому машинку с пультом управления.

Я никогда не рассказывал об этом маме. О моем «меценатстве» ей сообщал Мишин.

Мама как-то сказала:

— Женя, а ведь тебе никто ничего не дарил. А ты даришь…

— Ну и что? У меня уже все это есть, пусть и у других будет.

Очень хотелось праздника. Не только для себя, но и для тех, кто пока еще ничего не добился.

Мне было одиннадцать лет, а я уже выступал с шестнадцатилетними и с легкостью выигрывал у них. Я был мастером спорта, прыгал все тройные прыжки. И когда приехал в Петербург, считал себя лидером и чемпионом. Никакая дедовщина и зуботычины старших не могли ударить по моему чувству собственного достоинства и понизить самооценку. Это очень здорово. Потому что если ты не считаешь себя чемпионом, ты никогда им не станешь. У тебя просто не будет сил бороться за этот титул — в спорте и в жизни.

Если постоянно думать, что сейчас ошибешься, ни о каком результате не может быть и речи. Главное — поверить в свои силы, управлять своим телом, своими коньками. Выходя на лед, ты должен чувствовать себя королем.

Я в это поверил и стал ледовым королем.

Чувства, которые переживаешь после большой победы, описать невозможно. Только тот, кто сам такое пережил, знает, как это бывает на самом деле. Ты становишься известным, тебя не просто узнают — к тебе начинают относиться совершенно иначе.

Когда-то мы тренировались на одном льду с Алексеем Урмановым. Только я был еще пацаном, а он — олимпийским чемпионом, к нему часто приходили поклонницы за автографами. Иногда он кивал в мою сторону и подшучивал: «Девчонки, вон Женя Плющенко катается! Бегите к нему, возьмите автограф!» Я отворачивался, делал вид, что ничего не слышу, и продолжал упорно тренироваться. Я обижался на эти шутки, но уже тогда знал, что ко мне тоже будут приходить поклонницы и их будет гораздо больше, чем у кого-либо.