– Это случилось сегодня ночью, в час. Я как раз дежурил, когда услышал, как кто-то вопит: «Помогите! Убивают! Спасите!» Так и вопит. Я туда бегу, а на лавку вскарабкался какой-то выпендрежник в смокинге и цилиндре, лупит тростью по лавке и орет благим матом. Я подхожу, тыкаю его дубинкой в голень, чтоб он на меня внимание обратил. А он поворачивается ко мне и как навалится на меня! Ну, я душок-то от него сразу учуял. Думаю, ага, вот оно что. Беру его под локоток и говорю: «Пойдемте, дружище, допились до зеленых чертиков. Ну да ничего, скоро они разбегутся. Вы мне адрес свой скажите, я вас в такси посажу. Или, может, в больничку?» А он стоит такой, в меня вцепился, сам трясется и говорит: «Думаете, я пьян?» А я ему: «Еще как!» А потом смотрю на него – а он будто и не пьян уже. Этот франт шлепается на лавку и задирает штанину, и я вижу много маленьких проколов, а из них кровь сочится. «По-вашему, это зеленые чертики натворили?» – спрашивает он. Я смотрю, пальцем трогаю – точно, кровь. Будто его кто-то булавкой кольнул.

Я ошеломленно посмотрел на Макканна, но тот отвернулся, невозмутимо скручивая сигарету.

– Я и говорю: «Кто, черт побери, это сделал?» Он отвечает: «Кукла!»

Меня бросило в холод. Я посмотрел на громилу. На этот раз наши глаза встретились. Лицо констебля начало наливаться краской.

– «Кукла», говорит! – Шевлин уже кричал. – Он сказал, что это сделала кукла!

Макканн хихикнул, и Тим возмущенно повернулся к нему.

– Я понимаю, – поспешно заверил я. – Он сказал вам, что это кукла его ранила. Удивительное заявление, без сомнения.

– То есть вы мне не верите? – взвился Шевлин.

– Я верю, что он вам это сказал, – ответил я. – Прошу вас, продолжайте.

– Ну ладно. Вы, небось, решите, что я тоже был пьян, раз поверил ему? Потому что мой тупица-начальник так и сказал.

– Нет-нет, – успокоил его я.

Откинувшись на спинку стула, Шевлин продолжил:

– Я у этого франта спрашиваю: «Как ее зовут?» А он смотрит на меня: «Кого зовут?» «Куколку, – говорю. – Могу поспорить, блондинка. Хочет, чтобы ее смазливое личико было во всех газетах. Брюнетки булавками не орудуют, они обожают ножи». «Послушайте, констебль, – мрачно говорит он. – Это сделала кукла. Настоящая игрушка. То есть когда я говорю “кукла”, то я именно это и имею в виду. Я вышел прогуляться, подышать свежим воздухом. Не стану отрицать, я немного выпил сегодня, но вдрызг не напивался. Иду по улице, помахиваю тростью. Она у меня из руки и вылетела. Упала вон в тот куст, – говорит он, показывая на аллею. – Я нагибаюсь, чтобы ее подобрать, и вижу куклу. Большая кукла валяется в кустах, будто ее кто-то выбросил. Я протягиваю руку, чтобы ее подобрать. И стоило мне ее коснуться, как кукла подпрыгивает, будто пружина разжалась. И бросается прямо мне через плечо. Я, конечно, удивился. Опустился на четвереньки, пытаюсь найти эту куклу. И вдруг чувствую адскую боль в ноге. Будто меня ножом пырнули. Я вскакиваю и вижу эту куклу с большой булавкой в руке». Я говорю франту: «Может, на вас карлик напал?» «Какой, к черту, карлик?! – орет он. – Это была кукла. И она кольнула меня булавкой. Глаза голубые, сама фута два в высоту, стоит и ухмыляется. Я как эту ухмылку увидел, так у меня кровь в жилах застыла. И пока я пытался понять, что к чему, она меня еще раз ударила. И еще. И еще. Я понял, что она пытается меня убить, и завопил. А кто б смолчал? – спрашивает. – А потом вы пришли, а кукла вон в те кусты шмыгнула. Бога ради, констебль, проводите меня до такси, я домой поеду, а то, врать не стану, страшно до одури». И я беру этого выпивоху под руку, думая: «Вот бедняга, что ж это тебе в пьяном угаре мерещится». Но сам гадаю: откуда же у него раны на ногах? Мы выходим на бульвар, франт все еще дрожит, я жду такси. И вдруг он как завопит: «Вон она! Смотрите, вон она!» Я смотрю, куда он показывает, и вижу, как что-то бежит по тротуару. Там довольно темно, и я подумал, что это кошка или собачонка. На обочине припаркована машина, к ней-то эта кошка – или что там было – и идет. Франт знай надсаживается, я пытаюсь разглядеть, что же там такое, и тут на улицу выезжает грузовик. Сбивает животину и скрывается из виду. Я даже свисток к губам поднести не успел. Бедолага еще шевелится – я-то уверен, это кошка, – и я бегу туда, доставая пистолет. «Пристрелю, чтоб не мучилась», – думаю. И стоило мне ступить на дорогу, как машина, которая стояла на обочине, легковушка такая двухместная, срывается с места. Только ее и видели. Я подхожу… – Он развернул пакет. – И вот что там было.

Ирландец достал из пакета куклу, вернее, то, что от нее осталось. Колесо грузовика проехало по туловищу, расплющив его. Одна нога оторвалась, другая висела на нитке, одежда порвалась и испачкалась в дорожной пыли. Это была кукла, но странным образом она действительно напоминала изуродованного карлика. Голова безвольно свисала на грудь. Макканн, подойдя, поднял ее голову. А я смотрел… смотрел, обмирая… Меня бросило в дрожь. У куклы было лицо Петерса! И в его чертах, приглушенное, точно сокрытое тончайшей вуалью, проступало выражение дьявольского восторга. То же выражение, которое исказило его лицо после смерти!

Шевлин внимательно наблюдал за мной. Похоже, он был доволен произведенным впечатлением.

– Ну и мерзкая вещичка, да, док? – спросил он. – Доктор все понял, Макканн. Я же тебе говорил, у него мозги что надо!

Он посадил куклу себе на колени, будто побагровевший от натуги чревовещатель, и я не удивился бы, если бы с этих изогнутых в зловещей ухмылке губ слетел дьявольский смех.

– Так вот, доктор Лоуэлл, – продолжил Шевлин. – Стою я там, смотрю на эту куклу. Поднимаю ее. Говорю себе: «Тут что-то нечисто, Тим». Оглядываюсь на франта. Он стоит, где и стоял. Я иду к нему, а он мне и заявляет: «Ну что, это кукла? Я же говорил! Ха! Я же говорил, что это была кукла! Ха! Это она!» Я ему и говорю: «Дружище, тут что-то не так. Давайте пройдем в участок, и вы расскажете лейтенанту все то, что рассказали мне. И покажете ему свои ноги». «Я не против, – соглашается он. – Только держите эту мерзость от меня подальше, констебль». И мы идем в участок. Там сидит мой лейтенант, сержант и пара патрульных. Я иду к лейтенанту и кладу куклу ему на стол. А этот тупица знай ухмыляется. «Это что еще такое? – спрашивает. – Ты где куклу свистнул?» «Покажите ему ноги», – говорю я франту. «Что-то не похож он на цыпочку с Бродвея, чтобы ноги напоказ выставлять», – смеется этот придурок. Точно вам говорю, у него вместо мозгов картошка! В общем, франт задирает штанину и показывает ему раны. «Это что за чертовщина?» – настораживается лейтенант. «Меня кукла исколола», – говорит франт. Лейтенант смотрит на него, глаза выпучил. Ну, я ему и изложил, как услышал вопли этого парнишки, что он мне сказал, что сам видел. Сержант хохочет, патрульные хохочут, а лейтенант красный сидит, говорит, мол: «Пытаешься меня разыграть, Шевлин?» А я ему: «Никак нет, я вам говорю то, что он мне сказал и что сам видел. И куклу вам принес». А он говорит: «Да, белая горячка – штука серьезная, только я не знал, что это заразно». Тычет в меня пальцем и говорит: «Ну-ка подойди сюда, дыхни!» И я понимаю, что мне крышка, потому что у франта с собой была бутылка, ну я и хлебнул по дороге. Всего разочек приложился. Но лейтенант-то унюхал. «Так я и знал, – говорит. – Ну-ка присядь». И как напустился на франта: «Ах ты гад, смокинг напялил, шляпой разжился, вроде с виду приличный человек, а сам что вытворяешь? Мне полицейских спаивать будешь? Приперся сюда мне голову морочить?! Ну, констебля ты, может, и подпоил, да только нечего мне тут баки забивать!» Орет, аж стены трясутся. «Швырните его в камеру, пусть проспится, – вопит. – И куклу туда же запроторьте, чтоб ему там скучно не было». Франт как взвизгнет. И на пол повалился. Так и лежит в обмороке. Тогда лейтенант говорит: «О боже, этот бедняга поверил в собственную выдумку! Приведите его в чувство и отпустите». А мне говорит: «Ты хороший парень, Тим, а то я б тебя выгнал за такое. Забирай свою дурацкую куклу и иди домой. Тебя кто-нибудь сменит. А завтра возьми выходной и проспись». «Хорошо, – говорю я. – Только я знаю, что я видел. Ну вас всех к черту». Патрульные уже животы надорвали со смеху. А я лейтенанту говорю: «Хотите – увольняйте меня за это, но не пошли бы вы к черту, сэр?» Но они все только смеялись. А я забрал куклу и пошел домой. – Шевлин помолчал. – Забрал, значит, куклу, принес ее Мэгги, моей жене, и все ей рассказал. И что она мне говорит? «Ох, Тим, ты же завязал с выпивкой. Капли в рот не брал. Что на тебя нашло? Куклы с булавками мерещатся, лейтенанта обругал. А что, если тебя теперь в какое-нибудь захолустье переведут? Дженни только в колледж поступила! Иди-ка спать, Тим. Проспись. А куклу выброси». Я к тому моменту совсем взбеленился. Куклу ей выбросить не дал. А сегодня утром встретил Макканна. Оказывается, он тоже о таком слышал. Вот он и привел меня сюда, уж не знаю зачем.