— Товарищ Голубев, догадываетесь, почему я приостановил атаку? — обратился я к командиру батальона автоматчиков.

— Понятно, товарищ подполковник, только тут мы ни при чем. Танкистов винить надо. Разве за ними поспеешь, рванулись, как на параде.

— Совершенно верно, атаковать врага надо на высоких скоростях, но не отрываться от пехоты. Иначе удачи не видать.

Припомнил, как во время боя в 1942 году на Северном Донце одна из наших рот вот так же, на высоких скоростях, устремилась в контратаку, пехота отстала. Немцы, конечно, этим воспользовались. Об этом я и рассказал командиру роты и предупредил, что риск в бою должен быть осмысленным, глубоко продуманным.

Повторная атака прошла более удачно. На этот раз пехотинцы вплотную бежали вслед за танками, на ходу вели прицельный огонь.

— Оборона прорвана, противник поспешно отходит, товарищ капитан, — опуская бинокль, сказал я.

Капитан Голубев подошел к радиостанции и коротко отдал распоряжение: посадить пехоту на танки и преследовать противника.

С первой встречи мне понравился этот командир. Он был подтянут, не по годам строг. И в военном деле толком разбирался. Позже я узнал подробно его биографию. Родом из Сибири, перед началом войны окончил военное училище, в первых боях показал себя храбрым и отважным.

Челябинцы оказались на редкость трудолюбивыми, смекалистыми, они настойчиво изучали оружие и технику, осваивали приемы ведения боя. На стрельбище и полигоне ни днем ни ночью не утихали выстрелы, на учебных полях круглосуточно рокотали танковые двигатели. Челябинцы готовились к боям серьезно, всесторонне.

Как-то среди ночи возвратился с полевого занятия, зашел в штабную землянку. Подполковник Кременецкий, склонившись над картой, наносил обстановку предстоящих учений. Я подсел к начальнику штаба, поинтересовался, как у нас укомплектованы отдельные роты, батареи и взводы, спросил о наличии личного состава в строю, сколько больных, прикомандированных.

Было далеко за полночь. Неожиданно в сопровождении командира корпуса генерала Г. С. Родина в землянку вошел командующий 4-й танковой армией генерал-лейтенант В. М. Баданов. Я доложил, что все подразделения возвратились в расположение и личный состав в настоящее время отдыхает. Командарм внимательно меня выслушал, затем протянул руку и весело сказал:

— Рад видеть тебя, Фомичев. Но пожаловал я не в гости, а по делу.

Мне вручили пакет. Вскрыл.

— Товарищ Кременецкий, — обратился я к начальнику штаба, — поднять бригаду по тревоге.

Через несколько минут мощный рокот танковых двигателей взорвал ночную тишину. В колонну начали вытягиваться автомашины, груженные боеприпасами, продовольствием, обмундированием, загрохотали походные кухни.

Иду вдоль колонны автоматчиков. Солдаты тихо переговариваются. Доносится густой бас:

— Ясно, что выступаем на фронт, зря бы не подняли всю бригаду.

Но прогноз автоматчика не оправдался. Командующий армией решил в последний раз проверить боевую готовность нашей бригады. На рассвете 14 июля было приказано провести учения с боевой стрельбой. На учения привлечь батальон автоматчиков, усиленный танковым батальоном, артиллерийской батареей и саперным взводом. Начало учений в 12.00.

Утро застало меня на наблюдательном пункте. В короткие сроки была расставлена мишенная обстановка, дооборудованы позиции пехотинцев, артиллеристов, минометчиков, танкистов. Люди крепко зарылись в землю.

Закончены последние приготовления, до личного состава доведена поставленная задача, предусмотрены меры безопасности, организовано взаимодействие. Все тщательно замаскировано. Даже с небольшого расстояния нельзя обнаружить расположение огневых позиций танкистов, артиллеристов, наличие другой техники, начертание нашего переднего края. Постарались и командиры, и солдаты. Здорово потрудились, молодцы! На душе у меня радостно.

Часы показывали без двадцати двенадцать. Стояла духота, нестерпимо палило июльское солнце. Было тихо-тихо. Изредка налетал легкий ветерок, шелестел листвой молодых берез, выстроившихся в ряд возле нашего наблюдательного пункта. Воздух был наполнен запахом поспевающей ржи и скошенной травы. Я прилег на бруствер. Закурил. Что-то напоминало детство, уводило в прошлое, к родным местам…

— Товарищ подполковник, машины!

На опушку леса выскочило несколько «виллисов», окутанных густой пылью. На высокой скорости они неслись в сторону наблюдательного пункта. Из первой машины вышел командарм. Я поспешил к нему навстречу. Генерал-лейтенант В. М. Баданов, как всегда, был в хорошем настроении. Он тепло поздоровался со мной.

— Докладывай, Фомичев, что тут у вас, — сказал генерал, прилаживаясь к стереотрубе.

— У меня все готово, товарищ командующий.

— Тогда начинайте.

Взвел спусковой крючок ракетницы. В воздухе повисла красная ракета. Почти в ту же секунду грянули артиллерийские выстрелы, из-за укрытий вышли танки и, выбрасывая снопы огня, помчались вперед.

Поднялись пехотинцы. Солдаты, прижимаясь к танкам, проворно побежали по полю. «Ура, ура!» — неслось отовсюду. Дружный огонь достиг наивысшей плотности.

— Приятное зрелище, — не сдержался генерал В. М. Баданов. — Молодцы, челябинцы!

Рядом со мной стоял комкор генерал Г. С. Родин. Я взглянул на него. Он почему-то был всегда суров, а тут его словно подменили. На лице — широкая улыбка. Вдруг он оборачивается ко мне:

— Цыплят по осени считают.

Намек понятен. Меня неожиданно озноб прошиб: а вдруг не все мишени будут поражены?

К вечеру учения закончились. Все обошлось благополучно. Я приглашаю генералов В. М. Баданова и Г. С. Родина отобедать.

— Спасибо за приглашение, — пожимая мне руку, сказал командующий. — До встречи на фронте…

На траве вокруг походных кухонь расселись солдаты, сержанты, офицеры. Люди обедали.

Марк Наумович Собко, мой ординарец, сидит у входа в палатку и вертит в руках конверт-треугольник.

— От жены, это первое, — признался он. — Как они там, без меня?

Я только что возвратился из штаба.

— Марк Наумович, холодной водички подлей-ка в умывальник.

Ординарец поднес ведро, зачерпнул кружку.

— Ладно, я сам.

После дневной духоты было приятно помыться. Прилег на кровать, сбитую наспех из сосновых досок, потянулся к свежим газетам. При свете коптилки пробежал сообщение Совинформбюро за 15 июля. В районе Курска, Орла и Белгорода по-прежнему шли ожесточенные бои. Но уже наступил перелом: советские войска перешли в контрнаступление.

С радостью встретили это сообщение в подразделениях бригады. На эту тему во всех ротах, батареях и отдельных взводах были проведены политические информации, беседы агитаторов, активистов. Политработники, командиры разъясняли воинам значение этих побед в летней кампании 1943 года. Со стороны противника действовали отборные фашистские войска, и им ценою больших потерь удалось вклиниться в нашу оборону на Орловско-Курском направлении на 10—12 километров, а на Белгородско-Курском — от 15 до 35. Измотав врага, славная Советская Армия отбросила немецко-фашистские войска на исходные рубежи и продолжает постепенно продвигаться на запад.

Не успел посмотреть газеты, как ординарец протянул мне телефонограмму. Вызывали в штаб корпуса.

Было где-то за полночь. По дорожке, усыпанной песком, торопливо иду к штабу. «Что бы могло быть?» — думаю.

В кабинете комкора Родина уже собрались офицеры. В углу на краешек стула присел командир Свердловской добровольческой танковой бригады полковник Доценко, рядом примостился комбриг Пермской добровольческой танковой бригады подполковник Приходько. Вижу здесь и командира мотострелковой бригады полковника Смирнова, других командиров спецчастей и подразделений.

На ходу кивком головы здороваюсь с ними. В комнате дым стоит коромыслом. На длинном столе разложена большая карта, над которой склонились комкор генерал Родин и начальник штаба полковник Еремеев.