– Стул. У меня кружится голова. И пусть принесут чашку вина. И то, и другое найдется на кухне.

– Жоко! – крикнул главарь шайки. – Стул и чашку вина из кухни!

Вор с клеймом на лбу махнул двум подросткам:

– Пепин, Биго, идем со мной!

Все трое побежали в дом и наткнулись на свору собак, слизывавших кровь с пола в вестибюле. Животные стали хватать грабителей за голые лодыжки, и младшие оборванцы рассмеялись.

Жоко презрительно ухмыльнулся, и Карла почувствовала его ненависть. Вор понимал, что она делает, и это его злило. Чем дальше Гриманд зайдет в ее поддержке, тем труднее ему будет отказаться от этой роли на глазах всей шайки, особенно под давлением. Если уж делать на это ставку, значит, ставить нужно все, что у нее есть. Вскинув бровь, графиня насмешливо посмотрела на заклейменного молодого человека, сознательно провоцируя его. Он оскалился:

– Мы пришли сюда для того, чтобы прирезать этих свиней или чтобы угождать им?

– Свиньи готовы к бойне, потому что я убил медведя, – сказал Инфант Кокейна. – Пусть каждый займется своим делом и получит причитающуюся долю.

– Если тебя волнует ребенок, – сказал Жоко, – я могу вырезать его из живота, перед тем как мы ее убьем. Не впервой.

Со всех сторон послышались смешки и притворные вздохи, но главарь взмахом руки заставил всех умолкнуть.

– Бедный Жоко расстроен, – сказал он, – потому что убили его брата Гобера…

– Ты не видел, что они с ним сделали! – воскликнул парень с клеймом.

– Гоббо мертв, потому что не делал то, что ему приказали, – ответил Гриманд. – Если Жоко не будет исполнять приказы, он тоже будет мертв. Как и все остальные. Мы тут что, в игры играем?

Предводитель воров окинул взглядом свою шайку и развел огромными руками, как настоящий актер. Все подчиненные завороженно смотрели на него. Повернувшись, он остановил взгляд на Карле, и она поняла, что вопрос предназначался ей. Женщина ощущала исходившее от Гриманда странное очарование. Возможно, в других обстоятельствах это очарование оттолкнуло бы ее, но теперь итальянка нуждалась в нем. Она должна была принять шарм Гриманда, поскольку мужчинам очень нравится считать, что они им обладают. И это поможет ей, в свою очередь, успешно очаровать его. Карла улыбнулась.

– Может, это и впрямь игра, – продолжал король воров. – А почему бы и нет? Кто из нас не любит игру? И я больше всего. Но при всем при том мы должны понимать, что ставки высоки. И разве эти мертвые храбрецы – да принесут самые быстрые ангелы их души в объятия Господа! – не служат тому доказательством? Если это игра, то игра опасная.

– Как и всякая настоящая игра, – заметила графиня.

Главарь банды хлопнул в ладоши, словно от удовольствия. Звук получился громким, как выстрел.

– Вам должно быть стыдно перед леди Карлой. Жоко, стул. Пепин, дай стул Жоко.

Парень по имени Пепин только что пробился через свору собак со стулом в руках. За ним шел Биго с оловянной чашей. Пепин протянул стул заклейменному, но тот даже не шевельнулся. Тогда Пепин посмотрел на Гриманда. Дымящаяся собака – одна из тех, кого достал меч Алтана Саваса, с глубокой раной на туловище, – на трех ногах проковыляла через порог и прислонилась к лодыжке Жоко, словно искала утешения. Парень пнул ее в грудь. Собака упала и жалобно заскулила. Мальчишки засмеялись.

– Пепин. И ты, Биго, тоже! – махнул им Инфант.

Он взял стул своей огромной рукой и театральным жестом поставил его перед Карлой. Потом поклонился и предложил ей сесть – тоже жестом. Опустившись на стул, женщина положила одну руку на живот, а другой перекинула на грудь длинную косу.

Отвесив еще один поклон – возможно, почти насмешливый, но итальянка не смотрела ему в глаза, – главарь шайки протянул ей чашу с вином. Она осторожно взяла ее:

– Благодарю вас.

– Вы получили стул и вино. Мы можем продолжить? – поинтересовался Гриманд.

– Это бедное животное помогло вам. И заслужило нечто большее, чем жестокость, – ответила графиня.

Предводитель воров расправил широкие плечи и нахмурился:

– Ты слышал, Жоко? Мы в долгу у подыхающей собаки.

Губы вора с клеймом дрогнули. Дверь дома была открыта, но он не знал, как в нее войти.

– Я ничего не должен собаке, – буркнул он в ответ. – Зато мне должны много. И долю Гоббо тоже.

– Двойная доля? На каком основании? Или вы с Гоббо написали завещания перед тем, как уйти на войну? Как воины Давида? – съехидничал главарь.

– Какого Давида? – не понял Жоко.

– Карла, знатная дама с юга, права, – продолжил Гриманд, не отвечая ему. – Эта собака сослужила нам хорошую службу, хотя и была всего лишь грязной дворняжкой. Точно так же, как лисы помогли Самсону против филистимлян.

Кувалда просвистела в воздухе и опустилась с такой скоростью, словно весила не больше мухобойки. Она с легкостью раздробила череп собаки. После этого Гриманд вновь посмотрел на Жоко:

– Ты знаешь, кем был Самсон?

Молодой человек поморщился от умственных усилий:

– Это его Иисус воскресил из мертвых?

– Нет, нет, – покачал головой Пепин. – То был Лазарь. А Самсон вышвырнул из храма евреев, ростовщиков, а потом обрушил крышу голыми руками.

– И филистимляне распяли его рядом с Иисусом, да? – предположил Биго.

Хор голосов начал предлагать самые разнообразные версии библейских историй.

– Теперь вы видите, как этим бедным детям нужен отец, – усмехнулся главарь.

Он обхватил свободной рукой боек кувалды и ткнул рукояткой в живот Жоко. Тот сложился пополам и стал хватать ртом воздух, не в силах издать ни звука. Голоса стихли.

– Теперь я покажу вам всем, почему вы должны слушать отца, – объявил предводитель шайки.

Он ударил Жоко кувалдой по ребрам, в том месте, где они соединялись с позвоночником, и Карла вместе с остальными услышала треск, а затем сдавленный стон.

– А теперь мы посмотрим, как Жоко ест собаку.

Король Кокейна обхватил затылок заклейменного парня своей громадной ладонью, подтащил его, ползущего на четвереньках, к мертвой собаке и ткнул лицом в ее неподвижную тушу.

– Ешь собаку, Жоко, пока в ней не завелись черви. Ешь. Кусай. Жуй. Глотай.

Молодой человек сопротивлялся, но главарь уперся кувалдой ему в поясницу, прижал его к земле, заставил открыть рот и грызть горелую массу розовой и почерневшей плоти. Клоки обгоревшей шкуры забивали ноздри, и Жоко приподнял голову, хватая ртом воздух.

– Жуй, дерьмо. Глотай свое угощение. Ешь, я сказал!

Жоко прожевал и проглотил горелое мясо.

Карла отвернулась. Эстель, повелительница крыс, тоже стояла неподалеку и наблюдала, как один человек унижает другого. Вся в крови и в саже, она напоминала тряпичную куклу, найденную на руинах разграбленного города. Крысиная подружка была единственной девочкой в этой жестокой компании, и итальянка недоумевала, почему они взяли ее с собой. Взгляд Ля Россы ничего не выражал, но сам факт ее присутствия делал происходящее еще более отвратительным. Девочка повернула голову и посмотрела на Карлу. Выражение ее глаз изменилось и стало понятным графине.

В них полыхала ненависть.

Карла поняла, что Эстель ревнует. Девочка видела в ней соперницу в борьбе за любовь Гриманда.

Итальянка в очередной раз почувствовала, как в животе у нее зашевелился ребенок – гибкий, нетерпеливый, любопытный. Она ощущала его интерес к внешней жизни, энергию, жажду приключений – качества, которые сама старалась в него заложить. Прижав ладонь к животу, Карла ощутила спинку и правое плечико ребенка. Ей хотелось успокоить его, внушить, что теперь неподходящее время для любопытства, что нужно еще немного подождать. Мышцы матки напряглись – снова начались схватки, и длились они дольше, чем предыдущие. Графиня чувствовала, как внутри ее тела зреют могучие природные силы, исходящие не от нее, а от земли, времени, божественной любви – силы, которым нет предела, которые не зависят от ее желаний и чувств и которым нет дела до возможностей ее организма.