– Ты, я. – Серб указал на ее живот. – Мальчик Матиаса.

– Ты предлагаешь бросить остальных? Симону, детей? – вспыхнула его госпожа.

Алтан очертил свободной рукой широкий горизонтальный круг, а затем несколько раз рубанул ладонью воздух:

– Снаружи я смогу вас защитить. Одну. Думаю, да. Мечом и луком. Они не солдаты. Воры. Но остальных? Женщин, детей? Слишком много. Много, много. Слишком много. Здесь? – он пожал плечами и поморщился. – Может быть.

– Я не могу бросить этих детей.

Карла не размышляла ни секунды – другого она просто не могла сказать, потому что иначе это была бы не она. Тем не менее женщина сразу же пожалела о своих словах. Однако обратного пути уже не было.

Алтан потащил Эстель к двери, после чего вдруг остановился, весь обратившись в слух. Вернувшись к окну, выходящему на улицу, он снова прислушался и посмотрел на графиню. Теперь и она слышала этот звук: колокольный звон прокатился по городу с запада на восток. Сердце Карлы наполнилось страхом.

– Вы все умрете, – сказала Ля Росса.

Пока безумный янычар тащил Эстель вниз, она пыталась запомнить все подробности, чтобы потом рассказать обо всем Гриманду. Девочка знала, что ее сообщники не заставят себя долго ждать.

В доме слишком много окон, и ни одно не защищено решеткой или даже ставнями. Богачи вешают простыни на окна, будто они слишком благородны, чтобы нуждаться в защите. На площадке второго этажа лестница поворачивала назад и вела к входной двери. На первом этаже комната слева была заставлена столами, на которых лежали толстые книги, а справа находилась кухня. В каждой комнате более короткое окно, расположенное достаточно высоко, чтобы пешеходы с улицы не могли заглянуть в дом. Через дверь кухни Ля Росса увидела лежавший на столе колчан со стрелами и необычный, чужеземный лук.

Коридоры на каждом этаже были освещены лунным светом, лившимся из окон на лестничных площадках. В глубине дома коридор был испачкан кровью.

Она догадалась, что это кровь Гоббо.

Алтан схватил ее за волосы и приподнял.

Эстель вскрикнула и лягнула его в лодыжку. Она понимала, что серб хочет ее убить, но помнила о приказании мадам, и поняла, что он не посмеет ослушаться. И еще она знала, что Савас прав: на самом деле ее следовало прикончить. Мадам понравилась девочке. Дама с юга. Карла. Жаль, что Гриманд ее убьет.

Ля Росса закричала, когда Алтан швырнул ее вниз и ткнул лицом в лужу крови. Еще теплой. Девочка сжала губы, но при попытке вдохнуть кровь попала ей в ноздри и в горло. Грабительница закашлялась, открыла рот и вдохнула еще больше густой красной жидкости. Кричать она уже не могла.

Она умрет в крови Гоббо.

Серб поднял ее. Эстель зашлась в приступе кашля и сплюнула кровь. Она ничего не видела, но Алтан держал ее руки, не давая вытереть глаза. Девочка попыталась плюнуть в него, но серб снова ударил ее по лицу, хотя и не так сильно, как Гоббо на улице. А затем Савас открыл дверь во двор.

– Смотри, – сказал он.

Пленница с трудом разлепила веки, а Алтан повернул ее лицом к обратной стороне двери. С кованого железного молотка в форме пчелы размером с два кулака спускался шнурок. Конец этого шнурка обвивался вокруг шеи ее дяди Гоббо. Сам Гоббо был мертвым и голым. Его сломанные ноги неестественно торчали в разные стороны. Струйки крови вытекали из черной дыры внизу его живота посреди лобковых волос. Глаза вылезли из орбит, в груди зияла колотая рана, а изо рта Гоббо торчали отрезанные половые органы.

Эстель никогда не любила Гоббо. И теперь ей не было его жаль.

Интересно, подумала она, отрезал ли Алтан ему яйца еще живому? Хорошо бы!

Бывший янычар вытолкнул ее во двор и показал на труп своей жертвы:

– Скажи своему хозяину: «Иди и смотри! Иди и смотри!»

Девочка бросилась к переулкам позади двора, где заметила какое-то движение. Там прятались остальные, и Савас, вероятно, знал, что они ждут, пока маленькая помощница откроет им дверь. Теперь они смотрели на Гоббо, и их души наполнялись страхом. Они боялись человека, повесившего сообщника на двери.

Алтан был неистов, как загнанная в угол крыса. Однако он не знал, что, несмотря на страх, внушаемый им и его дверью, Гриманда воры боятся еще больше. Эстель тоже его боялась.

Она стерла кровь Гоббо с лица и подумала о своих крысах. Они вылижут ее дочиста. И девочка поклялась, что приведет крыс пировать на трупе серба.

Тангейзер проснулся от какого-то звука и вскочил, выхватив кинжал. От боли, пронзившей в тот же миг его спину, он застонал и выругался. Даже полученные в бою раны бывали не такими болезненными. Слишком мягкий матрас! Дома он спал на груде овечьих шкур, а в поездках месяцами довольствовался голой землей или палубой корабля. Боль тем временем ослабла, но до конца не прошла. Заморгав, мальтийский рыцарь схватил меч. В комнате было душно и пахло сыростью. После тьмы снов свет из открытой двери казался слишком ярким.

Он вышел в гостиную, где от свечей остались одни огарки. Там Матиас размял плечи и ноги. На столе он увидел блюдо с мясом и хлебом и кувшин вина. Кто-то входил сюда, пока он спал, – непростительная беспечность. Послышался скрежет открывающегося замка, и иоаннит понял, что его разбудило звяканье ключей. Дверь распахнулась, и на пороге появился незнакомый стражник. За ним стояли Грегуар и Арнольд де Торси. На лице мальчика красовался свежий синяк, но в остальном, похоже, с ним все было в порядке.

Тангейзер опустил меч:

– Рад вас видеть.

Арнольд вошел в комнату. За прошедшие несколько часов этот человек очень изменился. Юность его закончилась – как почувствовал Матиас, навсегда.

– Безумие началось, – сказал де Торси.

– Какое безумие?

– Если повезет, вы сможете им воспользоваться. Торопитесь.

Тангейзер отрезал кусок баранины и протянул Грегуару, чтобы юный слуга подкрепился. Потом он сам откусил кусок и, вернувшись в спальню, натянул черную льняную рубаху. Белый крест на груди был забрызган кровью. Застегнув ремень и вложив меч в ножны, Матиас повернулся к двери и в первый раз заметил, что в спальне есть еще одна кровать – в нише у дальней стены. Под влажной простыней кто-то лежал, и в полутьме казалось, что этот человек дрожит. Рыцарь очень устал, но сострадание – это удел слабых. Второй пленник лежал лицом к стене. Он был явно болен и трясся в приступе лихорадки.

Тангейзеру оставалось только надеяться, что болезнь его соседа по камере не заразна. Он вернулся в гостиную, выпил пинту вина и отрезал еще один ломоть мяса. Лицо Арнольда было серым. Матиас похлопал его по спине:

– По крайней мере, я могу хвастаться, что провел ночь в Лувре.

Де Торси остался серьезным. Все трое направились к двери, где их ждал стражник, и вышли в коридор. Охранник уже собирался запереть дверь, как вдруг Грегуар заволновался:

– Одежда для младенца!

– Крестильная сорочка? – Тангейзер проглотил еще кусок мяса. – Вернись и забери.

Его лакей бросился назад, в камеру.

– Который час? – спросил тем временем госпитальер.

– Почти четыре, – ответил Арнольд.

– Как Грегуар тебя нашел?

– Это я его нашел, случайно. Вы и представить не можете, что творится сегодня ночью! Было невыносимо видеть, как плакал король. Как он страдал… – молодой придворный покосился на стражника, невозмутимого и неподвижного, словно репа. – Вашего лакея поймали, когда он пытался залезть в окно второго этажа Павильона короля со строительных лесов южного крыла.

– Он смышленый парень.

– Ему повезло, что его не убили. Охрана забрала у него письмо для Реца. Но поскольку герцог уже несколько часов совещался с королем, письмо не могло быть доставлено. Вскрыть его тоже не решались. Мальчишку никто не мог понять, и его заперли в буфетной, пока все не выяснится. Я подозреваю, что к тому времени его могли избить до полусмерти. Похоже, ваши слуги и друзья проявляют удивительную преданность.