Но «форд» приблизился, и мотающийся из стороны в сторону передний бампер «понтиака» ткнулся в его крыло. Послышался скрежет раздираемого металла. Фотографа бросило вперед, он ударился лицом о руль, из его носа хлынула кровь.

В ужасе, то и дело оборачиваясь, он заскользил по теплому, словно смазанному жиром пластику сиденья и выбрался из салона через пассажирскую дверь. Побежал с обочины вниз по откосу. Вдоль шоссе тянулось ограждение из колючей проволоки, и он прыгнул через него, ощущая себя дирижаблем. У меня получится, подумал он. Я буду бежать, бежать…

Он упал на другой стороне, зацепившись ногой за колючки. Крича в небо, пытался освободить брючину и жирную белую плоть, когда двое молодых людей спустились с обочины с винтовками в руках.

«За что?» – хотел спросить он у них, но из горла вырвался лишь тихий и беспомощный клекот, а потом его мозги вылетели через затылок.

В тот день газеты не написали ни о болезни, ни о каких-либо других происшествиях в Сайп-Спрингсе, штат Техас.

Не успел Ник открыть дверь, отделявшую кабинет шерифа Бейкера от тюремных камер, как на него посыпался град угроз и насмешек. Винсент Хоган и Билли Уорнер сидели в двух тесных, как банки для сардин, камерах слева, Майк Чайлдресс занимал одну из двух справа. Еще одна камера пустовала, потому что Рэю Буту, парню с пурпурным перстнем студенческого братства Университета Луизианы, удалось сбежать.

– Эй, чурбан! – позвал Чайлдресс. – Эй ты, гребаный чурбан! Что с тобой будет, когда мы выйдем отсюда? А? Ты подумал об этом?

– Я лично отрежу тебе яйца и буду засовывать в глотку, пока ты не задохнешься, – пообещал Билли Уорнер. – Ты меня понимаешь?

Только Винс Хоган не участвовал в этой словесной атаке. Майк и Билли не слишком жаловали его в этот день, двадцать треть его июня, когда им предстояла поездка в административный центр округа Калхун и предъявление обвинения. Шериф Бейкер надавил на Винса, и тот раскололся. Бейкер сказал Нику, что он добьется привлечения этих парней к уголовной ответственности и передачи дела в суд, но когда дойдет до присяжных, слову Ника будут противостоять показания троицы… или всех четверых, если им удастся поймать Рэя Бута.

За последние два дня Ник проникся к шерифу Джону Бейкеру глубоким уважением. Этого бывшего фермера весом в добрых двести пятьдесят фунтов избиратели, само собой, называли Большой Плохой Джон. Ник зауважал шерифа не потому, что Бейкер взял его уборщиком, чтобы он мог компенсировать потерю недельного жалованья, а потому что шериф нашел и арестовал людей, которые его избили и ограбили. Повел себя так, будто потерпевший – не глухонемой бродяга, но член одной из старейших и самых респектабельных семей города. Ник знал, что многие шерифы в пограничных южных штатах в подобной ситуации устроили бы ему шесть месяцев принудительных работ на ферме или строительстве дорог.

Они поехали на лесопилку, где работал Винс Хоган, на личном автомобиле Бейкера, «пауэр-вэгоне», а не на патрульной машине. Под приборной панелью крепился дробовик («Всегда заряженный и всегда на предохранителе», – пояснил Бейкер) и мигалка, которую шериф ставил, если ехал по полицейским делам. Что он и сделал, когда они свернули на автостоянку у лесопилки. Бейкер прокашлялся, сплюнул в окно, высморкался и промокнул покрасневшие глаза носовым платком. Он осип и говорил в нос. Ник, разумеется, слышать его не мог, но в этом не было никакой необходимости. Он и так понял, что шериф сильно простужен.

– Когда мы увидим Винса, я схвачу его за руку, – начал инструктаж Бейкер. – Спрошу тебя: «Это один из них?» – а ты энергично кивнешь, мол, да. Мне без разницы, узнаешь ты его или нет. Просто кивни. Понял?

Ник кивнул. Он понял.

Винс работал на строгальном станке – подавал в него доски. Куча опилок на полу поднималась почти до самого верха его высоких ботинок. Он нервно улыбнулся Джону Бейкеру, потом его взгляд тревожно скользнул по Нику, который стоял рядом с шерифом, бледный и в синяках.

– Привет, Большой Джон, что занесло тебя к рабочему люду?

Другие члены бригады молча наблюдали за происходящим, их взгляды скользили с Ника на Винса, с Винса на Бейкера, а потом в обратном направлении, словно они смотрели некую новую, более сложную версию тенниса. Один рабочий плюнул жевательным табаком «Хоуни кат» на свежие опилки и вытер подбородок ладонью.

Бейкер схватил Винса Хогана за пухлую, обожженную солнцем руку и потянул на себя.

– Эй? Что такое, Большой Джон?

Бейкер повернулся к Нику, чтобы тот мог видеть его губы.

– Это один из них?

Ник утвердительно кивнул, а потом для пущей убедительности указал на Винса.

– В чем дело? – запротестовал Винс. – Я никогда в жизни не видел этого немого.

– Тогда откуда ты знаешь, что он немой? Пошли, Винс, по тебе тюрьма плачет. Можешь попросить кого-нибудь из этих парней, чтобы они принесли тебе зубную щетку.

Винс протестовал, пока его вели к «пауэр-вэгону» и усаживали в кабину. Протестовал по пути в город. Протестовал, когда его запирали в камере, где ему предстояло провести в раздумьях ближайшую пару часов. Бейкер не стал зачитывать Винсу его права. «Чертов дурак только запутается», – объяснил он Нику. Когда шериф вернулся около полудня, голод и испуг сделали свое дело. Винс просто все рассказал.

К часу дня Майк Чайлдресс уже сидел в другой камере. Билли Уорнера Бейкер застал за укладыванием вещей в старый «крайслер», причем, судя по количеству коробок и багажа, уезжал он надолго. Но кто-то успел шепнуть словечко Рэю Буту, и тому хватило ума смыться быстро и налегке.

Бейкер повез Ника домой, знакомить с женой и ужинать. В машине Ник написал на листке блокнота: Мне жаль, что это ее брат. Как она?

– Она держится. – Голос и лицо шерифа оставались непроницаемыми. – Думаю, немного поплакала, но она знает, какой у нее брат. И знает, что родственников в отличие от друзей не выбирают.

Джейн Бейкер, симпатичная миниатюрная женщина, определенно плакала. Нику стало не по себе, когда он заглянул в ее глубоко посаженные глаза. Но она тепло пожала ему руку со словами:

– Приятно познакомиться, Ник. Извини, что тебе пришлось столько пережить. Я чувствую, что несу за это ответственность, потому что один из моих родственников принял в этом участие и все такое.

Ник покачал головой, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

– Я предложил ему работу, – подал голос Бейкер. – Участок превратился в хлев после того, как Брэдли уехал в Литл-Рок. Главным образом нужно красить и прибираться. Ему придется побыть здесь какое-то время. До… ты понимаешь.

– До суда. Конечно, – кивнула она.

На мгновение повисла такая тяжелая тишина, что даже у Ника защемило сердце.

Джейн нарушила ее деланно веселым голосом:

– Надеюсь, ты ешь кабаний окорок, Ник. Ничего другого нет, кроме кукурузы и большой миски салата из шинкованной капусты. Хотя мой салат не сравнить с тем, что готовила его мать. Так он, во всяком случае, говорит.

Ник потер живот и улыбнулся.

За десертом – слоеным тортом с клубникой (Ник, который в последние недели не видел сладкого, съел две порции) – Джейн Бейкер повернулась к мужу:

– Твоя простуда становится хуже. Слишком много на себя взваливаешь, Джон Бейкер. А ешь так мало, что и мухе не прожить.

Бейкер виновато глянул на свою тарелку. Потом пожал плечами:

– Я могу позволить себе разок-другой обойтись без обеда. – Он осторожно погладил второй подбородок.

Ник, наблюдая за ними, задался вопросом, каким образом эти двое людей, столь отличающиеся по габаритам, управляются в постели. «Наверное, приспособились, – подумал он, сдержав улыбку. – Чувствуется, что им друг с другом хорошо. Да и не мое это дело».

– Ты еще и весь красный. У тебя температура?

Бейкер пожал плечами:

– Нет… ну, может, маленькая.

– Что ж, сегодня ты больше никуда не пойдешь. И это окончательное решение.