Он боялся, так сильно боялся, что едва решался признаться в этом самому себе. Такой страх мог свести с ума.

Он вскочил и направился к стене, с которой на него смотрели пять темных телевизионных экранов. Поднимаясь, ударился коленом об стол, и один листок упал. Он медленно планировал в пропущенном через очистители воздухе, пока не приземлился на плитки пола, наполовину в тени стола, наполовину на свету. На листке было написано следующее:

Старки нажал кнопку под центральным монитором. Изображение появилось с обескураживающей быстротой, свойственной надежному оборудованию государственного учреждения. На экране возникла пустыня в западной Калифорнии. В поле зрения камеры не попало ни единого человека, и безлюдность эта выглядела жутковато из-за пурпурно-красного оттенка, который придавала изображению инфракрасная съемка.

«Он прямо там, впереди, – подумал Старки. – Проект “Синева”».

Страх вновь попытался захлестнуть его. Он полез в карман и вытащил синюю таблетку. Дочь называла их «расслаблялками». Название значения не имело в отличие от результата. Он проглотил таблетку, не запивая, суровое лицо скривилось, когда она проскакивала в желудок.

Проект «Синева».

Он осмотрел остальные – выключенные – мониторы, а затем нажал кнопку под каждым из них. Четвертый и пятый показывали лаборатории. Четвертый – физическую, пятый – вирусной биологии. В лаборатории ВБ стояло множество клеток с животными, преимущественно с морскими свинками и макаками-резусами, несколько – с собаками. И никто из них, похоже, не спал. В физической лаборатории до сих пор крутилась небольшая центрифуга. Старки это не нравилось. Совершенно не нравилось. Мурашки бежали по коже потому, что центрифуга радостно крутилась, и крутилась, и крутилась, в то время как доктор Эзвик лежал рядом на полу, неуклюже раскинувшись, напоминая пугало, не устоявшее под напором сильного ветра.

Ему объяснили, что центрифуга работает от того же источника электропитания, что и освещение, поэтому выключить ее можно только вместе со светом. А камеры в лабораториях не приспособлены для съемки в инфракрасном диапазоне. Старки все понимал. Ведь еще какие-нибудь ублюдки могли заявиться из Вашингтона, чтобы посмотреть на труп лауреата Нобелевской премии, лежащий в четырехстах футах под землей, меньше чем в миле отсюда. Если выключим центрифугу, выключим и профессора. Элементарно. Дочь назвала бы такую ситуацию «Уловка-22».

Он принял еще одну таблетку и посмотрел на монитор номер два. Картинка на нем нравилась ему меньше всего. Да и кому мог понравиться человек, упавший лицом в миску супа? Представьте себе, к вам подходят и говорят: Ты проведешь вечность, уткнувшись мордой в миску супа. Это как старый киношный комический трюк, когда тортом запускают кому-то в физиономию: ничуть не смешно, если этот кто-то – ты сам.

Монитор номер два показывал столовую проекта «Синева». Все произошло аккурат между сменами, поэтому народу в ней было немного. Старки полагал, что для сотрудников проекта не имело особого значения, где они умерли – в столовой, или в своих комнатах, или в лабораториях. И все-таки этот человек с лицом в супе…

Мужчина и женщина в синих комбинезонах лежали у автомата со сладостями. Мужчина в белом комбинезоне – у музыкального автомата «Сиберг». Девять мужчин и четырнадцать женщин умерли за столиками. У одних голова соседствовала с пирожным «Твинкис», у других – с лужей колы или спрайта, выплеснувшихся из бумажных стаканчиков, которые смяли руки покойников. Но человеку – в нем потом опознают доктора Фрэнка Д. Брюса – за вторым столиком, ближе к двери, совсем уж не повезло. Его лицо уткнулось в миску супа «Кэмпбелл» с кусочками говяжьей вырезки.

Монитор номер один показывал только электронные часы. До тринадцатого июня все цифры на них были зеленого цвета. Теперь они стали ярко-красными. На часах застыло: 13.06.90 02.37.16.

Тринадцатое июня тысяча девятьсот девяностого года. Два часа тридцать семь минут. И еще шестнадцать секунд.

За спиной коротко звякнуло.

Старки один за другим выключил мониторы и обернулся. Увидел, что один из желтых листов лежит на полу, и поднял его.

– Войдите.

В дверях появился Крайтон. Очень серьезный и бледный как мел.

«Опять плохие новости, – невозмутимо подумал Старки. – Кто-нибудь еще совершил затяжной прыжок в миску холодного супа с кусочками вырезки».

– Привет, Лен, – спокойно поздоровался он.

Лен Крайтон кивнул в ответ:

– Билли. Эти… Боже, я не знаю, как тебе об этом сказать.

– Я думаю, по одному слову за раз – наилучший вариант, солдат.

– Эти люди, которые переносили тело Кэмпиона, проходят предварительное обследование в Атланте, и новости неутешительные.

– Все заражены?

– По крайней мере пятеро. Есть там один парень – его зовут Стюарт Редман, – так вот, у него пока отрицательная реакция. Но, насколько нам известно, и у Кэмпиона первые пятьдесят часов реакция оставалась отрицательной.

– Если бы Кэмпион не сбежал, – вздохнул Старки. – Там оказалась хреновая система безопасности, Лен. На редкость хреновая.

Крайтон кивнул.

– Продолжай.

– В Арнетте введен карантин. Мы уже изолировали как минимум шестнадцать человек, зараженных постоянно мутирующим вирусом гриппа А-прайм. И это только те, у кого проявились явные симптомы.

– Средства массовой информации?

– Пока все тихо. Они верят в то, что это сибирская язва.

– Что еще?

– Одна очень серьезная проблема. Джозеф Роберт Брентвуд, патрульный дорожной полиции Техаса. Его двоюродному брату принадлежит та самая заправка, где Кэмпион закончил свое путешествие. Он заехал вчера утром к Хэпскомбу, чтобы предупредить, что приезжают люди из департамента здравоохранения. Мы задержали его три часа назад, и сейчас он на пути в Атланту. Но до этого Брентвуд объехал на патрульной машине половину восточного Техаса. Одному Богу известно, со сколькими людьми он вступил в контакт за это время.

– Черт! – выдохнул Старки – и сам испугался водянистой слабости своего голоса и холодка, который зародился где-то в яйцах и теперь подбирался к животу. «Расчетная вероятность заражения девяносто девять целых четыре десятых процента», – подумал он. Эта фраза вертелась и вертелась у него в голове. И означала, в свою очередь, девяносто девять целых четыре десятых процента летальных исходов, поскольку человеческий организм не мог производить антитела, способные уничтожить постоянно мутирующий вирус. Как только нужные антитела появлялись, вирус просто мутировал и переходил в новую, слегка отличную от предыдущей форму. По этой же причине практически не представлялось возможным и создание вакцины.

Девяносто девять целых и четыре десятых процента.

– Господи. Это все?

– Ну…

– Давай же. Заканчивай.

Крайтон тянуть не стал.

– Хаммер мертв, Билли. Самоубийство. Он выстрелил себе в глаз из табельного пистолета. Материалы по проекту «Синева» лежали у него на столе. Мне кажется, он подумал, что они представляют собой вполне исчерпывающую предсмертную записку.

Старки закрыл глаза. Вик Хаммер, его… был его зятем. И как он скажет об этом Синтии? «Мне очень жаль, Синти. Вик сегодня нырнул с вышки в миску холодного супа. Вот, прими «расслаблялку». Видишь ли, это цепь досадных случайностей. Анализатор оказался с дефектом. А еще кто-то забыл повернуть рубильник, отсекающий базу от внешнего мира. Запаздывание составило сорок пять секунд, но этого хватило. Анализаторы эти на нашем жаргоне называют «нюхачами». Их изготовили в Портленде, штат Орегон, по контракту министерства обороны 164480966. «Нюхачей» собирают на отдельных конвейерах женщины-техники, и сборка организована таким образом, что никто из них знать не знает, чем они занимаются. Одна, вероятно, думала о том, что приготовить на ужин, а другая, которой полагалось проверять работу первой, размышляла об обмене семейного автомобиля. И наконец, последняя случайность: охранник, находившийся на посту наблюдения номер четыре, кстати, его фамилия Кэмпион, увидел, как цифры поменяли цвет на красный, и успел уйти, прежде чем двери захлопнулись и сработали магнитные замки. Потом он забрал свою семью и уехал. Проскочил главные ворота за четыре минуты до того, как завыли сирены и мы блокировали всю базу. И никто не искал его еще целый час, потому что на постах наблюдения не стоят камеры слежения – на каком-то этапе приходится прекращать охранять охранников, иначе мы все тут превратимся в надзирателей, – и все полагали, что он на месте, ждет, пока «нюхачи» отделят чистые зоны от зараженных. Таким образом, он получил немалую фору, и ему хватило ума воспользоваться проселочными дорогами; более того, его автомобиль не застрял ни на одной из них. Потом кому-то пришлось принимать волевое решение, ставить ли в известность дорожную полицию, или ФБР, или оба этих ведомства, и все метались из стороны в сторону, и к тому времени, когда кто-то решил, что разгребать дерьмо должна Контора, этот говнюк-везунчик – этот удачливый больной говнюк – добрался до Техаса, а когда его наконец-то настигли, он уже никуда не бежал, потому что лежал в морге, вместе с женой и дочерью. В морге Богом забытого маленького городка, именуемого Брейнтри. Брейнтри, штат Техас. Короче, Синти, я пытаюсь объяснить, что все это – цепь случайностей, и вероятность такого развития событий была ниже, чем вероятность выигрыша в Ирландской лотерее. К счастью, эту вероятность, конечно, чуть повысила некомпетентность… я хотел сказать, к несчастью, пожалуйста, извини меня, но главным образом причина в том, что все эти случайности наложились друг на друга. Вины твоего мужа в этом нет. Однако он возглавлял проект и понял, что ситуация выходит из-под контроля, и тогда…»