— Слушай, а это что вообще значит? Это же на латыни или что-то там типа того?

— А, не знаю. Давай кого-нибудь спросим? Эй, приятель, что значит эта «Vanitas»?

— Это произносится «ванитас», а не «ванитас». Дикие люди.

— Ага, ага, а что это значит?

— Тише! Кто-то приехал. Лимузин. Подъезжает.

— Ни фига себе, да это сам Гилер, директор «Stupendous». Странно, а он что здесь делает?

— Может, приехал прикупить картину?

— Сейчас все покупают Лорана МакКендлза. Говорят, что картина, та, которая на обложке альбома, ушла за несколько сотен тысяч.

— За миллион.

— Миллион? Бред какой-то. Он что, Ван Гог?

— Вчера ночью наслушался всяких слухов. Я был в «Финиксе», ну знаешь, с Ребеккой Химот из «Обе-рона», которая подбирает актеров. Так вот, ходят слухи, что Гилер выкупил все права на новый фильм про вампира-тинейджера. Этот вампир, он рок-звезда и выглядит лет на двенадцать, но на самом деле он — Дракула! Да, согласен, звучит как полная чушь, но ты бы послушал, что о нем говорят. Кажется, эта идея родилась у сценариста из одной из картин МакКендлза... они купили его сценарий буквально на следующий день... и тут же уволили его на фиг, но теперь он обеспечен на всю оставшуюся жизнь... а Лорана Мак-Кендлза они наняли главным художником всего проекта... а ты говоришь, что здесь делает Гилер? Вот то и делает.

— Гилер купил этот сценарий? Черт побери... у меня же была подобная идея, лет этак десять назад, и ни одна собака не заинтересовалась.

— Говорят, это будет кровавый фильм.

— Круто.

— Смотри... еще один лимузин... кто на этот раз?

— Никакой это не лимузин, просто очередной микроавтобус с телевизионщиками.

— Вот скукота.

Он стоит на краю пропасти. Его руки раскинуты в стороны. У него за спиною сияют звезды, холодные и тревожные звезды. На переднем плане стоит разбитая гитара, прислоненная к раскаленному камню, который прикрывает его наготу. Но внимание зрителя привлекают прежде всего глаза. Они как будто лучатся светом. Магнетическим светом, так что уже невозможно отвести взгляд. Одинокая слеза стекает по щеке, но в алых отблесках горящего озера ее так легко спутать с подтеком крови.

— Мистер МакКендлз, а где вы берете идеи для ваших картин?

— Во сне.

— Мистер МакКендлз, а где вы берете идеи для ваших картин?

— Ну хорошо. Даю более подробный ответ. Иногда, когда я один — а это бывает достаточно часто, потому что мои гостеприимные хозяева в Таиланде предоставили этот плавучий дом в мое полное распоряжение, — я закрываю глаза, кажется, слышу какую-то странную, нездешнюю музыку. Она проникает ко мне в сознание. Такая неуловимая, зыбкая... Она исполнена нежности, но в ней есть и нотки ярости... а ее ритм — это биение человеческого сердца. И я слушаю эту музыку... музыку, которая еще не написана, но ее звуки до боли знакомы... и еще — голос... высокий и чистый голос... мелодичный и звонкий, как голос ребенка, но сильный и крепкий, как голос взрослого... так, кажется, пели кастраты в старые недобрые времена. И вот я слушаю очень внимательно. Чтобы услышать ее, эту музыку, надо прислушаться. Потому что она идет из другого мира. Из вселенной, почти такой же, как наша, но не совсем. В этой вселенной еще сохранилась магия, она такая... почти незаметная, но ее все же достаточно для того, чтобы зарядить все, что есть в этой вселенной, такой энергией, которую нам даже трудно представить. Я слушаю музыку, а потом словно проваливаюсь в ту, другую вселенную, в другой мир. Я дышу его воздухом. Ich spure Luft von anderen Planeten.[32] Знаете, кто это сказал? Я не буду подсказывать, сами ищите, безграмотные журналисты, и в жопу вас всех!

— Мистер МакКендлз, откуда вы черпаете идеи для ваших картин?

— Иди на хуй!

— Мистер МакКендлз, а где вы берете идеи для ваших картин?

— Нет у меня никаких идей. Картины пишутся сами собой.

Это значит пустота, идиот.

Бангкок, Лондон, Лос-Анджелес, 1992 — 1994