Джеймс извинился за простоту своего дома. Двухкомнатная квартирка была к югу от города, вдали от шахты Скорпиона. Анника осмотрелась и не могла поверить, что сейчас это ее дом. А что с её детьми? Нужно будет найти другого учителя. Замужние женщины не могли стоять перед классом.

Новый муж Анники, настолько был джентльменом, что искренне сказал ей, что не ждет, что она так сразу разделит с ним его ложе.

— Пока ты сама не захочешь, — сказал он, беря ее маленькую ручку в свою большую. Когда она не ответила, он смахнул локон со лба, — любовь придет в свое время, Анника.

— Так и будет, — она согласилась и прижалась к нему. Его дыхание участилось, когда она потянулась туда, где принесет ему удовольствие. Она почувствовала, как он стал твердым под её рукой. — И Джеймс, я хочу этого.

Было действительно больно, как её предупреждали. И да, она надеялась, что каждый толчок тела ее мужа изгонит лицо Мерсера из памяти. Тем не менее, когда она закрывала глаза, все еще видела его.

Затем Анника слушала ровное дыхание Джеймса и знала, что он мирно спит. Его сильная рука обнимала ее за талию, и она пробежалась пальцами по его коже. Она чувствовала к нему привязанность. Она поступила опрометчиво, не задумываясь, бросилась в брак, но что сделано, то сделано. Мерсер конечно же об этом услышит. Она сомневалась, что это будет иметь хоть какое-то значение для него.

Хруст двери, вырывающейся из петель, заставил ее в тревоге вскочить. Джеймс оказался быстрее, он уже схватился за винчестер, который держал у кровати.

Злоумышленник издал болезненный вскрик, сопровождая отборным ругательством.

— Мерсер, — прошептал Джеймс, наставляя винтовку на брата.

Мерсер Долан появился словно призрак. Он по-прежнему носил одежду, которая была накануне окровавлена. Его темные волосы, всегда слишком длинные, дико торчали, так как он был без шляпы.

— Анника, — простонал он, имя, которое, казалось, принесло ему невыразимую боль.

Она заплакала и начала к нему подходить, но потом вспомнила, кто она сейчас. И почему. Она вспыхнула от гнева. Анника стояла на кровати, которую она делила с мужем и услышала свой жесткий голос. — Я знаю, что ты из себя представляешь, Мерсер Долан. Черствый подлец, не более того. Воспоминания о твоих прикосновениях вызывают боль. Боль!

Джеймс опустил винтовку и протянул брату руку. Мерсер бросил на него убийственный взгляд. — Убери руку, прежде чем я отрежу её. Брат.

Мерсер возвышался впечатляющей высотой своего роста и кинул отчаянный взгляд на Аннику. — Ты никогда не знала меня до конца, девочка.

— Мне этого достаточно, — выдавила она. — Ты жестокий человек, который водится со шлюхами.

Мерсер подло усмехнулся. — Анни, ты не лучше, чем те, о ком ты с такой ненавистью говоришь. — Мерсер поморщился и закрыл руками лицо, закрывая глаза, как будто он пытался навсегда стереть вид перед собой. Он с внезапной жестокостью пнул столик, который обрушился на противоположную стену и разбился. Джеймс аккуратно встал между Анникой и Мерсером. Его палец был на спусковом крючке. Анника знала, что он выстрелит, если понадобится.

Но все на что она смотрела, был Мерсер. Не было большей пытки, чем вид страдания на его лице. Это было сильнее, чем собственничество. Ему было больно. С его следующими словами Анника поняла, насколько больно.

— Я любил тебя, — сказал он ей. Его голос прозвучал, как удар. Как будто он только что понял истину слов, которые произнес. И потом он исчез.

Анника не могла дышать. Она опустилась на краешек брачного ложа и подтянула старое одеяло Джеймса к груди. Ее муж сидел рядом с ней, низко склонив голову, его лицо ничего не выражало. Она позволила ему взять ее за руку. Однажды и только однажды, Анника молча проклинала себя в безрассудной глупости. Она подняла голову, поклявшись никогда так снова не делать.

Что сделано, то сделано. Господи, помоги, она опустила руки с Мерсером и вышла замуж за его брата. Причины были ничтожны, когда произошло то, чего не отменить.

Жаль, что усилия тщетны и бессмысленны.

Раздор — Сити, штат Аризона

Наши дни

По прогнозу ожидался дождь. Мэддокс открыл тонкие льняные шторы в комнате Священника, когда услышал, что и правда пошел дождь. Он посмотрел на небо, которое было темно — серого цвета. Этот дождь не был кратковременным и яростным летним муссоном. Этот был холоднее, долговременнее. Он был отголоском урагана из Мексиканского залива, который до сих пор «покусывал» даже такие глубинки.

Мэддокс потянулся. Спина болела от того, что он просидел все утро. Он действительно должен отрыть стул поудобнее, чем металлический кусок дерьма рядом с кроватью Священника. Мэд положил книгу на стул и побрел на кухню. Он читал вслух «Страх и ненависть» Хантера С. Томпсона. Старик всегда любил Томпсона. Мэд верил, что где — то в беспомощном теле до сих пор живо его сознание.

Он почти схватил пиво, но передумав, решив вместо него выпить стакан воды. В дверь постучали, либо Габриэла, либо хоспис. Мэддокс открыл.

 — Почему бы тебе просто не воспользоваться своим ключом?

Ее волосы были влажными. Мэд ощутил запах дождя, когда качнулись темные волны её волос в хвостике. Он бросил ей кухонное полотенце.

 — Спасибо, — криво улыбнулась она, растирая влажные кончики между пальцами. — Это твой дом, Мэд. Полагаю, что ты, возможно, не захочешь, чтобы я заваливалась сюда без предупреждения.

Мэддокс пожал плечами, внезапно разозлившись. Она была чертовски красива. Поцелуй двумя днями ранее, тяжким грузом висел на душе. Мэддокс не был так взволнован поцелуем, с тех пор, как был еще ребенком. Ему нужно было на что — то переключиться. — Черт, меня это не волнует, Габи. На самом деле это не мой дом, — он поставил стакан на стойку и вернулся к постели отца.

Мэддокс поднял книгу и снова положил ее. Устойчивый стук дождя убаюкивал. Его веки тяжелели.

В комнату вошла Габриэла. Она прислонилась к дальней стене и ничего не говорила.

Несколько минут послушав дождь, Мэд повернулся к ней. — Мигель в школе?

 — Да, — кивнула она, затем наклонилась и посмотрела в окно. – Вероятно будет лить весь день, и завтра тоже.

 — Угу, — сказал Мэддокс, потеряв интерес, — много дождей.

 — Может быть для реки достаточно плохо, затопит.

Он возразил: — Черт, они говорят это каждый раз, когда по прогнозу есть больше четверти дюйма.

 — Так и есть, — согласилась она.

Мэддокс видел, что она мешкает и смотрит в пол.

 — Дженсен будет чуть позже, — сказал он. Они установили перемирие, Мэд и его брат. Они почти не разговаривали, осторожно избегая друг друга в молчаливом согласии, им нужно дать их отцу обрести покой.

 — Я знаю, — кивнула Габи.

Мэд встряхнул головой. Конечно, она и Дженсен должно быть часто разговаривают. Они ведь воспитывают сына. Он задавался вопросом, рассказала ли она Дженсену об их страстном поцелуе на кладбище. И пришел к выводу, что нет.

Габи вздохнула. Она не сдвинулась со своего места у стены. Мэддокс посмотрел на гладкую бежевую майку на ней. Хлопок растянулся на груди, которые со временем стали больше. Он задумался, также ли они хороши на вкус, как десять лет назад.

 — Мэд? — спросила она тихо. — Хочешь поговорить?

 — Что, здесь?

 — Здесь, — она пожала плечами. — Здесь хорошо.

Он нахмурился и посмотрел на отца. Каждый его вдох был борьбой. Конец этой борьбы был не за горами.

Хотя он понимал, что это ничего не изменит, он все равно сказал. — Я не хочу его беспокоить.

Габриэла перевела взгляд. Мэд видел, как ее лицо смягчилось, когда она посмотрела на отца с нежностью. — Я думаю, что он заслуживает это услышать. Я думаю, что он хотел бы узнать, чем все это закончилось.

 — Это закончилось давным давно, Габс.

Она вздохнула. Не в первый раз Мэддокс задавался вопросом, как часто она действительно думала о нем в течение последнего десятилетия. Видимо, для нее это было неизбежно. Она была здесь, в этом самом месте, откуда она поклялась сбежать. И компанию ей составили его отец и брат. И, конечно, его племянник. Он не позволил ей сорваться с крючка. Она сделала с его сердцем то, что все прое*нное время в мире не сможет его исцелить.