– А что тут объяснять? – пожал острыми плечами Шульц. – Вероятно, у каждого определена черта финиша, после пересечения которой срабатывают тормоза. Игриво попрыгать голышом перед объективом не то же самое, что допустить циничного наблюдателя в истинные, хм… глубины жизни… Так что не грусти, плохая девчонка, все нормально.

– Мы просто совершенно не умеем снимать порно, – сказал я. – Ведь, казалось бы, ну чего проще? Натуральный теплый процесс плюс камера. Надо думать, у наших предков были какие-то секреты мастерства, ведь терабайты этого добра, по слухам, еще лет сто назад можно было лопатой грести. Утраченное искусство, как вересковый мед.

– Ну, знаешь… – протянул Шульц. – Ты сравнил тоже! В начале двадцать первого века царила дикая распущенность, особенно по части видеоматериалов. А доступность резко снижает интерес, знаешь ли, и находится все больше желающих перейти черту в поисках новых впечатлений. А это уже зачастую извращение и чаще противозаконное. И чем это кончилось?

– «Детьми ковчега», – подала голос задумчивая Лена, – инъекциями и зародышами в пробирках.

Шлюзовались удачно, но невесело.

– У меня осталось часов пятнадцать, – сказал Жан. – Вероника, в качестве компенсации за возможный моральный ущерб могу я хотя бы накормить тебя ужином? Не откажи, пожалуйста.

– Вообще-то я так поздно не ем, пытаюсь худеть…

– С ума сошла?! У тебя идеальное тело.

– Ох! Ладно. В свете последних событий тебе – верю. Пошли, я тут видела вчера довольно мрачную кафешку – как раз для актеров-неудачников.

– После ужина не забудьте познакомиться, – буркнул я, – чтобы регресс ваших отношений был до конца логичен.

Они нервно похихикали и ушли. Неунывающий Шульц хмыкнул им вослед и предложил:

– Ну, еще не вечер. Лен, если есть желание, можем прямо сейчас закончить твою фотосессию.

– Конечно! Но… ой. А как же Игорь?

– Идите, развлекайтесь, – махнул им я и покачал бутылкой. – У меня еще есть дела на сегодня.

На шампанском я не остановился и провел остатки бодрствования в компании с синтетическим бренди марки «Софокл» из собственных контрабандных запасов. Кто-то не получит вовремя свой заказ, но мне было плевать. Я вдумчиво страдал по целому ряду причин и очнулся лишь следующим днем от настойчивого жужжания коммутатора – командор Виктория желала общаться.

– Игорь! Ну, ты выдал! – ее слова хлестали мой мозг, как хвосты электрических угрей. – Какой фильм!

– Знаю… – поморщился я, – халтурка, разумеется…

– Нет, это же потрясающе! Как ты успел все за три дня? Не скажу, конечно, что сюжет особо оригинален, да и тексты явно писались второпях, но какая игра! Где ты нашел этих людей?

Тут до меня стало доходить, что вроде как меня хвалят и даже без иронии. Следовало менять тактику, и я небрежно заметил:

– Опыт, мой командор. Чутье и личное обаяние… что еще сказать? Я талантлив.

– Да уж, не знала, что у тебя такие актерские способности. Ты был великолепен!

– Ну, не стану отрицать, я действительно… Что?! Мои актерские способности? Мои?! Я же… И откуда у тебя вообще этот фильм, Вика?

– Шульц прислал. Сказал, что это черновой монтаж, полная режиссерская версия. Ты что, сам еще не видел?

– Э-мх-м, видел, конечно. Я же там присутствовал как бы, в процессе. Изнутри такск-зть.

– Особенно мне понравилось там, где ты уговаривал Жана сняться в ролике. У тебя были такие честные испуганные глаза, я даже поверила. И когда ты писал сценарий, всклокоченный – ну просто вылитый Бетховен… Я так поняла, ты по сюжету влюбился в эту девчонку Веронику, да? Ох, ты так на нее смотрел! А она тебя коленом, эх. И эта сцена прощания – блеск. Жан уходит с ней, а ты бредешь с бутылкой домой. У тебя был такой взгляд, как у потерявшегося щенка… Здорово! Ты чудо!

– Да, да, – промямлил я, покрываясь холодным потом, – спасибо.

– Эта история точно расшевелит наших девственников с ковчега, чтобы не щелкали клювами, пока молодые. Послушай… – Стальной командор Виктория Моль вдруг неловко усмехнулась. – Я знаю, это нарушение субординации, и вообще… Но если ты вдруг когда-нибудь соберешься пригласить меня поужинать – предупреди заранее. А то у меня очень плотный график, а я бы хотела прийти.

Мне срочно требовалось побеседовать с одним подлым, гнусным, тощим оператором, у которого явно за душой не было ничего святого. И я помчался в его апартаменты.

– Шульц! Ты!..

– Я? – отозвался долговязый хмырь, восседающий в желтом халате за пультом своей студии.

– Ты бессовестная свинота, Шульц.

– Я, я! – весело закивал он. – Но что тебя, собственно, не устраивает?

– Ты… Сделал фильм о том, как мы снимали фильм! Ты меня использовал. Ты за мной шпионил! За всеми нами! И потом вот так запросто… Это! Гадство, вот! А, главное, как ты это сделал?

Шульц обернулся ко мне и снисходительно покачал головой.

– Мои камеры-мухи. Помнишь, я тебе показывал. Они почти невидимы в полете. Новая модель, у меня руки чесались испытать их в деле. Да, вот! Одна и сейчас с тобой, просто старается не попадаться на глаза.

Из-за ширмы вышла Лена в долгополой рубашке Шульца, сказала: «Привет, Игорь», и, сладко потянувшись, отправилась в сторону кухоньки.

– Ым… – сказал я, захлебнувшись потоком слов, которые рвались на волю одновременно. – Так вот на какой всякий случай тебе понадобилась вторая актриса! Запасной вариант, да? Ты…

– Она мне очень понравилась, – спокойно пожал плечами тощий мерзавец. – Это никак не могло повредить.

– Но как на актрису мы на нее рассчитывать не могли, верно?

– Увы. Но это было и ни к чему. Наш первый состав отлично справился с задачей.

– Разве?

Тяжело вздохнув, Шульц поглядел на меня с сочувствием, как на умственно отсталого, и тут до меня дошло:

– Жан не повел Веронику в кафе… – выдохнул я.

– Нет, Игорь. Не повел. Они прямиком направились к нему в каюту и с большим энтузиазмом воплотили весь твой сценарий. Весьма чувственно и несколько раз.

– О, господи. И три последних абзаца?

– Нет. Извини, но это действительно силовая акробатика, а гравитацию на станции просто так не отключишь.

Тут еще одна ослепительная догадка поразила меня:

– Шульц, да ведь они нарочно сорвали съемку! Это был чистой воды саботаж!

– Разумеется, – вяло кивнул он. – Неужели ты думаешь, я не слышал, о чем они шептались в процессе намасливания Вероники. Там же летали мои микрофоны.

– Так ты и это знал!

– Не кричи. Все ведь вышло отлично. Фильм получился. Причем вполне скромный, интеллигентный и где-то даже деликатный. Ну и со всеми нужными физиологическими подробностями в финальной части.

Вот это мне совсем не понравилось.

– Послушай, это что же: твои невидимые камеры-шпионы тайком засняли их настоящую постельную сцену и ты засунул ее в фильм? Ты совсем спятил – это подло!

– Но-но… – ухмыльнулся Шульц. – Пока ты изволил дрыхнуть в пьяном виде, я много успел сделать. В том числе и посетил наших голубков, все честно им рассказал, чуть не получил от Жана по морде… два раза, кстати. И только потом заручился их полным прощением и письменным разрешением на использование материалов, правда, с некоторыми купюрами. Ну, что еще не так?

– Я им обоим такое выскажу за саботаж…

– Они улетели, Игорь, – быстро сказал Шульц и, вздохнув, добавил: – Извини.

Мне оставалось только кисло улыбнуться, прекратить нервные телодвижения и опуститься на стул.

Лена принесла кофе. Она осталась. Наверное, ей нравятся длинные мужские рубашки. Удивительно хороший кофе.

– Ты действительно очень коварный человек, Шульц, – наконец сказал я. – И, наверное, ты все правильно сделал. Но мне казалось, что мы снимаем этот фильм вместе.

– Конечно, вместе! Не обижайся, Игорь, просто пойми… Так уж исторически сложилось, что именно в порнофильмах оператор главнее режиссера.

О Веронике с тех пор я ничего не слышал. Они улетели на корвете Жана вдвоем и навсегда. Порой она мне снится, но наш фильм я так никогда и не смотрел.