– Че такое, Сереж? – ору.

– Завязывай с работой, подгребай. У Витька днюха. Айда, прими соточку с джентльменами!

При звуке имени я вздрагиваю: кругом одни Витьки. Никакого воображения у предшествующего поколения: ни тебе Артамонов, ни Пантелеев с Емельянами. А именинник-то – парковщик, невысокий парнишка, хохмач, на ходу плетет совершенно фантастические байки, звучащие, однако, абсолютно достоверно. Его вроде за что-то выперли с четвертого курса литературного прямиком в мушкетерскую роту. Интересно, подал ли он уже прошение о переводе из парковщиков в заместители главного редактора «Литературки» или будет доучиваться…

– Иду, пять сек! – кричу. Быстренько прохожусь марлевой тряпицей по стеклам, закрываю «Мазду». Миздец, дорогая, я ушла.

Ребята расположились в «кабинете» парковщика – каморке, размеры которой и у Анжелины Джоли вызвали бы навязчивые мысли о диете. Выдохнув, я втиснулась в бездверный проем. Именинник вдохновенно развешивал лапшу на ушах присутствующих. Серега и его напарник с непарным именем Один (наверно, у его мамы при родах крышу конкретно перекособенило) завороженно внимали. Меня втянуло с полпредложения, хоть и вещал Виктор что-то «за политику». Почувствовала, превращаюсь в слуховой аппарат.

– …вот бабки по аптекам и обсуждают статейку этого полоумного астролога, дескать, вызвездилось Сергиевскому предопределение свыше: стать этаким гарантом стабильности на Руси. Вроде, пока он у руля, никаких потрясений не будет. – Витек импровизировал на тему шумихи в прессе вокруг имени силового министра.

– Ну он прям современный Распутин, – подал голос Один.

– Распутин, два – Путин. История щедра на параллельности. Впрочем, и на перпендикулярности тоже.

Тут именинник прервался:

– Привет, Светлана, присаживайся. Ты там у себя закончила?

– Нет, еще пять тачек осталось. Так что я по-быстрому поздравить сюда и обратно пахать. Хотя они чистые, там можно лишь полироль.

– Полироль – когда ты в одной пьесе и Лаэрт и Гамлет. Давай Сереге ключи. Он тачки по одной подгонит, и мы сможем вблизи понаблюдать твои эротические полироли.

Я смутилась. Как-то не приходило в голову, что мои попытки разнообразить рабочий процесс привлекли внимание окружающих. Я выложила на стол оставшиеся ключи, Серега сгреб их в карман и вышел. Пока его не было, я, напрягая воображение на всю катушку, постаралась наворотить на столе праздничное изобилие из хлеба, зелени, колбасной нарезки и банки шпрот.

Потом мы пили теплую водку, слушали Витькины истории, эротично полировали машины и хохотали, хохотали. И снова пили, и снова хохотали.

Проснулась я у Витьки. Никакой амнезии, конечно. И никакого сожаления. Витька лежал рядом и улыбался. До чего все просто.

Вместе с ним улыбалось мне во весь рот нарисованное на оконном стекле солнце.

– Оно ко мне ночевать приходит, – шепнул Витька. – А если день ненастный, то здесь торчит, дождь пережидает.

Когда уходила, он спросил, нет ли у меня желания заглянуть вечером еще на одну чашечку чая. И если желание таки есть, то я могу взять ключ и сама этот чай вечерком заварить. Поскольку у меня сегодня учебный день до двух, а сам он на работе до шести.

Ключ я взяла. Не раздумывая. Взаимно-ласкательно-проникательные сюжеты завершившейся ночи, даже спрыснутые растворчиком из алкогольных паров и пролетарской усталости, сами напрашивались на повтор. Я бы согласилась и на безотлагательный. Но не вовремя пробудившийся долг шептал про необходимость скорее бежать домой, освежать фасад, начищать зубы и отправиться грызть научный гранит, а с ним и прочие минералы и шлаки.

На улице начинался один из тех противных унылых октябрьских дней, когда мир отображается в монохромном режиме. Жизнь в оттенках серого. В мыслях, однако, царил полный полихромный раздрай. Или я на пороге новой сердечной привязанности, или это… вот, всплыло словечко из школьного курса химии: ингибитор. Точно, ингибитор, замедляющий реакцию выпадения в осадок по причине заброшенности и никчемности. Ну, поживем – увидим. Сердечной привязанности пока, кажись, не вспыхнуло. Но душевный комфорт с биркой в виде ключика от каморки папы Ка… тьфу, и насыщенное телесное удовлетворение определенно присутствовали.

На остановке толпился народ, желающий как можно скорее слиться в едином трудовом порыве со своими офисными стульями. Рабочий базис, как у баб, так и у мужиков, в большинстве своем выглядел внушительно. Эх, помнут меня в транспорте.

Я полезла в карман джинсов за проездным билетом и зацепила мизинцем найденное вчера колечко. А ничего, симпатичное. Буду носить, решила, и надела на палец.

Серость утра стала как бы еще рельефнее. Видимо, там, на немыслимой высоте, солнце зашло за какую-то туманность… Или туманность – это много солнц… Какая разница! Важно лишь то, что сейчас мне предстоит дохнуть мучительной смертью в переполненном автобусе, среди граждан, отрыгивающих полновесный утренний котлетно-сосисочный завтрак. В воспоминаниях заизвивались в грязи модельные девчонки. Уж они-то наверняка не помнят, что такое автобусная давка. Только, поди, из дома выйдут, а там уже колонна поклонников на крутых тачках. Разрешите вас подвезти, разрешите вас подвезти… все безнадежно влюбленные. Эх, мне б такую жизнь!

– Разрешите вас подвезти. – Мужчина в «БМВ» выглядел как подарок судьбы, причем по моему спецзаказу. Только вот цвет лица, да и рук, какой-то… гм… землистый, как у вампиров мультяшных. Может, ну его к черту?

– Извините, я на автобусе. Не хочу вас затруднять.

– Я к оперному еду. Если вам по пути, то никаких затруднений.

Подумать только, мне ж от оперного театра дворами до дома ближе, чем от автобусной остановки. Ладно, с судьбой не поспоришь. Едем.

Красавчик представился Евгением. Сказал, что работает в оперном, дудит в оркестре. Предложил довезти до подъезда, но я отказалась. Номер мобильника тоже зажала. Но визитку у него взяла и пообещала позвонить «как можно скорее»… До дома дошла, борясь с состоянием легкой ошалелости. С какого перепугу на меня запал еще и этот писаный красавчик? Главное, избежать скоропалительных молочно-кисельных выводов. Ибо я не моделька, переползающая грязную лужу в мужской сорочке. А как хочется быть супер-пупер-красоткой! Стоп! Плакательные темы под запретом. Быстро умываться, одеваться и в альму ее матер шагом бег! Ох, ворона, опять забыла лампочку в ванную купить. Ничего, бум лицо искать на ощупь. Нам нет преград ни в море, ни на суше. Да и вообще сегодня мир какой-то не такой. Пробуждение опять же получилось восхитительным, почти как засыпание. Что-то в теле такая приятная легкость образовалась…

Кромешной тьмы в ванной нет: тусклый свет протискивается из кухни, сквозь маленькое окошечко в стене. И вот намыливаю я лицо, смываю водицу и встречаюсь глазами с зеркальным отражением. Ой, мама! На меня смотрит красавица! Ну не прям Джоли, но… И черты мои, конкретно, но не я. Поднимаю руку к лицу – то же делает и красотка в зеркале… Этого, конечно, не может быть, поскольку чудес не бывает. Я никогда не верила во всякую сказочно-паранормальную муть, даже в Дедушку Мороза, которым папа наряжался, чтобы вручить мне, детсадовке, новогодний подарок.

Рвусь в комнату под нормальное освещение. Дополнительно врубаю весь свет, какой есть, и к зеркалу. Эффект сногсшибательный. Я вроде все та же, но почему-то хороша необыкновенно. Здрассти, доктор Кащенко, у вас бесплатные палаты на сколько мест? Или это эффект от ночного сумасшедшего секса с Витечкой? Да, такая версия приятней. Но первая достоверней.

Ох, зеркало! Свет мой, зеркальце, скажи Светке… или молчи, хватит мракобесия, я и так все вижу! Как же зазуделось надеть что-то яркое, вызывающе тугое. Платье. У меня где-то в шкафу второй год приманкой для моли висит отпадное платье малахитового цвета. Мини-мини: туземная юбочка с отложным воротничком. Распахиваю шкаф…

И, наконец, понимаю, что же все-таки не так. Вся одежда в шкафу в серой гамме. Обвожу комнату глазами – полный монохром. Это что же с глазами случилось? Мой мир превратился в черно-белое кино. И как раз в тот момент, когда, казалось, удача нашла меня. Значит, к альминой матери институт, надо нестись к окулисту.