Какая разумная пословица! При каждом свидании с ними я твержу им ее; но они, кажется, думают, что им не достает еще ненависти, чтобы возненавидеть друг друга столько, сколько надобно; потому опасаются, чтобы сия малая ненависть не истощилась, чтобы место ее не заступила прежняя любовь, которая по необходимости опять соединит их между собою.

Видя, что все мои старания примирить их и даже узнать настоящую причину вражды их остаются тщетны, я прибег к последнему средству, которое мне лучше прочих послужило. Зная, что многие господа имеют неосторожность о секретных материях говорить между собою при рабах своих, я спросил одного из слуг г. Надувалова, не знает ли он, почему господа его поссорились с Свисталовыми?

— Как не знать! — отвечал он.

Приметь, любезный друг, лакей стоя у дверей, смотрит в землю, кажется, страшится и подумать о том, чтобы вслушиваться в господские речи, но в самом деле держит ухо востро и не проронит ни одного слова.

Из слов сего лакея узнал я, что Свисталовы Надуваловых и Надуваловы Свисталовых за то только ненавидят, что в обеих домах есть по девушке невесте. Какая вздорная причина, но в самом деле так. После я спрашивал посторонних людей — они сказали тоже. У Свисталова дочь, у Надувалова дочь, у двоих две дочери невесты, и они думают, что у нескольких тысяч отцов один только сын жених, достойный дочерей их. Таким образам барышни злятся друг на друга, опасаясь, чтобы одна в женихе не перехватила счастья у другой; отцы их, чтобы один в лице зятя не присвоил себе честь, принадлежащую другому; а матери сердятся, кажется, потому только, чтобы сердиться, или, страшась также, чтобы одна не сделалась тещей прежде другой.

И к тому и другому сватались многие достойные женихи; но Свисталов всегда отбивал у Надувалова, Надувалов у Свисталова. Они столько теперь прославились в здешнем округе, что ни один жених не осмелится к ним присвататься. Свисталов и Надувалов притча во языцех!

Любезный друг, они тебе более знакомы, нежели мне: пожури их, чтобы перестали ссориться из-за женихов, мучить себя и смешить других. Ради Бога, постарайся уверить их, что из женихов на свете не один. Если же не послушают они дружеского твоего совета, то употреби угрозы: скажи, что ты неподалеку живешь от типографии, что типографщики тебе весьма знакомы, или даже родня; следовательно ты имеешь всякую возможность о вражде их — о их глупости — дать знать всему свету чрез газеты или чрез какой-нибудь журнал; особенно попугай журналом, журнал для них всего страшнее; ибо всякой попавшийся в журнал, по мнению их, есть человек подозрительной, лишенный всех чинов, привилегий и самого титла: дворянин. Такого человека все женихи будут избегать точно так же, как модные щеголихи дегтярного ряду на ярмарке. Я уверен, что они после этого не только сами помирятся, но и внукам своим закажут ссориться из-за женихов.

Любезный друг! Третьего дня имел я удовольствие прогуливаться верстах в пяти от города на прекрасной долине, где бесчисленное множество цветников и аллей насаждено руками натуры с таким искусством, какое свойственно одной природе. Подходя к речке, приметил на берегу оной стоящего человека, который, как казалось погружен был в глубокую задумчивость. Так, правду сказывали мне, что это место самое романическое, думал я сам в себе. Этот человек или страстной вздыхатель, пришедший сюда питать томную задумчивость души своей, или старец, с горестью воспоминающий о утехах молодости и уподобляющий течение жизни человеческой течению сей речки.

Сии мысли вдохнуло в меня само очаровательное местоположение. Я подхожу к незнакомцу ближе. Он оборачивается — и какая встреча! Мог ли я подумать, что на берегу, или под тенью высокого осокоря найду И. С.?

Тебе, я думаю, известны частью душевные качества сего молодого человека. Он имеет превосходный дарования, умен, честен, добр, чувствителен, и без сомнения был бы любезен, если бы чрезмерная пылкость не делала его высокомерным, нередко презирающим других за то только, что они — не он.

Увидев меня, он подошел ко мне и, заключив в свои объятия, сказал мне с тяжелым вздохом:

— Ах, любезный друг, как давно не видал я вас!

— Что с вами сделалось? — сказал я ему в свою очередь, — вы так бледны, мрачны…

— Пожалейте обо мне, — отвечал он, — и вместе порадуйтесь: судьба поразила горестью сердце мое, но вместе просветила разум и научила меня употреблять дарования свои не на одно изъявление презрения другим. Зависть похищает, а может быть уже и похитила лучшее, единственное благо жизни моей. Ах! Любезный друг, — продолжал он, бросив на меня исполненный горестной живости взор, — какой бескорыстный грех зависть! Все прочие пороки имеет человек, предполагая найти в них себе какое-нибудь удовольствие и выгоду, а завистник мучит только себя и других — делает зло с желанием делать зло.

Я несколько обрадовался, что рассудок его одержал, наконец, верх над тою пылкостью, которая влекла его к высокомерным предприятиям и подвергала всякого рода излишествам.

— Мне любопытно знать историю вашу, — сказал я ему.

— История моя для вас, может быть, не занимательна будет, отвечал он: но когда вы желаете, я с удовольствием расскажу вам все, что со мною случилось. В то время, как голова моя наполнена была одними высокими замыслами и когда все обитающие на земли казались мне не иначе, как пресмыкающимися червями, любовь со всею жестокостью поразила, так сказать, сердце мое и открыла мне глаза на мои заблуждения. Я всем сердцем полюбил одну благородную девицу; она полюбила меня. Намерение мое касательно ее было не ветреное, но самое честное, то есть: я любил ее с тем, чтобы жениться на ней. Сперва расчел я, могу ли порядочно содержать себя с женою; и когда нашел, что могу, начал прилагать старание узнать посредством одной знакомой дамы, согласна ли будет любезная моя дать мне свою руку и не будет ли в том препятствий со стороны родителей ее Любезная моя несказанно обрадована была таковым моим предложением. Мать ее, которая имела над ней более власти, нежели отец, будучи из числа тех женщин, которые почитают первым достоинством человека богатство, дала нерешительный ответ.

Однако я не потерял от того надежды добрым поведением своим заслужить когда либо ее уважение и доверенность. Сколько ни старался я скрывать тайну свою, однако она менее, нежели в три дни сделалась известна едва ли не всему городу. Во всех собраниях твердили, что скоро будет свадьба. Все судили о женихе и невесте, как кто думал. Опытные люди хвалили меня, что я выбрал такую невесту; хвалили невесту, что она выбрала такого жениха. Сама мать ее начала было одобрять наше согласие, и мы надеялись в скором времени соединиться узами брака; но неблагоприятствующая судьба вздумала видно потешиться мучением двух страстных сердец, употребив к тому орудием одного вертопраха, который распутною жизнью довел супругу свою до того, что она его оставила. Не могши сам быть счастливым от любви, он позавидовал нашему счастью, и позавидовал с тем, чтобы совершенно его разрушить. Вкравшись в доверенность к будущей теще моей, и зная корыстолюбивое свойство ее, беспрестанно твердил ей, что для нее весьма не выгодно выдать дочь свою за такого жениха, каков я. Она сначала колебалась, потом столько уверилась убеждениями его, что сделалась ко мне весьма холодна и невнимательна ко всем моим представлениям. Сим самым дала мне уразуметь, чтобы я не имел надежды получить когда-либо руку дочери ее. С получением сего отказа получил я от возлюбленной своей новое подтверждение в вечной ее любви ко мне и верности.

" Мать моя хочет нас разлучить, — сказала она, — но будьте уверены, что ей этого сделать никак не удастся: я скорее соглашусь умереть, нежели выйти за кого-нибудь, кроме вас, замуж".