Будучи здесь в одном собрании, заметил я, что одна молодая щеголиха весьма неприятно посматривала на одного бывшего здесь моего знакомца. По поводу приятельской его со мною связи сказал я ему:

" Заметили ли вы, как косо смотрит на вас сия молодая госпожа"?

" Я давно это вижу и знаю", — отвечал он.

— Мне это весьма странно кажется, что вы, будучи человек молодой, пригожий, ловкий, могли заслужить немилость такой прекрасной госпожи, — сказал я улыбаясь.

" Не дивитесь! — сказал он. — Я имел с ней любовные интриги; но по некоторым обстоятельствам, а более всего по явной ее измене принужденным себя нашел прервать с нею всякую связь".

— Следовательно она не имеет никакого права сердиться на вас за то, что вы ее оставили, потому что сама вас довела до того.

— Она не за то и сердится, что я ее оставил, — прервал он речь мою.

— За что же?

" Вместе с моею любовью лишилась она многих выгод. Страсть ее ко мне основана была, кажется, на одном интересе. Приметя сие, я сделался к ней холоден и как можно удалялся ее присутствия. Она догадалась, что это значит, и не пропускала ни одного случая доказать мне также холодность свою и презрение. А что она любила меня не из интересу, а на сей конец прислала мне бриллиантами осыпанный перстень, которой я ей за несколько пред тем подарил, вероятно думая, что я, удивившись её бескорыстию, посовещусь его принять. Однако она весьма ошиблась: я поступил совсем иначе, нежели как она думала. Без всякого зазрения взявши от слуги перстень, я сказал ему: "По примеру барыни твоей долгом поставляю и я не удерживать у себя принадлежащего ей". Почему собрал все в разные времена присланные ко мне ею письма, запечатал их своею печатью и отдал посланному, чтобы он возвратил их госпоже своей. Не столько огорчилась она потерею перстня, сколько тем, что чрез сие лишилась случая обмануть своего мужа, и взять с него за сей перстень деньги, не лишаясь его. К ним вхожа одна торговка (что сведал я от людей своих; а им рассказывала сама торговка). Она, желая щеголять перстнем сим и при муже своем, употребила следующую хитрость: сговорилась с торговкой, отдала ей перстень свой; а сама пошла к мужу, объявляя ему, что за самую сходную цену продают превосходной работы перстень. Муж, узнавши о цене, и не желая упустить сей драгоценной вещи, тотчас выдал требуемые двести рублей жене, чтобы она отдала их торговке. После сего подарил он ей и перстень, уверяя, что он по крайней мере стоит вдвое заплаченной им цены. Таким образом лукавая жена воспользовалась перстнем и двумястами рублей денег. Восхитившись первым удачным событием, она вздумала послать дарено-купленный перстень свой ко мне, почитая за верное, что я его не приму. Но когда обманулась в своем ожидании, тотчас прибегла к новой хитрости и снова обманула своего мужа. Зная, что за двести рублей подобного сему перстня ей никак купить не можно, она подучила торговку прийти с ним в дом и сказать, что она продала им перстень сей ошибкой, ибо особа, давшая продать его, приказала взять за него пятьсот рублей, и теперь строго понуждает ее или возвратить перстень, или доставить назначенную за него сумму. Торговка, взявши от нее деньги, приходит к мужу, жалуется на погрешность свою и просит, чтобы отдали ей перстень. Г. В. (так называется муж простосердечный распутной жены) предложил жене своей, что долг чести обязывает их взять назад деньги и отдать старухе перстень. Но как она на сие будто бы не соглашалась, то он дал обещание купить ей другой не хуже, а может быть и лучше этого; на что она по долгом сопротивлении согласилась, принудив мужа своего побожиться, что он не нарушит данного обещания. Г. В. на другой же день поехал к ювелиру и купил этот самой перстень, которой теперь на руке у нее. Я, желая повеселиться на счет бывшей моей любовницы, дал ей знать чрез одну ее приятельницу, что мне известны все подлые её поступки, и что я столько же теперь ее презираю, сколько прежде любил. Она, узнавши о сем, сначала просила меня, чтобы я не открывал никому ее тайны, потом употребляла угрозы. Но я смеюсь и просьбам и угрозам; а она по всеминутно приходит в бешенство".

Сим окончил знакомец мой любовную свою историю.

Он рассказывал ее с равнодушием: а я слушал с совершенною холодностью, сердечно жалея о всех тех, которые излишне доверяют женам своим. Но можно ли им и не доверять? — О женщины! Сыщется ли в целом свете хотя один человек столько проницательной, которого бы вы не могли обмануть, ежели только захотите?

"Удобнее можно увидеть следы корабля на море, стрелы пролетевшей в воздухе, и муравья, проползшего по черному мрамору, нежели пути женщины", — сказал великий Соломон.

" Посади женщину в ступу, толки семью пестами: она и тут увернется", — пишется в книге о женских увертках. Но женщины любезны, милы, дороги; и ничему не должно верить, кроме их!!!

Вчера по вечеру, прогуливаясь с одним из моих знакомых, встретились мы с молодым вертопрахом, который, как я узнал после, есть сын одного живущего здесь богатого купца. Вообрази мое удивление: здесь небольшой свет; но я увидел пред собою человека, в ветрености и легкомыслии ничуть не уступающего наилучшим нашим петиметрам. Он, не взирая на то, что видит пред собою человека, совершенно ему незнакомого, на вопрос товарища моего о состоянии его здоровья, сказал:

" Я здоров! Но то беда, что и по сие время старика моего не посетит никакая опасная болезнь, которая бы отправила его на тот свет. Он надоел мне, как горькая редька. Давно бы пора ему умереть!" После сего, обратившись ко мне, наибесстыднейшим образом продолжал:

" Представьте, милостивый государь, жалкое положение мое: я, будучи столько молод, влеком желанием к забавам, притом же сын первого по здешнему городу богача, доселе не имею ни малейшей власти располагать собою. И это зависит от одной необразованности, грубости, своенравия и скупости восьмидесятилетнего старика, который к несчастию называется отцом моим. Посудите сами, не имею ли я основательных причин скучать жизнью его и желать ему скорой смерти, чтобы хоть несколько дней насладиться приятностями молодости? — Но, увы! не могу без ужаса вообразить, если немилосердная судьба еще лет на пять, или более откажет мне в сладостном удовольствии располагать по воле отцовским имением и быть самому большим над собою".

Выговорив слова сии, он тяжело вздохнул и начал продолжать далее: "В пятьдесят, в сорок лет люди мрут, как свечки гаснут, а мой отец, не смотря на то, что ему уже восемьдесят лет, в совершенном еще здоровье".

Слова сии возбудили во мне непреодолимое к нему отвращение и ненависть, и я в ту же минуту хотел удалиться от него; но знакомец мой, удерживая меня, сказал улыбаясь: "Выслушайте далее, и вы увидите, что этот молодой человек имеет очень справедливые причины желать скорой смерти отцу своему".

" Верно потому только, — возразил я с досадою, — что он ему отец"!

— Так точно. Ежели бы он не был мне отцом, то я бы не был ему сыном. Следовательно он не имел бы надо мной никакой власти, и я беспрепятственно мог бы предаваться всем веселостям. Старик мой (так он привык величать отца своего), каждогодно получая доходу до трехсот тысяч рублей, определяет мне только по пяти тысяч на год: могу ли я быть доволен такой малой суммой? — Не смотря на то, что я, живя при нем, получаю удовлетворение всех жизненных потребностей от него, по целой половине года должен бы я жить без денег, ежели бы не одолжали меня ими некоторые истинные друзья мои за самые малые проценты, а именно по полушке с рубля на день. Вот, государь мой! Каково состояние мое! Мне кажется, преступнику в тюрьме жить несравненно лучше, нежели мне в доме ничего не стоящего старика. А что всего для меня несноснее, я должен вое издержки свои скрывать от него с наивозможною осторожностью. Он давно б обо всем проведал, если бы люди наши не столько были ко мне привержены. За то и я щедро их награждаю".